Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Виктор Гюго
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Виктор Гюго - Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Виктор Гюго, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Знаменитый роман Виктора Гюго. Книга, в которой увлекательный, причудливый сюжет – всего лишь прекрасное обрамление для поразительных, потрясающих воображение авторских экскурсов в прошлое Парижа.
«Собор Парижской Богоматери» экранизировали и ставили на сцене десятки раз, однако ни одной из постановок не удалось до конца передать масштаб и величие оригинала Гюго.

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Собор Парижской Богоматери - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Виктор Гюго

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Well! Be thou accursed! accursed! accursed! accursed!"	Будь же ты проклята! Проклята! Проклята!
CHAPTER IV.	IV.
A TEAR FOR A DROP OF WATER.	Слеза за каплю воды
These words were, so to speak, the point of union of two scenes, which had, up to that time, been developed in parallel lines at the same moment, each on its particular theatre; one, that which the reader has just perused, in the Rat-Hole; the other, which he is about to read, on the ladder of the pillory.	Слова эти были как бы соединительным звеном между двумя сценами, которые разыгрывались одновременно и параллельно, каждая на своих подмостках; одна, только что нами описанная, - в Крысиной норе; другая, которую нам еще предстоит описать, - на лестнице позорного столба.
The first had for witnesses only the three women with whom the reader has just made acquaintance; the second had for spectators all the public which we have seen above, collecting on the Place de Gr?ve, around the pillory and the gibbet.	Свидетельницами первой были три женщины, с которыми читатель только что познакомился; зрителями второй был весь народ, который толпился на Гревской площади вокруг позорного столба и виселицы.
That crowd which the four sergeants posted at nine o'clock in the morning at the four corners of the pillory had inspired with the hope of some sort of an execution, no doubt, not a hanging, but a whipping, a cropping of ears, something, in short,-that crowd had increased so rapidly that the four policemen, too closely besieged, had had occasion to "press" it, as the expression then ran, more than once, by sound blows of their whips, and the haunches of their horses.	Появление четырех сержантов с девяти часов утра у четырех углов позорного столба сулило толпе не одно, так другое зрелище: если не повешение, то наказание плетьми или отсекновение ушей, -словом, нечто любопытное. Толпа росла так быстро, что сержантам, на которых она наседала, приходилось ее "свинчивать", как тогда говорили, ударами тяжелой плети и крупами лошадей.
This populace, disciplined to waiting for public executions, did not manifest very much impatience.	Впрочем, толпа, уже привыкшая к долгому ожиданию зрелища публичной кары, не выказывала слишком большого нетерпения.
It amused itself with watching the pillory, a very simple sort of monument, composed of a cube of masonry about six feet high and hollow in the interior.	Она развлекалась тем, что разглядывала позорный столб - незамысловатое сооружение в форме каменного полого куба вышиной футов в десять.
A very steep staircase, of unhewn stone, which was called by distinction "the ladder," led to the upper platform, upon which was visible a horizontal wheel of solid oak.	Несколько очень крутых, из необтесанного камня ступеней, именуемых "лестницей", вели на верхнюю площадку, где виднелось прикрепленное в горизонтальном положении колесо, сделанное из цельного дуба.
The victim was bound upon this wheel, on his knees, with his hands behind his back.	Преступника, поставленного на колени со скрученными за спиной руками, привязывали к этому колесу.
A wooden shaft, which set in motion a capstan concealed in the interior of the little edifice, imparted a rotatory motion to the wheel, which always maintained its horizontal position, and in this manner presented the face of the condemned man to all quarters of the square in succession.	Деревянный стержень, приводившийся в движение воротом, скрытым в этом маленьком строении, сообщал колесу вращательное движение и таким образом давал возможность видеть лицо наказуемого со всех концов площади.
This was what was called "turning" a criminal.	Это называлось "вертеть" преступника.

As the reader perceives, the pillory of the Gr?ve was far from presenting all the recreations of the pillory of the Halles.	Из вышеописанного ясно, что позорный столб на Гревской площади далеко не был таким затейливым, как позорный столб на Главном рынке.
Nothing architectural, nothing monumental.	Тут не было ни сложной архитектуры, ни монументальности.
No roof to the iron cross, no octagonal lantern, no frail, slender columns spreading out on the edge of the roof into capitals of acanthus leaves and flowers, no waterspouts of chimeras and monsters, on carved woodwork, no fine sculpture, deeply sunk in the stone.	Не было ни крыши с железным крестом, ни восьмигранного фонаря, ни хрупких колонок, расцветающих у самой крыши капителями в форме листьев аканта и цветов, ни водосточных труб в виде химер и чудовищ, ни деревянной резьбы, ни изящной, глубоко врезанной в камень скульптуры.
They were forced to content themselves with those four stretches of rubble work, backed with sandstone, and a wretched stone gibbet, meagre and bare, on one side.	Зрителям здесь приходилось довольствоваться четырьмя стенками бутовой кладки, двумя заслонами из песчаника и стоящей рядом скверной, жалкой виселицей из простого камня.
The entertainment would have been but a poor one for lovers of Gothic architecture.	Это было скудное угощение для любителей готической архитектуры.
It is true that nothing was ever less curious on the score of architecture than the worthy gapers of the Middle Ages, and that they cared very little for the beauty of a pillory.	Правда, почтенные ротозеи средних веков меньше всего интересовались памятниками старины и не думали о красоте позорного столба.
The victim finally arrived, bound to the tail of a cart, and when he had been hoisted upon the platform, where he could be seen from all points of the Place, bound with cords and straps upon the wheel of the pillory, a prodigious hoot, mingled with laughter and acclamations, burst forth upon the Place.	Наконец прибыл осужденный, привязанный к задку телеги. Когда его подняли на помост и привязали веревками и ремнями к колесу позорного столба, на площади поднялось неистовое гиканье вперемежку с хохотом и насмешливыми приветствиями.
They had recognized Quasimodo.	В осужденном узнали Квазимодо.
It was he, in fact.	Да, это был он.
The change was singular.	Странная превратность судьбы!
Pilloried on the very place where, on the day before, he had been saluted, acclaimed, and proclaimed Pope and Prince of Fools, in the cortege of the Duke of Egypt, the King of Thunes, and the Emperor of Galilee!	Быть прикованным к позорному столбу на той же площади, где еще накануне он, шествуя в сопровождении египетского герцога, короля Алтынного и императора Галилеи, был встречен приветствиями, рукоплесканиями и провозглашен единогласно папой и князем шутов!
One thing is certain, and that is, that there was not a soul in the crowd, not even himself, though in turn triumphant and the sufferer, who set forth this combination clearly in his thought.	Но можно было не сомневаться, что во всей этой толпе, включая и его самого, - то триумфатора, то осужденного, - не нашлось бы ни одного человека, способного сделать такое сопоставление.
Gringoire and his philosophy were missing at this spectacle.	Для этого нужен был Гренгуар с его философией.

Soon Michel Noiret, sworn trumpeter to the king, our lord, imposed silence on the louts, and proclaimed the sentence, in accordance with the order and command of monsieur the provost.	Вскоре глашатай его величества короля Мишель Нуаре заставил замолчать этот сброд и, согласно распоряжению и повелению прево, огласил приговор.
Then he withdrew behind the cart, with his men in livery surcoats.	Затем он со своими людьми в форменных полукафтаньях стал позади телеги.
Quasimodo, impassible, did not wince.	Квазимодо отнесся к этому безучастно, он даже бровью не повел.
All resistance had been rendered impossible to him by what was then called, in the style of the criminal chancellery, "the vehemence and firmness of the bonds" which means that the thongs and chains probably cut into his flesh; moreover, it is a tradition of jail and wardens, which has not been lost, and which the handcuffs still preciously preserve among us, a civilized, gentle, humane people (the galleys and the guillotine in parentheses).	Всякую попытку сопротивления пресекало то, что на языке тогдашних канцелярий уголовного суда называлось "силою и крепостью уз", иными словами - ремни и цепи, врезавшиеся в его тело. Эта традиция тюрем и галер все еще не исчезла. Мы - народ просвещенный, мягкий, гуманный (если взять в скобки гильотину и каторгу), и мы бережно храним ее в виде наручников.
He had allowed himself to be led, pushed, carried, lifted, bound, and bound again.	Квазимодо позволял распоряжаться собой, позволял толкать себя, тащить наверх, вязать и скручивать.
Nothing was to be seen upon his countenance but the astonishment of a savage or an idiot.	На его лице ничего нельзя было прочесть, кроме изумления дикаря или идиота.
He was known to be deaf; one might have pronounced him to be blind.	Что он глухой - знали все, но сейчас он казался еще и слепым.
They placed him on his knees on the circular plank; he made no resistance.	Его поставили на колени на круглую доску - он подчинился.
They removed his shirt and doublet as far as his girdle; he allowed them to have their way.	С него сорвали куртку и рубашку и обнажили до пояса - он не сопротивлялся.
They entangled him under a fresh system of thongs and buckles; he allowed them to bind and buckle him.	Его опутали еще одной сетью ремней и пряжек -он позволил себя стянуть и связать.
Only from time to time he snorted noisily, like a calf whose head is hanging and bumping over the edge of a butcher's cart.	Лишь время от времени он пыхтел, как теленок, голова которого, свесившись через край тележки мясника, болтается из стороны в сторону.
"The dolt," said Jehan Frollo of the Mill, to his friend Robin Poussepain (for the two students had followed the culprit, as was to have been expected), "he understands no more than a cockchafer shut up in a box!"	- Вот дуралей! - сказал Жеан Мельник своему другу Робену Пуспену (само собой разумеется, оба школяра следовали за осужденным). - Он соображает не больше майского жука, посаженного в коробку!
There was wild laughter among the crowd when they beheld Quasimodo's hump, his camel's breast, his callous and hairy shoulders laid bare.	Дикий хохот раздался в толпе, когда она увидела обнаженный горб Квазимодо, его верблюжью грудь, его волосатые острые плечи.
During this gayety, a man in the livery of the city, short of stature and robust of mien, mounted the platform and placed himself near the victim.	Не успело утихнуть это веселье, как на помост поднялся коренастый, дюжий человек, на одежде которого красовался герб города, и стал возле осужденного.
His name speedily circulated among the spectators.	Его имя с быстротой молнии облетело толпу.