Готхольд Лессинг - Драмы_Басни в прозе

Нет! Он обычно бродит
Вокруг монастыря, и нас ему
Не миновать!

Да, так и есть! Ты с ним
Уж говорила? Как он?

Как всегда.

Смотрите, чтоб он вас не увидал!
К стене прижмитесь! А еще надежней —
Ступайте в дом.

Одну минутку только!
Кустарник заслонил его.

Нет, нет!
Отец ваш прав. Он может нас заметить
И повернуть назад.

Злодей кустарник!

Лишь выйдет он из-за живой ограды
И сразу же увидит вас. Скорее
Ступайте в дом!

Бежим! Там есть окно,
Откуда нам все будет видно.

Правда?

Почти страшусь я этого чудилы,
Его суровой доблести. И надо ж,
Чтоб человека человек вогнал
В такую робость! Вот он! Ей-же-ей,
Хоть юноша, но муж уже. По нраву
Мне этот взор, и добрый и строптивый,
Осанка, поступь. Скорлупа тверда,
Ядро — едва ль. Кого он мне напомнил?
Простите, славный рыцарь!

Что?

Дозвольте…

Что, жид?

Дозвольте обратиться к вам,
Отважный франк?

Могу ль того избегнуть?
Но — в двух словах!

Зачем с таким презреньем
Хотите вы отвергнуть человека,
Вам верного до гробовой доски?

С чего бы? А! Догадываюсь! Верно…

Меня зовут Натаном. Я отец
Той девушки, что вы спасли от смерти.
Я вас пришел…

Благодарить? Избавьте!
Я столько претерпел уже похвал
За этот жалкий подвиг. Вы ничем
Мне не обязаны. Ведь я не ведал,
Что вашу дочь от гибели спасаю.
Наш долг, храмовников, — спешить на помощь
Всем страждущим и гибнущим, кому б
Беда ни угрожала. Жизнь была
И без того мне в тягость. Как охотно
За случай ухватился я: свою
Проставить жизнь, спасая жизнь другую,
Хотя бы и еврейки!

Благородно!
Да! Благородно и… мерзостно! И все ж —
Как не понять вас? Скромное величье
Спасается за мерзостным забралом
От суетных похвал. Но если вам
Так тягостна признательность людская,
Какую дань вы предпочли бы ей?
Не будь вы пленником и на чужбине,
Я не дерзнул бы, рыцарь, вас спросить,
Чем я могу служить вам?

Вы? Ничем.

Но я богат.

Богатый жид, по мне,
Не лучший жид.

Пусть даже так. Но это
Не помешает пользоваться вам
Одним из бренных благ — моим богатством.

Ну, что же! Из-за этого плаща
Я не отвергну вашу дань. Как только
Мой плащ уже совсем придет в негодность,
До ниток и на лоскуты порвется,
Я к вам явлюсь и попрошу взаймы
На новый — денег иль сукна. Не хмурьтесь!
Опасность вам покуда не грозит:
Взгляните, он еще вполне пристоен.
Лишь краешек один прожег огонь,
Когда я вашу дочь сквозь дым и пламя
Из дома выносил.

Не странно ль, рыцарь,
Что это безобразное пятно
Свидетельствует громче о герое,
Чем собственный язык его? Позвольте
Прильнуть к нему. Простите! Я невольно…

Что?

Оросил его слезой.

Не важно!
Он влаги не боится. (Этот жид
Сумел-таки пронять меня!)

Могли бы
Вы этот плащ, пожаром опаленный,
Прислать и дочери моей?

Зачем?

Чтоб и ее уста к нему прильнули.
Мечта ее — припасть к коленам вашим,
Сдается мне, несбыточна.

Но, жид, —
Ведь вас зовут Натаном? Но, Натан,
Вы говорили так… умно, так метко…
Я с толку сбит!.. Конечно… Я бы мог…

Какой бы маской вы ни прикрывались,
Я понял все. Вам доброта, вам честь
Не разрешили поступать иначе:
Спасенная — полудитя, служанка —
Потворщица, отец — далече. Вы
О добром имени ее радели,
Бежали, чтоб не победить. За это
Я вам вдвойне обязан.

Признаюсь,
Вам ведомо, как мыслить надлежало б
Храмовникам.

Храмовникам одним?
И только «надлежало б», ибо так
Устав велит? Мне ведомо другое:
Как думать должен честный человек,
А много их живет в подлунном мире.

Но все-таки — различных?

О, конечно!
По платью, стати и по цвету кожи.

Но в той стране их больше, в этой меньше?

Различие не столь большой руки:
Великий муж нуждается в просторе;
Расти они погуще, так один
Другому ветви поломал бы. В нас же,
Не столь великих, недостачи нет.
Нам не пристало брезговать друг другом!
Чтоб шишка перед почкой не кичилась,
Верхушке не казалось, что она
Не вскормлена землей, как всё на свете!

Прекрасно! Но уж вам ли не знаком
Народ, что первый изо всех вот эту
Брезгливость в мир привнес, себя хвастливо
Провозгласивши избранным народом?
Натан! Я ненависти не питаю
К народу вашему, но не могу
Не презирать его гордыни, нами
Воспринятой и миром мусульманским {122} :
«Лишь наш господь есть истый бог!»
Вам странно,
Что я, храмовник, это говорю?
Но где, когда слепое изуверство
С таким свирепым рвением решалось
За веру биться в «бога своего»,
Провозглашать его лишь истым богом,
Навязывать его другим народам? {123}
Когда и где такое ослепленье
В столь черном облике себя являло,
Как не сейчас и здесь? Ужель повязка
Не упадет с прозревших глаз людских?
Но смотрят и не видят! Позабудьте,
Что я вам говорил… Прощайте!

Нет!
Теперь-то я и не оставлю вас.
О, будемте друзьями! Презирайте
Народ мой, сколь угодно. Мы себе
Его не выбирали. Я и вы —
Не наш народ еще. Народ — что значит?
Жид иль христианин не в той же ль мере
И человек? О, если б я нашел
В вас мужа, что довольствуется быть
Лишь человеком!