Полное собрание сочинений. Том 43

Однажды зимой Франциск шел с братом Львом из Перузы к Порционкюлю; было так холодно, что они дрожали от стужи. Франциск позвал брата Льва, который шел впереди, и сказал ему: «О брат Лев, дай Бог, чтобы наши братья подавали по всей земле пример святой жизни; запиши однако, что не в этом радость совершенная».

Пройдя немного далее, Франциск опять позвал брата Льва:

«И запиши еще, брат Лев, что если наши братья будут исцелять больных, изгонять бесов, будут делать слепых зрячими или будут воскрешать четырехдневно-умерших, — запиши, что и в этом не будет радости совершенной».

И, пройдя еще далее, Франциск сказал Льву: «Запиши еще, брат Лев, что если бы наши братья знали все языки, все науки и все писания, если бы они пророчествовали не только про будущее, но знали бы все тайны совести и души, — запиши, что и в этом нет радости совершенной».

Пройдя еще далее, Франциск опять позвал Льва и сказал: «И еще запиши, брат Лев, овечка Божия, что если бы мы научились говорить на языках ангельских, если бы узнали течение звезд, и если бы нам открылись все клады земли, и мы познали бы все тайны жизней птиц, рыб, всех животных, людей, деревьев, камней и вод, — запиши, что и это не было бы радостью совершенной».

И, пройдя еще немного, Франциск опять позвал брата Льва и сказал ему: «Запиши еще, что если бы мы были такими проповедниками, что обратили бы всех язычников в веру Христа, — запиши, что и в этом не было бы радости совершенной».

Тогда брат Лев сказал Франциску: «В чем же, брат Франциск, радость совершенная?»

И Франциск отвечал: «А вот в чем. В том, что если когда мы придем в Порционкюль грязные, мокрые, окоченелые от холода и голодные и попросимся пустить нас, а привратник скажет нам: «Что вы, бродяги, шатаетесь по свету, соблазняете народ, крадете милостыню бедных людей, убирайтесь отсюда», — и не отворит нам. И если мы тогда не обидимся и со смирением и любовью подумаем, что привратник прав, что сам Бог внушил ему так поступить с нами, — и мокрые, холодные и голодные пробудем в снегу и в воде до утра без ропота на привратника, — тогда, брат Лев, только тогда будет радость совершенная».

Обдумывающий месть поддерживает свои раны. Они бы зажили, если бы он этого не делал.

Бэкон.

Для того чтобы отношения с людьми были всегда радостные, надо, когда сходишься с людьми, помнить, что нужно и важно не то, чтò мне нужно, не то, чтò нужно тому человеку , с которым вступаю в отношения, а то, чтò от нас обоих нужно тому Богу , который живет в нас обоих.

Только вспомнить про это, когда испытываешь неприятное чувство к людям, и тотчас же всё пройдет.

Человек знает, что живет дурно, но вместо того, чтобы изменить к лучшему свою жизнь, он старается уверить себя, что он не такой человек, как все, а выше других, и что поэтому ему надо жить именно так, как он живет. От этого и бывает то, что, если люди живут дурно, они бывают и горды.

Ребенок обращается одинаково с царем и рабочим. Надо учиться у детей, как относиться к людям. Для ребенка все люди равны. Такими они должны быть для христианина.

Человек может считать себя лучше других людей только тогда, когда он живет телесной жизнью. Тело одно может быть сильнее, больше, лучше другого, но если человек живет духовной жизнью, то ему нельзя считать себя лучше других. Душа одна и та же у всех.

Гордость не может быть без глупости. Глупость может быть и без гордости, но гордость не может быть без глупости.

Человек, понимающий смысл и назначение жизни, не может не чувствовать свое равенство и братство с людьми не одного своего, но и всех народов.

Не раз видал я под Севастополем, когда во время перемирия сходились солдаты русские и французские, как они, не понимая слов друг друга, всё-таки дружески, братски улыбались, делая знаки и похлопывая друг друга по плечу или брюху. Насколько люди эти были выше тех людей, которые устраивали войны и внушали людям, что они не братья, не одинаковые люди, а враги, потому что члены разных народов.

Главная причина нашего недовольства жизнью та, что мы ищем блага не там, где оно дано нам.

В этом сущность всех соблазнов.

Нам дано ни с чем несравнимое благо жизни, со всеми ее радостями, и мы говорим: мало радостей. Нам дают величайшие радости жизни: общение с людьми мира, а мы говорим: я хочу отдельного блага своего, своей семьи, своего народа.

Смешно видеть двух гордых людей, когда они сходятся и каждый из них считает себя выше всех людей на свете. Со стороны это смешно, а самим этим двум гордецам не смешно. Они ненавидят друг друга и мучаются от этого.

Ничто не дает такой уверенности для совершения дурных поступков, как товарищество, т.-е. признание известного кружка людей отделенным от других людей. И что удивительнее всего — это дурное чувство выделения себя из всех людей считается добродетелью.

Один человек спросил у другого, для чего он делает дело, которого не любит.

— Потому что все так делают, — отвечал тот.

— Ну, положим, что не все, потому что я этого не делаю, да и другие кое-кто тоже не делают.

— Не все, так многие, большая часть людей.

— А скажи, пожалуйста, каких людей больше: умных или глупых?

— Конечно, глупых.

— А коли так, так ты, значит, делаешь то же, чтò делают глупые.

К.

Заставить людей считать нас хорошими людьми гораздо труднее, чем стать такими, какими мы хотим, чтобы нас считали люди.

Лихтенберг.

И теперь и прежде высмеивают того, кто сидит в молчании, высмеивают и того, кто много говорит, и того, кто говорит мало, — нет никого на земле, кого бы не осуждали. Никогда не было, никогда не будет и нет никого, кого бы всегда и во всем осуждали, как нет и того, кого всегда и во всем хвалили. И потому не стоит заботиться ни о похвалах ни об осуждении людей.

Плохо живется тому, кто живет не по совести, а только для того, чтобы люди хвалили его.

«Негодует на нас небо за наши грехи, а мир — за наши добродетели». Перед Богом виноваты мы за наши грехи, люди же большей частью считают нас виноватыми и осуждают за то, чтò есть в нас доброго, но несогласного с жизнью большинства.

Надо приучать себя жить, совершенно не думая о людском мнении, не желая даже любви людской, а жить только для исполнения закона своей жизни, воли Бога. При такой одинокой, с одним Богом жизни, правда, теряется побуждающее иногда к добрым поступкам желание славы людской, но приобретается такая свобода, такое спокойствие, такое постоянство и твердое сознание верности пути, которых не испытывает никогда тот, кто живет для славы людской. И приучить себя к этому можно.