Полное собрание сочинений. Том 33

— Ну, заливайте, а я молока добуду. Гд ѣу насъ бутылки? Здравствуйте, проходите, проходите въ нашъ монплезиръ, — обратился онъ къ Нехлюдову и тотчасъ же опять отворилъ дверь въ камеру къ уголовнымъ.

Комната 402 была вся полна парами отъ горячей воды и отъ мокрыхъ вещей и табачнымъ дымомъ. Изъ сос ѣдней камеры слышались несмолкаемый гулъ арестантовъ съ подъигрываніемъ ц ѣпей, разнообразившіеся взрывами крика или хохота.

— Вотъ онъ пришелъ, — сказала В ѣра Ефремовна, всегда такъ въ третьемъ лиц ѣлюбившая называть Нехлюдова. — Пол ѣзайте, тутъ у окна просторно.

Новодворовъ и Вильгельмсонъ ласково, какъ съ старымъ знакомымъ, поздоровавшись съ Нехлюдовымъ, продолжали каждый свое занятіе.

— Что вы такая красная? — сказалъ Нехлюдовъ Масловой.

— Да в ѣдь он ѣвсю дорогу п ѣшкомъ шли, вотъ еще малаго несли, — сказала В ѣра Ефремовна, указывая на сидящаго ребенка въ углу, котораго сначала не зам ѣтилъ Нехлюдовъ.

— Измокли. Маша такъ совс ѣмъ свалилась, — сказала Ранцева, указывая на неподвижныя ноги Марьи Павловны. 403

— Да я вид ѣлъ, какъ обогналъ, что он ѣшли п ѣшкомъ. Я думалъ — на время.

— Н ѣтъ, это ц ѣлая исторія. Тотъ былъ скверный офицеръ, а этотъ хуже.

— А я думалъ, что онъ лучше т ѣхъ, — сказалъ Нехлюдовъ.

— Ахъ, ужасный господинъ. Представьте себ ѣ. Вывели арестантовъ. Мы ничего не знали. Слышимъ крикъ и плачъ. Оказывается, это арестантъ Петръ — знаете, у котораго жена въ Тюмени умерла, — несъ всю дорогу своего мальчишку. Оказывается, вдругъ вздумалось над ѣть на вс ѣхъ наручники. Онъ сталъ просить. Тотъ заоралъ и вел ѣлъ мальчика взять. Тогда арестанты заступились. Офицеръ взб ѣсился и началъ колотить ч ѣмъ попало. Говорятъ, одному ребро сломали, оставили на томъ этап ѣ. Ну, тутъ наша сердобольная Маша явилась на выручку и взяла мальчика, и он ѣвм ѣст ѣсъ Катей несли его все время съ партіей.

— Что же, и вы бы отдохнули, — сказалъ Нехлюдовъ Масловой.

— Н ѣтъ, мн ѣне хочется, — сказала она, веселыми глазами глядя на Нехлюдова.

— Не хочется, а сама дрожитъ, — сказала Богомилова, — ступай Катя, гр ѣйся. Я разв ѣшу.

Но Катя продолжала свое д ѣло, и только, какъ всегда, по лицу ея проб ѣжало то выраженіе не то недоброжелательства, не то серьезности, которое проявлялось всегда при Нехлюдов ѣ, но и это недоброжелательное выраженіе, какъ будто невольное, тотчасъ же изчезло и зам ѣнилось ласковой улыбкой, и такой простой и спокойной, какой еще не видалъ Нехлюдовъ. Онъ теперь, посл ѣнед ѣли, въ первый разъ увидалъ ее. 404

Вильгельмсонъ 405 всталъ отъ печки и пол ѣзъ черезъ нары за бумагой. Шагая по нарамъ, онъ смахнулъ листъ съ табакомъ и разсыпалъ его и потомъ зац ѣпился за ноги Марьи Павловны и чуть не упалъ. Вс ѣрасхохотались.

— Экій неуклюжій, 406 — сказала Ранцева. 407

— Кто неуклюжій? А, Женя? 408 послышался голосъ Марьи Павловны, и ноги подобрались, и она встала, протирая свои добрые бараньи глаза и добродушно-весело улыбаясь.

— Вот какъ хорошо. И вы тутъ, — обратилась она къ Нехлюдову. 409

— Да затворяйте же дверь, — обратилась Ранцева къ вошедшему съ молокомъ Набатову. Въ открытую дверь ворвался крикъ отвратительнаго ругательства и еще бол ѣе густой, тяжелый запахъ, ч ѣмъ тотъ, который былъ зд ѣсь.

— Ну, а Катя что нынче выд ѣлывала, такъ чудеса, — продолжала Марья Павловна. — Всю дорогу несла малаго.

— Да неправда, несли вы больше моего, — насилу сдерживая улыбку, сказала Маслова.

— Да, а потомъ я свалилась, такъ устала, а она какъ ни по чемъ, вымыла, убрала всю камеру. — В ѣдь тутъ страшная грязь была, какъ мы пришли, да еще платье все мокрое....

— Да в ѣдь я привыкла, мое старинное занятіе. Дмитрій Ивановичъ знаетъ, — перебила Катя, уже не сдерживая улыбку и переводя свои косые глаза на Вильгельмсона, 410 придерживавшаго заслонку разгоравшейся печи и жадно смотр ѣвшаго 411 и оглядывавшагося то на Катю, то на Нехлюдова. 412

Вильгельмсонъ, очевидно, былъ весь уже покоренъ любовью, она же была рада, благодарна за эту новую любовь и не знала, какъ ей принять ее. Маслова нынче была особенно радостна еще и потому, что ей удалось 413 примирить озлобленную противъ себя Бочкову, шедшую въ той же партіи, 414 и вызвать въ себ ѣдоброе чувство къ этому бывшему врагу. И это испытанное ею чувство непереставая радовало ее, приводило въ особенное праздничное состояніе. Ей очень хот ѣлось, чтобы Марья Павловна, и Нехлюдовъ, и Вильгельмсонъ узнали о причин ѣея радости, вм ѣст ѣсъ т ѣмъ она боялась, какъ бы то, что они узнаютъ то, что она сд ѣлала, не испортило того чувства радости, которое она теперь испытывала. Сд ѣлала же она сл ѣдующее самое неважное д ѣло, но такое, которое очень радовало ее.

Когда при передач ѣпартіи однимъ конвойнымъ офицеромъ другому ее перевели на время пріема назадъ отъ политическихъ къ уголовнымъ, она опять встр ѣтилась съ Бочковой. Бочкова была разлучена съ Картинкинымъ; на одномъ изъ этаповъ у нея украли м ѣшокъ съ вещами. Сама она была дурна, стара и неласкова, такъ что товарки не любили ее, и она находилась въ б ѣдственномъ состояніи. Когда въ тотъ вечеръ, который Маслова провела въ уголовной камер ѣ, стали пить чай, Бочкова легла на нары и закрылась кафтаномъ. Маслова взяла свою юбку, платокъ и башмаки, потомъ отсыпала въ дв ѣбумажки чаю и сахару и подошла къ Бочковой.

— Тихоновна, — сказала она.

Бочкова поднялась.

— Чего теб ѣ?

— Сказывали, васъ обокрали. Возьмите вотъ. У меня есть еще.

Бочкова встала 415 и, взявъ свертки, н ѣсколько разъ перевела свои глаза съ лица Масловой на свертки и ничего не сказала. Маслова ушла и 416 больше не видала Бочкову. Теперь, когда вспомнила объ этомъ, ей становилось такъ весело, какъ бывало весело только въ первой молодости, когда она д ѣвочкой б ѣгала въ гор ѣлки, даже весел ѣе.

Посл ѣвечерней пов ѣрки, при чемъ Нехлюдовъ получилъ разр ѣшеніе оставаться, выпитыхъ 6-и чайниковъ чая и ужина, состоявшаго изъ молока, яицъ и селедки, 417 шелъ самый незначительный разговоръ, перескакивавшій съ предмета на предметь, и все больше о событіяхъ настоящаго и о самыхъ большихъ пустякахъ: о сапогахъ, о Петьк ѣ, объ офицер ѣ, объ упавшей лошади, объ одеждахъ — все это пересыпаемое шутками и вс ѣми понятными намеками и, главное, о научныхъ вопросахъ.

Условія, въ которыхъ находились эти люди, были такъ тяжелы, такъ много было ими пережито мучительнаго, что не любили, боялись вспоминать не только о пережитомъ, но даже и о прошедшей д ѣятельности, о томъ, что привело ихъ въ это положеніе. Вс ѣпостоянно находились въ приподнятомъ, возбужденномъ состояніи, врод ѣтого, въ которомъ находятся люди на войн ѣ, гд ѣне говорятъ ни о сил ѣнепріятеля, ни объ ожидающемся сраженіи, ни о ранахъ и смертяхъ. Такъ было и зд ѣсь. Для того чтобы были въ состояніи переносить мужественно настоящее положеніе, надо было не думать о немъ, развлекаться. И такъ они и д ѣлали, никогда не говорили о томъ, что каждый пережилъ, а говорили о пустякахъ. Было даже одно время, что они достали карты и играли въ преферансъ ц ѣлыми вечерами и ночами. Выигрывать нечего было, потому что вс ѣони жили общиной, вс ѣихъ деньги были вм ѣст ѣ, на это было средство не думать. Потомъ случился горячій споръ, и р ѣшили отдать карты уголовнымъ и не играть больше. Такъ что никогда Нехлюдовъ до этого дня не слыхалъ между ними равговоровъ объ ихъ прошедшемъ. Въ этотъ же вечеръ случился такой разговоръ и кончился посл ѣвеселаго начала вечера очень печально.