Полное собрание сочинений. Том 33

Долго вс ѣмолчали. Наконецъ Крыльцовъ обратился къ Нехлюдову и разсказалъ ему, кто былъ Петровъ и какъ онъ погибъ.

— Не выдержалъ одиночки, — сказалъ Крыльцовъ.

— Р ѣдкіе выдерживаютъ, — сказалъ Новодворовъ.

— Ну, отчего р ѣдкіе? — сказалъ Набатовъ. — Я такъ прямо радъ былъ, когда меня посадили. То все боишься, что самъ попадешься, другихъ запутаешь, испортишь д ѣло. Такъ устанешь, что радуешься, когда посадятъ. Конецъ отв ѣтственности. Отдохнуть можно.

— Я тоже всегда хорошо выдерживалъ, — началъ Крыльцовъ.

— Ну, не очень хорошо вы то со своимъ здоровьемъ, — неосторожно сказала В ѣра Ефремовна.

— Отчего не очень хорошо? — нахмурившись спросилъ онъ.

— Н ѣтъ, я просто говорю, что не можетъ не оставить сл ѣдовъ.

— Вздоръ какой. Да, такъ я говорилъ, Петровъ нервная натура. Онъ мн ѣговорилъ, что у него были вид ѣнья, и свихнулся. Никонова я понимаю: сид ѣть одному здоровому съ сумашедшимъ.

— Но что за негодяй Аладинъ, — сказалъ Новодворовъ.

— Захот ѣлось сладости жизни, — вставилъ Набатовъ.

— Просто усталъ. Какъ мы вс ѣустали, — сказалъ Крыльцовъ.

— Parlez pour vous, 495 — крикнулъ своимъ басомъ Новодворовъ.

— Разум ѣется, усталъ. Вс ѣустали, — сказалъ Крыльцовъ.

Гл. XXI (21).

Нехлюдовъ стоялъ у края парома, безсознательно любуясь на широкую, быструю р ѣку, думая о томъ, о чемъ онъ не переставая думалъ во время этого путешествія: о душевномъ состояніи Катюши и объ ужасахъ, совершавшихся зд ѣсь. Онъ думалъ сейчасъ о несчастномъ Крыльцов ѣ 496 и невольно сравнивалъ положеніе 497 богатыхъ капризныхъ людей, им ѣющихъ вс ѣудобства, уходъ, съ положеніемъ этаго умирающего чахоточнаго челов ѣка 498 и, несмотря на всю жалость, которую онъ испытывалъ къ Крыльцову, онъ невольно сравнивалъ еще это положеніе Крыльцова съ положеніемъ такого же чахоточнаго, который не ѣхалъ, a п ѣшкомъ тащился скованнымъ съ товарищемъ, съ положеніемъ старика, котораго онъ вид ѣлъ вчера, и сотенъ и тысячъ людей, которыхъ онъ вид ѣлъ за это время.

Какъ только по вод ѣдонеслись густые звуки дорогаго охотницкаго колокола, стоявшіе у лошадей вощики, ямщики и вс ѣбывшіе на паром ѣсняли шапки и перекрестились. 499 Одинъ только старый лохматый челов ѣкъ въ старомъ заплатанномъ азям ѣ, въ высокихъ бродняхъ, съ сумочкой за плечами и большой шапк ѣ, съ длинной палкой въ рук ѣ, которую онъ мочилъ въ вод ѣ, не перекрестился, а, поднявъ голову, уставился на Нехлюдова, зам ѣтивъ, что онъ не крестится.

— Ты что-жъ, старый, не молишься, — сказалъ бойкій ямщикъ, над ѣвъ и оправивъ шапку. — Аль некрещеный? 500

— А что же онъ не молится? — сказалъ лохматый старикъ, быстро выговаривая слогъ за слогомъ и указывая на Нехлюдова.

— То господинъ, а ты кто? 501

— Онъ саб ѣгосподинъ, а я саб ѣгосподинъ.

— Господинъ, — иронически проговорилъ ямщикъ, чувствуя на себ ѣвзгляды ближайшихъ крестьянъ, придвинувшихся къ разговаривающимъ, — господинъ Кукушкинъ. Вотъ какой ты господинъ. Бродяга.

— Я не бродяга, знаю куда иду. Кто не знаетъ куда идетъ, тотъ бродяга. Вотъ вы не знаете, вы и бродяги.

— Чего не знаемъ?

— А не знаешь, кому кланяешься. — Старикъ нахмурился и, переходя въ наступленіе, строго обратился къ ямщику. — Ты чего кланялся, шапку снималъ, рукой болталъ? Ты скажи, кому кланялся?

— Кому кланялся? Богу.

— А ты его вид ѣлъ — Бога то?

Что то было такое серьезное и твердое въ выраженіи старика, что ямщикъ, почувствовавъ, что онъ им ѣетъ д ѣло съ сильнымъ челов ѣкомъ, н ѣсколько смутился, но не показывалъ этаго и, стараясь не замолчать, посп ѣшно отв ѣчалъ:

— Богъ на неб ѣ.

— А ты былъ тамъ?

— Былъ, не былъ, a вс ѣзнаютъ, что Богу молиться надо.

— Бога никто не вид ѣнигд ѣже. Единородный сынъ, сущій въ н ѣдр ѣотчемъ, — онъ явилъ.

— Ты, видно, нехристь, дырникъ. Дыр ѣмолитесь, — сказалъ ямщикъ, засовывая кнутовище за поясъ и оправляя шлею на пристяжной.

Кто-то засм ѣялся.

— Вотъ и бродите, какъ сл ѣпые щенята. Молитесь, а сами не знаете кому.

— Да, безъ тебя не узнаемъ. У тебя не спросили...

— А ты какой, д ѣдушка, в ѣры? — спросилъ немолодой ужъ челов ѣкъ, извощикъ, стоявшій у края парома.

— 502 Никакой в ѣры въ меня н ѣтъ. Никому я не в ѣрю, акром ѣсеб ѣ. 503

— Да какже себ ѣв ѣрить? — сказалъ Нехлюдовъ. — Можно ошибиться. Вс ѣсеб ѣв ѣрятъ, и отъ того вс ѣразошлись.

— Кабы себ ѣв ѣрили, они не раскололись бы, потому духъ одинъ. А потому раскололись, что в ѣрятъ другимъ, а не себ ѣ. И я в ѣрилъ. И такъ запутался, что не чаялъ выбраться. И старов ѣры, и новов ѣры, и поповцы, и безпоповцы, и австріяки, и молокане, и суботники, и хлысты, и скопцы. Гд ѣистина? 504 А истина въ таб ѣ. Въ таб ѣБогъ и во мн ѣ. А Богъ истинъ одинъ. Значитъ, в ѣрь своему Богу и будешь въ истин ѣи со вс ѣми съединенъ.

— Какъ же вы пришли къ этому? — сказалъ Нехлюдовъ.

Старикъ вздохнулъ и, обратившись къ вод ѣ, облокотившись на перила, началъ говорить.

— Какъ пришелъ? По евангелію. Іисусъ сказалъ: «Если кто хочетъ за мной идти, отвергнись себя, возьми крестъ свой и сл ѣдуй зa мной; а кто отвергается отъ рода сего лукаваго и прелюбод ѣйнаго и грядетъ по мн ѣ, тотъ подобенъ мн ѣ» Вотъ я и отказался отъ всего: отъ общества, отъ имени-отчества, прозвища, отъ всякой в ѣры и сталъ самъ себ ѣ. Съ т ѣхъ поръ и позналъ истину и свободу. 505

— Ну, а какъ же начальство? Вы сами откуда?

— Начальство? Начальство себ ѣначальство, а у меня н ѣтъ начальства! Я самъ саб ѣ. Водили меня и къ судьямъ, и къ попамъ, и къ книжникамъ, и къ фарисеямъ, и въ сумасшедшій домъ сажали, — я все одинъ: какъ былъ самъ себ ѣ, такъ и остался. Приводятъ въ судъ. «Сними шапку!» — «Зач ѣмъ?» — «Зд ѣсь судъ». — «A мн ѣчтожъ!» — Силомъ снимутъ шапку. Я сяду на полъ. «Встань!» — «Зач ѣмъ?» — «Ты подсудимый». А я говорю: «вы подсудимые, за то что меня безъ нужды мучаете». — «Какой ты в ѣры?» — «Никакой». — «Сколько теб ѣл ѣтъ?» — «У меня н ѣтъ л ѣтъ. Я весь тутъ, всегда былъ, всегда буду». — «Есть у тебя отецъ, мать?» — «Никого н ѣтъ: одинъ самъ себ ѣ». — «Какого ты государства»? — «У меня н ѣтъ государства». — «Признаешь царя?» — «Какого царя?» — «Александра Александровича». — «Онъ себ ѣцарь, а я себ ѣцарь. Мн ѣдо него н ѣтъ надобности никакой». — «Ты присягалъ ему?» — «Н ѣтъ. Я ему не присягалъ, и онъ мн ѣне присягалъ». — «А платить подати будешь? — «Мн ѣникто не платитъ, и мн ѣплатить нечего. Зач ѣмъ подати?» — «А, — баитъ, — нужно на общее д ѣло государству». — «Какое, — баю, — д ѣло? Доброе? Ты скажи. Я самъ принесу, все отдамъ, а коли на худое — не дамъ, потому я самъ себ ѣ». — «Ну, — говорить, — съ тобой разговаривать!» Я говорю: «Я и не прошу тебя со мной разговаривать»... такъ и мучали.

Паромъ подошелъ къ другому берегу. Тарантасъ выкатили, ямщикъ запрегъ лошадей. Нехлюдовъ простился съ страннымъ старикомъ и предложилъ ему денегъ. Старикъ отказался.