Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Виктор Гюго
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Виктор Гюго, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Знаменитый роман Виктора Гюго. Книга, в которой увлекательный, причудливый сюжет – всего лишь прекрасное обрамление для поразительных, потрясающих воображение авторских экскурсов в прошлое Парижа.
«Собор Парижской Богоматери» экранизировали и ставили на сцене десятки раз, однако ни одной из постановок не удалось до конца передать масштаб и величие оригинала Гюго.

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Виктор Гюго

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

It was Master Pierrat Torterue, official torturer to the Ch?telet.	Это был постоянный палач Шатле Пьера Тортерю.
He began by depositing on an angle of the pillory a black hour-glass, the upper lobe of which was filled with red sand, which it allowed to glide into the lower receptacle; then he removed his parti-colored surtout, and there became visible, suspended from his right hand, a thin and tapering whip of long, white, shining, knotted, plaited thongs, armed with metal nails. With his left hand, he negligently folded back his shirt around his right arm, to the very armpit.	Он начал с того, что поставил в один из углов площадки позорного столба черные песочные часы, верхняя чашечка которых была наполнена красным песком, мерно ссыпавшимся в нижнюю; затем снял с себя двухцветный плащ, и все увидели висевшую на его правой руке тонкую плеть из белых лоснившихся длинных узловатых ремней с металлическими коготками на концах; левой рукой он небрежно засучил рукав на правой до самого плеча.
In the meantime, Jehan Frollo, elevating his curly blonde head above the crowd (he had mounted upon the shoulders of Robin Poussepain for the purpose), shouted:	Тем временем Жеан Фролло, подняв белокурую кудрявую голову над толпой (для чего он взобрался на плечи Робена Пуспена), выкрикивал:
"Come and look, gentle ladies and men! they are going to peremptorily flagellate Master Quasimodo, the bellringer of my brother, monsieur the archdeacon of Josas, a knave of oriental architecture, who has a back like a dome, and legs like twisted columns!"	-Господа! Дамы! Пожалуйте сюда! Сию минуту начнут стегать Квазимодо, звонаря моего брата, архидьякона Жозасского. Чудный образец восточной архитектуры: спина - как купол, ноги -как витые колонны!
And the crowd burst into a laugh, especially the boys and young girls.	Толпа разразилась хохотом; особенно весело смеялись дети и молодые девушки.
At length the torturer stamped his foot.	Палач топнул ногой.
The wheel began to turn. Quasimodo wavered beneath his bonds.	Колесо завертелось, Квазимодо покачнулся в своих оковах.
The amazement which was suddenly depicted upon his deformed face caused the bursts of laughter to redouble around him.	Безобразное его лицо выразило изумление; смех толпы стал еще громче.
All at once, at the moment when the wheel in its revolution presented to Master Pierrat, the humped back of Quasimodo, Master Pierrat raised his arm; the fine thongs whistled sharply through the air, like a handful of adders, and fell with fury upon the wretch's shoulders.	Когда во время одного из поворотов колеса горбатая спина Квазимодо оказалась перед мэтром Пьера, палач взмахнул рукой. Тонкие ремни, словно клубок ужей, с пронзительным свистом рассекли воздух и яростно обрушились на спину несчастного.
Quasimodo leaped as though awakened with a start.	Квазимодо подскочил на месте, как бы внезапно пробужденный от сна.
He began to understand.	Теперь он начинал понимать.
He writhed in his bonds; a violent contraction of surprise and pain distorted the muscles of his face, but he uttered not a single sigh.	Он корчился в своих путах, сильнейшая судорога изумления и боли исказила его лицо, но он не издал ни единого звука.
He merely turned his head backward, to the right, then to the left, balancing it as a bull does who has been stung in the flanks by a gadfly.	Он лишь откинул голову, повернул ее направо, затем налево, словно бык, которого укусил слепень.
A second blow followed the first, then a third, and another and another, and still others.	За первым ударом последовал второй, третий, еще, и еще, без конца.
The wheel did not cease to turn, nor the blows to rain down.	Колесо вращалось непрерывно, удары сыпались градом.

Soon the blood burst forth, and could be seen trickling in a thousand threads down the hunchback's black shoulders; and the slender thongs, in their rotatory motion which rent the air, sprinkled drops of it upon the crowd.	Полилась кровь; было видно, как она тысячью струек змеилась по смуглым плечам горбуна, а тонкие ремни, вращаясь и разрезая воздух, разбрызгивали ее в толпу.
Quasimodo had resumed, to all appearance, his first imperturbability.	Казалось, по крайней мере с виду, что Квазимодо вновь стал безучастен ко всему.
He had at first tried, in a quiet way and without much outward movement, to break his bonds.	Сначала он пытался незаметно, без особенно сильных движений, разорвать свои путы.
His eye had been seen to light up, his muscles to stiffen, his members to concentrate their force, and the straps to stretch.	Видно было, как загорелся его глаз, как напружинились мускулы, как напряглось тело и натянулись ремни и цепи.
The effort was powerful, prodigious, desperate; but the provost's seasoned bonds resisted.	Это было мощное, страшное, отчаянное усилие; но испытанные оковы парижского прево выдержали.
They cracked, and that was all.	Они только затрещали.
Quasimodo fell back exhausted.	Обессиленный Квазимодо словно обмяк.
Amazement gave way, on his features, to a sentiment of profound and bitter discouragement.	Изумление на его лице сменилось выражением глубокой скорби и уныния.
He closed his single eye, allowed his head to droop upon his breast, and feigned death.	Он закрыл свой единственный глаз, поник головою и замер.
From that moment forth, he stirred no more.	Больше он уже не шевелился.
Nothing could force a movement from him. Neither his blood, which did not cease to flow, nor the blows which redoubled in fury, nor the wrath of the torturer, who grew excited himself and intoxicated with the execution, nor the sound of the horrible thongs, more sharp and whistling than the claws of scorpions.	Ничто не могло вывести его из оцепенения: ни льющаяся кровь, ни усилившееся бешенство ударов, ни ярость палача, возбужденного и опьяненного собственной жестокостью, ни свист ужасных ремней, более резкий, чем полет ядовитых насекомых.
At length a bailiff from the Ch?telet clad in black, mounted on a black horse, who had been stationed beside the ladder since the beginning of the execution, extended his ebony wand towards the hour-glass.	Наконец судебный пристав Шатле, одетый в черное, верхом на вороном коне, с самого начала наказания стоявший возле лестницы, протянул к песочным часам свой жезл из черного дерева.
The torturer stopped.	Палач прекратил пытку.
The wheel stopped.	Колесо остановилось.
Quasimodo's eye opened slowly.	Медленно раскрылся глаз Квазимодо.
The scourging was finished.	Бичевание окончилось.
Two lackeys of the official torturer bathed the bleeding shoulders of the patient, anointed them with some unguent which immediately closed all the wounds, and threw upon his back a sort of yellow vestment, in cut like a chasuble.	Два помощника палача обмыли сочившиеся кровью плечи осужденного, смазали их какой-то мазью, от которой раны тотчас же затянулись, и накинули ему на спину нечто вроде желтого передника, напоминавшего нарамник.
In the meanwhile, Pierrat Torterue allowed the thongs, red and gorged with blood, to drip upon the pavement.	Пьера Тортерю стряхивал белые ремни плети, и окрасившая и пропитавшая их кровь капала на мостовую.

All was not over for Quasimodo.	Но это было еще не все.
He had still to undergo that hour of pillory which Master Florian Barbedienne had so judiciously added to the sentence of Messire Robert d'Estouteville; all to the greater glory of the old physiological and psychological play upon words of Jean de Cum?ne, Surdus absurdus: a deaf man is absurd.	Квазимодо надлежало выстоять у позорного столба тот час, который столь справедливо был добавлен Флорианом Барбедьеном к приговору мессира Робера д'Эстутвиля, - к вящей славе старинного афоризма Иоанна Куменского, связывающего физиологию с психологией: surdus absurdus.
So the hour-glass was turned over once more, and they left the hunchback fastened to the plank, in order that justice might be accomplished to the very end.	Итак, песочные часы перевернули, и горбуна оставили привязанным к доске, дабы полностью удовлетворить правосудие.
The populace, especially in the Middle Ages, is in society what the child is in the family.	Простонародье, особенно времен средневековья, является в обществе тем же, чем ребенок в семье.
As long as it remains in its state of primitive ignorance, of moral and intellectual minority, it can be said of it as of the child,-	До тех пор, пока оно пребывает в состоянии первобытного неведения, морального и умственного несовершеннолетия, о нем, как о ребенке, можно сказать:
'Tis the pitiless age.	В сем возрасте не знают состраданье.
We have already shown that Quasimodo was generally hated, for more than one good reason, it is true.	Мы уже упоминали о том, что Квазимодо был предметом общей ненависти, и не без основания.
There was hardly a spectator in that crowd who had not or who did not believe that he had reason to complain of the malevolent hunchback of Notre-Dame.	Во всей этой толпе не было человека, который бы не считал себя вправе пожаловаться на зловредного горбуна Собора Парижской Богоматери.
The joy at seeing him appear thus in the pillory had been universal; and the harsh punishment which he had just suffered, and the pitiful condition in which it had left him, far from softening the populace had rendered its hatred more malicious by arming it with a touch of mirth.	Появление Квазимодо у позорного столба было встречено всеобщим ликованием. Жестокая пытка, которой он подвергся, и его жалкое состояние после пытки не только не смягчили толпу, но, наоборот, усилили ее ненависть, вооружив ее жалом насмешки.
Hence, the "public prosecution" satisfied, as the bigwigs of the law still express it in their jargon, the turn came of a thousand private vengeances.	Когда было выполнено "общественное требование возмездия", как и сейчас еще выражаются обладатели судейских колпаков, наступила очередь для сведения с Квазимодо множества личных счетов.
Here, as in the Grand Hall, the women rendered themselves particularly prominent.	Здесь, как и в большой зале Дворца, сильнее всех шумели женщины.
All cherished some rancor against him, some for his malice, others for his ugliness.	Почти все они имели на него зуб: одни - за его злобные выходки, другие - за его уродство.
The latter were the most furious.	Последние бесновались пуще первых.
"Oh! mask of Antichrist!" said one.	- Антихристова харя! - кричала одна.
"Rider on a broom handle!" cried another.	- Чертов наездник на помеле! - кричала другая.
"What a fine tragic grimace," howled a third, "and who would make him Pope of the Fools if to-day were yesterday?"	- Ну и рожа! Его наверное выбрали бы папой шутов, если бы сегодняшний день превратился во вчерашний! - рычала третья.