Проспер Мериме - Хроника царствования Карла IX Новеллы

— Я же говорил: измена! — воскликнул доктор. — Всегда одно и то же. Полноте, красавица, забудьте его. Человек, у которого нет памяти, не стоит того, чтобы о нем вспоминали. — Он посмотрел на часы. — Четыре часа? — сказал он, вставая. — Я опаздываю на консилиум. Сударыня! Я приношу тысячу извинений, но я должен вас покинуть; я даже не успею проводить вас домой. До свидания, дитя мое; успокойтесь, все будет в порядке. Вы будете так же хорошо танцевать этой ногой, как и той. А вы, госпожа сиделка, сходите в аптеку с этим рецептом и делайте все, как вчера.

Доктор и сиделка вышли; г-жа де Пьен осталась с больной вдвоем, немного встревоженная тем, что в повести, которую она совсем иначе построила в своем воображении, оказывалась любовь.

— Так, значит, вас обманули, несчастное дитя! — заговорила она после короткого молчания.

— Меня? Нет. Разве обманывают таких, как я?.. Только я ему надоела… Он прав; я не то, что ему надо. Он всегда был добр и великодушен. Я ему написала, в каком я положении и не помирится ли он со мной… И он мне ответил… такое, что мне было очень больно… Давеча, придя домой, я уронила зеркало, которое он мне подарил, венецианское зеркало, как он его называл. Зеркало разбилось… Я подумала: это конец… Это значит, что все кончено… У меня ничего больше не оставалось от него. Золотые вещи я заложила… А потом я подумала, что, если я себя убыо, ему будет больно, и я отомщу… Окно было открыто, и я бросилась.

— Но подумайте, несчастная, — ведь повод был настолько же легкомыслен, насколько самое действие преступно.

— Может быть; но что же делать? В горе не рассуждаешь. Хорошо счастливым людям говорить: будьте благоразумны.

— Я знаю: горе — плохой советчик. И все же даже среди самых тяжких испытаний есть вещи, которых нельзя забывать. Я вас видела в церкви за богоугодным делом не так давно. Вы имеете счастие верить. Вера, моя дорогая, должна была вас удержать в ту минуту, когда вы готовы были впасть в отчаяние. Вашу жизнь вы получили от бога. Она не вам принадлежит… Но мне не следует бранить вас сейчас, бедная девочка. Вы раскаиваетесь, вы страдаете, бог сжалится над вами.

Арсена склонила голову, и ее веки увлажнились слезами.

— Ах, сударыня, — сказала она с глубоким вздохом, — вы считаете меня лучше, чем я на самом деле… Вы думаете, что я набожна… а я совсем не так уж набожна… меня не учили, и если я ставила в церкви свечу… так это я просто не знала, что и делать.

— И что же, моя милая, это была хорошая мысль. В несчастье всегда нужно обращаться к богу.

— Мне сказали… что если я поставлю свечу святому Роху… но нет, я не могу вам этого рассказать. Такая дама, как вы, разве знает, на что можно пойти, когда нет ни гроша?

— Прежде всего у бога надо просить мужества.

— Словом, я не хочу делать вид, будто я лучше, чем я есть, и я бы вас обкрадывала, пользуясь помощью, которую вы мне оказываете, не зная меня… Я несчастная девушка… но на свете всякий живет, как может… Так вот, я поставила свечу, потому что мать говорила, что если поставить свечу святому Роху, то непременно на неделе найдешь мужчину, с которым будешь жить… Но я подурнела, я похожа на мумию… никому я больше не нужна… Остается только умереть. Это уже наполовину сделано!

Все это было сказано скороговоркой, голосом, прерывающимся от всхлипываний, и с каким-то неистовством, которое г-жу де Пьен не столько отталкивало, сколько пугало. Она невольно отодвинула стул от постели больной. Быть может, она даже ушла бы совсем, если бы чувство человечности, более сильное, чем отвращение к этой падшей женщине, не помешало ей оставить ее одну в таком отчаянии. Наступило молчание; затем г-жа де Пьен, опустив глаза, тихо прошептала:

— Ваша мать! Несчастная! Как вы можете так говорить?

— О, моя мать была такая же, как все матери… как все наши матери… Она кормила свою мать… я тоже ее кормила… Хорошо, что у меня нет ребенка. Я вижу, что пугаю вас. Это вполне понятно… Вы получили хорошее воспитание, вы никогда не страдали. Когда богат, легко быть честным. Я тоже была бы честной, если бы у меня к тому была возможность. У меня было много любовников… но только одного человека я любила. Он меня бросил. Будь я богата, мы бы поженились, мы бы основали честную семью… Вот я говорю с вами так, совершенно откровенно, хоть и знаю, что вы обо мне думаете, и вы правы… Но вы единственная порядочная женщина, с которой я когда-либо в жизни говорила, и вы кажетесь мне такой доброй, такой доброй… что я только что говорила про себя: даже когда она узнает, какая я, она меня пожалеет. Я скоро умру, я прошу вас об одном… Когда я умру, закажите по мне обедню в той церкви, где я вас видела в первый раз. Просто молитву, больше ничего, и я вас благодарю от всей души…

— Нет, вы не умрете! — воскликнула г-жа де Пьен в сильном волнении. — Бог смилуется над вами, бедная грешница. Вы раскаетесь в своих прегрешениях, и он вас простит. Я буду молиться за вас, если мои молитвы могут что-нибудь значить для вашего спасения. Те, кто вас воспитал, виновнее вас. Только будьте мужественны и надейтесь. А главное, постарайтесь быть спокойнее, бедное мое дитя. Надо, чтобы выздоровело тело; душа тоже больна, но я ручаюсь за ее исцеление.

Говоря это, она встала.

— Вот, — сказала она, вертя в руках бумажку, где лежало несколько золотых, — если вам что-нибудь понадобится…

И она хотела сунуть свой подарок под подушку.

— Нет! — порывисто воскликнула Арсена, отталкивая бумажку. — Мне от вас ничего не надо, кроме того, что вы мне обещали. Прощайте. Мы больше не увидимся. Отправьте меня в больницу, чтобы я могла умереть, никого не стесняя. Вы все равно не могли бы сделать из меня ничего путного. Такая важная дама, как вы, помолится обо мне; я довольна. Прощайте.

И, повернувшись, насколько ей позволял приковывавший ее к постели аппарат, она спрятала голову в подушку, чтобы ничего не видеть.

— Послушайте, Арсена, — сказала серьезным голосом г-жа де Пьен. — Я решила вам помочь. Я хочу сделать из вас честную женщину. Ваше раскаяние служит мне порукой. Я буду часто бывать у вас, я буду о вас заботиться. Настанет время, вы опять будете себя уважать, и этим вы будете обязаны мне.

И, взяв ее руку, она тихонько пожала ее.

— Вы до меня дотронулись! — воскликнула несчастная девушка. — Вы пожали мне руку!

И, прежде чем г-жа де Пьен успела отдернуть руку, она ее схватила, покрывая поцелуями и слезами.

— Успокойтесь, успокойтесь, моя дорогая, — говорила г-жа де Пьен. — Не говорите мне больше ничего. Теперь мне известно все, и я знаю вас лучше, чем вы сами себя знаете. Я буду лечить вашу головку… вашу сумасбродную головку. Вы будете меня слушаться, я этого требую, совершенно так же, как вы слушаетесь другого вашего доктора. Я вам пришлю моего знакомого священника, вы его послушаете. Я поищу для вас хороших книг, вы будете читать. Мы будем иногда беседовать. Когда вы совсем поправитесь, мы подумаем о вашем будущем.