Педро Аларкон - Треугольная шляпа, Пепита Хименес, Донья Перфекта, Кровь и песок

До шестнадцати лет Пепита жила с матерью в большой нужде, почти в нищете.

У нее был дядя, по имени дон Гумерсиндо, владелец крохотного майората — одного из тех, которые создавались в старину в угоду нелепому тщеславию. Любой обычный человек жил бы на его месте в непрерывных лишениях, а то и увяз бы в долгах, тщетно пытаясь сохранить блеск имени и поддержать достоинство, приличествующее его положению в обществе; но дон Гумерсиндо оказался человеком необычным — подлинным гением бережливости. Нельзя сказать, что он создавал богатство, но он обладал редчайшей способностью поглощать богатство других и в то же время проявлял такую скромность в своих расходах, что трудно было найти на земле другого человека, о чьем питании, здоровье и благополучии приходилось бы меньше заботиться матери-природе и человеческому искусству. Неизвестно, как он существовал, но, так или иначе, он дожил до восьмидесяти лет, сохранив свои доходы нетронутыми, а капитал приумножил с помощью займов, выдаваемых под верный залог. Здесь никто не порицает его за то, что он был ростовщиком, напротив — его даже считают человеком сострадательным, ибо, умеренный во всем, он был умерен и в ростовщичестве, запрашивая не больше десяти процентов в год, в то время как другие здесь берут по двадцать, тридцать, а то и больше.

Благодаря своей аккуратности, расторопности и энергии, всегда направленной на приумножение, а не на уменьшение земных благ, не позволив себе роскоши жениться, иметь детей и даже курить, дон Гумерсиндо достиг возраста, о котором я уже упомянул, и стал обладателем капитала, несомненно значительного где бы то ни было, а здесь, в силу бедности местных жителей и природной склонности андалузцев к преувеличению, казавшегося огромным.

Дон Гумерсиндо, старик весьма опрятный и внимательный ксвоей особе, не внушал отвращения. Костюмы, составлявшие его несложный гардероб, были несколько поношены, но без единого пятнышка; чистота их бросалась в глаза, хотя все знали, что у него с давних времен все те же плащ и сюртук, те же брюки и жилет. Случалось, соседи спрашивали друг друга, видел ли кто у дона Гумерсиндо обновку, — но никто не мог ответить на подобный вопрос.

Несмотря на эти недостатки, которые здесь, да и в других местах, почитаются добродетелями, хотя и несколько преувеличенными, дон Гумерсиндо обладал также рядом превосходных качеств: он был любезен, предупредителен, отзывчив и изо всех сил старался угодить и быть полезным всем на свете, хотя бы это требовало бессонных ночей, труда и усталости, — лишь бы не стоило ни одного реала. Весельчак, шутник и балагур, он принимал участие во всех вечерах и празднествах, если они были не в складчину, и очаровывал присутствующих любезностью обращения и умной, хотя и не слишком утонченной, беседой. Он никогда не обнаруживал сердечной склонности к какой-либо определенной женщине, но невинно, без коварных замыслов, увлекался всеми сразу, — и из местных стариков никто на десять миль в окружности не умел так ухаживать за девушками и смешить их.

Я уже говорил, что он приходился Пепите дядей; когда ему было под восемьдесят, ей еще не исполнилось шестнадцати. Он был богат и влиятелен, она — бедна и беспомощна.

Ее мать, женщина простая и недалекая, не отличалась тонкостью чувств. Она обожала дочь, но беспрестанно попрекала ее лишениями и жертвами, на которые она шла ради нее, и горько сетовала на ожидавшую ее безутешную старость и смерть в нищете. Кроме того, у нее был еще сын, старше Пепиты, — местный кутила, игрок и забияка: после бесчисленных неприятностей ей удалось наконец пристроить его на пустяковую должность подальше за океан, в Гавану. Однако через несколько лет его уволили за дурное поведение; от него посыпались письма с просьбами прислать денег. Мать, которой едва хватало на себя и Пепиту, приходила в отчаяние и ярость; забывая об евангельском терпении, она проклинала себя и свою судьбу и надеялась только на то, что ей удастся пристроить дочь и таким образом избавиться от нужды.

В столь трудное для них время дон Гумерсиндо стал часто заходить к ним и ухаживать за Пепитой так настойчиво и усердно, как еще никогда не ухаживал за другими. Но таким невероятным и безрассудным казалось предположение, что человеку, прожившему восемьдесят лет без мысли о женитьбе и стоявшему уже одной ногой в могиле, вдруг взбрела в голову подобная глупость, что ни мать, ни Пепита не могли разгадать поистине дерзкие замыслы дона Гумерсиндо. Поэтому обе были изумлены и поражены, когда однажды после многих любезностей, сказанных полушутя, полусерьезно, дон Гумерсиндо вдруг совершенно недвусмысленно и четко спросил:

— Девочка, выйдешь за меня замуж?

Хотя вопросу этому предшествовали многочисленные остроты, так что и его можно было принять за шутку, Пепита, несмотря на всю неопытность в житейских делах, каким-то чутьем, присущим женщинам и особенно девушкам, даже самым простодушным, поняла, что тут дело серьезное. Она покраснела, как вишня, и ничего не ответила. За нее ответила мать:

— Девочка, будь вежливой и отвечай дяде, как полагается: «С удовольствием, дядюшка; когда вам будет угодно».

Говорят, что эти слова — «с удовольствием, дядюшка; когда вам будет угодно» — слетели в тот миг и несколько раз впоследствии с дрожащих губ Пепиты почти механически; она уступила наставлениям, уговорам, жалобам и наконец властному приказу матери.

Кажется, я слишком пространно рассказываю Вам об этой Пепите Хименес и излагаю повесть ее жизни, но она заинтересовала меня и, полагаю, может заинтересовать и Вас, так как, судя по всему, она станет Вашей невесткой, а моей мачехой. Однако я постараюсь не задерживаться на излишних подробностях, а упомяну только главные события; возможно, они Вам известны, хотя Вы давно сюда не приезжали.

Пепита Хименес вышла замуж за дона Гумерсиндо.

Завистливые языки жестоко хулили ее как в дни, предшествовавшие браку, так и несколько месяцев спустя.

В самом деле, нравственная сторона этого союза достаточно спорна. Но если учесть просьбы, жалобы и даже прямые приказания ее матери и надежды Пепиты обеспечить этим замужеством спокойную старость для матери, спасти от позора и бесчестия брата, стать их ангелом-хранителем, их провидением, — то нужно признать, что поступок ее заслуживает снисхождения. Да и как проникнуть в глубину души, в сокровенные тайники разума юной девушки, воспитанной в тиши уединения и полном неведении жизни? Какое представление о браке могло у нее сложиться? Может быть, она думала, что, выйдя замуж за дона Гумерсиндо, она посвятит всю жизнь заботам о нем, будет его сиделкой, усладит его жизнь и не покинет одинокого, больного старика на милость чужих равнодушных людей и, наконец, словно ангел, принявший образ женщины, озарит и скрасит своею юностью, нежным сиянием своей сверкающей и пленительной красоты его последние дни. Если таковы были размышления девушки, если в своем неведении она не проникала в скрытые от нее тайны, то как не признать ее намерения добрыми?