Оноре Бальзак - Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Оноре Бальзак - Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Название:

Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Оноре Бальзак
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

5/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
100

1

2

3

4

5

Оноре Бальзак - Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Оноре Бальзак, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Можно ли выиграть, если заключаешь сделку с дьяволом? Этот вопрос никогда не оставлял равнодушными как писателей, так и читателей. Если ты молод, влюблен и честолюбив, но знаешь, что все твои мечты обречены из-за отсутствия денег, то можно ли устоять перед искушением расплатиться сроком собственной жизни за исполнение желаний?

Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Шагреневая кожа - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Оноре Бальзак

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

The beginnings of the world and the events of yesterday were mingled with grotesque cheerfulness.	Начало мира и вчерашние события сочетались здесь причудливо благодушно.
A kitchen jack leaned against a pyx, a republican sabre on a mediaeval hackbut.	Кухонный вертел лежал на ковчежце для мощей, республиканская сабля - на средневековой пищали.
Mme. du Barry, with a star above her head, naked, and surrounded by a cloud, seemed to look longingly out of Latour's pastel at an Indian chibook, while she tried to guess the purpose of the spiral curves that wound towards her.	Г-жа Дюбарри с пастели Латура, со звездой на голове, нагая и окруженная облаками, казалось, с жадным любопытством рассматривала индийский чубук и старалась угадать назначение его спиралей, змеившихся по направлению к ней.
Instruments of death, poniards, curious pistols, and disguised weapons had been flung down pell-mell among the paraphernalia of daily life; porcelain tureens, Dresden plates, translucent cups from china, old salt-cellars, comfit-boxes belonging to feudal times.	Орудия смерти - кинжалы, диковинные пистолеты, оружие с секретным затвором -чередовались с предметами житейского обихода: фарфоровыми мисками, саксонскими тарелками, прозрачными китайскими чашками, античными соловками, средневековыми коробочками для сластей.
A carved ivory ship sped full sail on the back of a motionless tortoise.	Корабль из слоновой кости на всех парусах плыл по спине неподвижной черепахи.
The Emperor Augustus remained unmoved and imperial with an air-pump thrust into one eye.	Пневматическая машина лезла в самый глаз императору Августу, сохранявшему царственное бесстрастие.
Portraits of French sheriffs and Dutch burgomasters, phlegmatic now as when in life, looked down pallid and unconcerned on the chaos of past ages below them.	Несколько портретов французских купеческих старшин и голландских бургомистров, столь же бесчувственных теперь, как и при жизни, возвышались над этим хаосом древности, бросая на него тусклые и холодные взгляды.
Every land of earth seemed to have contributed some stray fragment of its learning, some example of its art.	Все страны, казалось, принесли сюда какой-нибудь обломок своих знаний, образчик своих искусств.
Nothing seemed lacking to this philosophical kitchen-midden, from a redskin's calumet, a green and golden slipper from the seraglio, a Moorish yataghan, a Tartar idol, to the soldier's tobacco pouch, to the priest's ciborium, and the plumes that once adorned a throne.	То было подобие философской мусорной свалки, где ни в чем не было недостатка - ни в трубке мира дикаря, ни в зеленой с золотом туфельке из сераля, ни в мавританском ятагане, ни в татарском идоле. Здесь было все, вплоть до солдатского кисета, вплоть до церковной дароносицы, вплоть до плюмажа, некогда украшавшего балдахин какого-то трона.
This extraordinary combination was rendered yet more bizarre by the accidents of lighting, by a multitude of confused reflections of various hues, by the sharp contrast of blacks and whites.	А благодаря множеству причудливых бликов, возникавших из смешения оттенков, из резкого контраста света и тени, эту чудовищную картину оживляли тысячи разнообразнейших световых явлений.
Broken cries seemed to reach the ear, unfinished dramas seized upon the imagination, smothered lights caught the eye.	Ухо, казалось, слышало прерванные крики, ум улавливал неоконченные драмы, глаз различал не вполне угасшие огни.
A thin coating of inevitable dust covered all the multitudinous corners and convolutions of these objects of various shapes which gave highly picturesque effects.	Вдобавок на все эти предметы набросила свой легкий покров неистребимая пыль, что придавало их углам и разнообразным изгибам необычайно живописный вид.

First of all, the stranger compared the three galleries which civilization, cults, divinities, masterpieces, dominions, carousals, sanity, and madness had filled to repletion, to a mirror with numerous facets, each depicting a world.	Эти три залы, где теснились обломки цивилизации и культов, божества, шедевры искусства, памятники былых царств, разгула, здравомыслия и безумия, незнакомец сравнил сперва с многогранным зеркалом, каждая грань которого отображает целый мир.
After this first hazy idea he would fain have selected his pleasures; but by dint of using his eyes, thinking and musing, a fever began to possess him, caused perhaps by the gnawing pain of hunger.	Получив это общее, туманное впечатление, он захотел сосредоточиться на чем-нибудь приятном, но, рассматривая все вокруг, размышляя, мечтая, подпал под власть лихорадки, которую вызвал, быть может, голод, терзавший ему внутренности.
The spectacle of so much existence, individual or national, to which these pledges bore witness, ended by numbing his senses-the purpose with which he entered the shop was fulfilled. He had left the real behind, and had climbed gradually up to an ideal world; he had attained to the enchanted palace of ecstasy, whence the universe appeared to him by fragments and in shapes of flame, as once the future blazed out before the eyes of St. John in Patmos.	Мысли о судьбе целых народов и отдельных личностей, засвидетельствованной пережившими их трудами человеческих рук, погрузили молодого человека в дремотное оцепенение; желание, которое привело его в эту лавку, исполнилось: он нашел выход из реальной жизни, поднялся по ступенькам в мир идеальный, достиг волшебных дворцов экстаза, где вселенная явилась ему в осколках и отблесках, как некогда перед очами апостола Иоанна на Патмосе пронеслось, пылая, грядущее.
A crowd of sorrowing faces, beneficent and appalling, dark and luminous, far and near, gathered in numbers, in myriads, in whole generations.	Множество образов, страдальческих, грациозных и страшных, темных и сияющих, отдаленных и близких, встало перед ним толпами, мириадами, поколениями.
Egypt, rigid and mysterious, arose from her sands in the form of a mummy swathed in black bandages; then the Pharaohs swallowed up nations, that they might build themselves a tomb; and he beheld Moses and the Hebrews and the desert, and a solemn antique world.	Окостеневший, таинственный Египет поднялся из песков в виде мумии, обвитой черными пеленами, за ней последовали фараоны, погребавшие целые народы, чтобы построить себе гробницу, и Моисей, и евреи, и пустыня, - он прозревал мир древний и торжественный.
Fresh and joyous, a marble statue spoke to him from a twisted column of the pleasure-loving myths of Greece and Ionia.	Свежая и пленительная мраморная статуя на витой колонне, блистая белизной, говорила ему о сладострастных мифах Греции и Ионии.
Ah! who would not have smiled with him to see, against the earthen red background, the brown-faced maiden dancing with gleeful reverence before the god Priapus, wrought in the fine clay of an Etruscan vase?	Ах, кто бы на его месте не улыбнулся, увидев на красном фоне глиняной, тонкой лепки этрусской вазы юную смуглую девушку, пляшущую перед богом Приапом, которого она радостно приветствовала?
The Latin queen caressed her chimera.	А рядом латинская царица нежно ласкала химеру!
The whims of Imperial Rome were there in life, the bath was disclosed, the toilette of a languid Julia, dreaming, waiting for her Tibullus.	Всеми причудами императорского Рима веяло здесь, вызывая в воображении ванну, ложе, туалет беспечной, мечтательной Юлии, ожидающей своего Тибулла.
Strong with the might of Arabic spells, the head of Cicero evoked memories of a free Rome, and unrolled before him the scrolls of Titus Livius.	Г олова Цицерона, обладавшая силой арабских талисманов, приводила на память свободный Рим и раскрывала перед молодым пришельцем страницы Тита Ливия.

The young man beheld Senatus Populusque Romanus; consuls, lictors, togas with purple fringes; the fighting in the Forum, the angry people, passed in review before him like the cloudy faces of a dream.	Он созерцал: "Senatus populusque romanus" (Римский сенат и народ (лат. )); консул, ликторы, тоги, окаймленные пурпуром, борьба на форуме, разгневанный народ - все мелькало перед ним, как туманные видения сна.
Then Christian Rome predominated in his vision.	Наконец, Рим христианский одержал верх над этими образами.
A painter had laid heaven open; he beheld the Virgin Mary wrapped in a golden cloud among the angels, shining more brightly than the sun, receiving the prayers of sufferers, on whom this second Eve Regenerate smiles pityingly.	Живопись отверзла небеса, и он узрел деву Марию, парящую в золотом облаке среди ангелов, затмевающую свет солнца; она, эта возрожденная Ева, выслушивала жалобы несчастных и кротко им улыбалась.
At the touch of a mosaic, made of various lavas from Vesuvius and Etna, his fancy fled to the hot tawny south of Italy. He was present at Borgia's orgies, he roved among the Abruzzi, sought for Italian love intrigues, grew ardent over pale faces and dark, almond-shaped eyes.	Когда он коснулся мозаики, сложенной из кусочков лавы Везувия и Этны, его душа перенеслась в жаркую и золотистую Италию; он присутствовал на оргиях Борджа, скитался по Абруццским горам, жаждал любви итальянок, проникался страстью к бледным лицам с удлиненными черными глазами.
He shivered over midnight adventures, cut short by the cool thrust of a jealous blade, as he saw a mediaeval dagger with a hilt wrought like lace, and spots of rust like splashes of blood upon it.	При виде средневекового кинжала с узорной рукоятью, которая была изящна, как кружево, и покрыта ржавчиной, похожей на следы крови, он с трепетом угадывал развязку ночного приключения, прерванного холодным клинком мужа.
India and its religions took the shape of the idol with his peaked cap of fantastic form, with little bells, clad in silk and gold.	Индия с ее религиями оживала в буддийском идоле, одетом в золото и шелк, с остроконечным головным убором, состоявшим из ромбов и украшенным колокольчиками.
Close by, a mat, as pretty as the bayadere who once lay upon it, still gave out a faint scent of sandal wood.	Возле этого божка была разостлана циновка, все еще пахнувшая сандалом, красивая, как та баядерка, что некогда возлежала на ней.
His fancy was stirred by a goggle-eyed Chinese monster, with mouth awry and twisted limbs, the invention of a people who, grown weary of the monotony of beauty, found an indescribable pleasure in an infinite variety of ugliness.	Китайское чудовище с раскосыми глазами, искривленным ртом и неестественно изогнутым телом волновало душу зрителя фантастическими вымыслами народа, который, устав от красоты, всегда единой, находит несказанное удовольствие в многообразии безобразного.
A salt-cellar from Benvenuto Cellini's workshop carried him back to the Renaissance at its height, to the time when there was no restraint on art or morals, when torture was the sport of sovereigns; and from their councils, churchmen with courtesans' arms about them issued decrees of chastity for simple priests.	При виде солонки, вышедшей из мастерской Бенвенуто Челлини, он перенесся в прославленные века Ренессанса, когда процветали искусства и распущенность, когда государи развлекались пытками, когда указы, предписывавшие целомудрие простым священникам, исходили от князей церкви, покоившихся в объятиях куртизанок.
On a cameo he saw the conquests of Alexander, the massacres of Pizarro in a matchbox, and religious wars disorderly, fanatical, and cruel, in the shadows of a helmet.	Камея привела ему на память победы Александра, аркебуза с фитилем - бойни Писарро , а навершие шлема - религиозные войны, неистовые, кипучие, жестокие.