Полное собрание сочинений. Том 4

Прокутился-ли пом ѣщикъ, онъ скачетъ къ нему и торгуетъ 10,000-ный л ѣсъ, а вс ѣхъ денегъ у него тысячи не наберется. Однако онъ за весь предлагаетъ 2,000; его гонятъ въ шею, онъ скачетъ къ купцамъ, уговариваетъ, чтобы ц ѣны не надбавляли, а онъ для нихъ купитъ, только-бъ ему за хлопоты магарычи были: онъ всемъ доволенъ, онъ челов ѣкъ ничтожный! и опять ѣдетъ къ пом ѣщику и опять; потомъ ужъ пом ѣщику до зар ѣзу: купцы не ѣдутъ, за нимъ присылаютъ, глядишь, а за 10,000-ный л ѣсъ онъ 500 рубликовъ задатку даетъ, да по выручк ѣ2,000 приплатитъ, и л ѣсъ его.

Неурожай-ли случился, ему мужичокъ за осьмину четверть на другой годъ всыпаетъ. Другой за с ѣмяны ему годъ, почитай, ц ѣлый работаетъ. Онъ привыкъ по 2 гривны пудъ с ѣна брать, да по рублю про ѣзжимъ спускать, другой торговли онъ и не знаетъ. 10 процентовъ въ годъ получить онъ и пачкаться не станетъ, а торговля ему всякая открыта. — Платитъ м ѣщанскія подати и за д ѣтей солдатчины не боится, потому что въ разные города приписанъ, а въ гильдію записаться — онъ не дуракъ. Да и что? «Куда ему? — онъ челов ѣкъ ничтожный». Онъ любитъ чай, муку, въ которой в ѣчно пачкается, лошадокъ, водку и донское пивалъ съ писаремъ, который ему кляузы пишетъ; очень любитъ трактиры и половыхъ, а когда говорятъ о д ѣвкахъ, то со см ѣху помираетъ. Но грамот ѣне знаетъ, только ум ѣетъ имя писать да «цифиры». Прозвище его Шкаликъ, но вс ѣзовутъ его Алешка, исключая б ѣдныхъ мужиковъ, которые, низко кланяясь, говорятъ ему «Алекс ѣй Тарасычь, батюшка».

Когда Ал[ешка] «прогоритъ» или «вылетитъ въ трубу» то это обстоятельство всегда возбуждаетъ истинную радость во вс ѣхъ его знакомыхъ, и тогда онъ, погибшій челов ѣкъ, или попадаетъ въ острогъ или спивается съ кругу. Къ несчастію Алешки, Липатки и Купріяшки изобилуютъ не въ одномъ N у ѣзд ѣ, а ихъ по всей Руси много найдется.

И досадно то, что они вс ѣносятъ на себ ѣсамый чистый русскій характеръ, въ которомъ привыкъ вид ѣть много добраго и роднаго. Больно смотр ѣть, какъ иностранные артисты, д ѣвки, магазинщики, художники за вещи, не им ѣющія никакой положительной ц ѣнности, получаютъ черезъ руки нашихъ пом ѣщиковъ трудомъ и потомъ добытыя кровныя деньги русскаго народа, и, самодовольно посм ѣиваясь, увозятъ ихъ за море, къ своимъ соотечественникамъ. Но, по крайней м ѣр ѣ, тутъ можемъ мы обвинять европейское вліяніе, можемъ ут ѣшать себя мыслью, что люди эти спекулировали на счетъ нашихъ маленькихъ страстишекъ, въ особенности на счетъ подл ѣйшей и обыкновенн ѣйшей изъ нихъ — на счетъ тщеславія. Мы можемъ ут ѣшать себя мыслью, что, разрабатывая тщеславіе, они наказываютъ его. Но каково же вид ѣть Алешекъ и Купріяшекъ, усп ѣшно разрабатывающихъ незаслуженную нищету и невинную простоту народа, которыя одн ѣпричиною удачи ихъ спекуляцій. <���Алешки и Купріяшки, не въ томъ, такъ въ другомъ вид ѣвсегда будутъ существовать, но разв ѣне отъ пом ѣщиковъ зависитъ ограничить кругъ ихъ преступной д ѣятельности?>

— Шкаликъ, поди-ка сюда, — сказалъ Николинька, подзывая его и отходя въ сторону. — Что жъ, братецъ? — над ѣнь шапку — когда ты нам ѣренъ кончить д ѣло съ Болхой? Над ѣнь-же, я теб ѣговорю, — я теб ѣсказалъ, что, ежели ты до нын ѣшняго дня съ нимъ не помиришься, я подамъ на тебя въ судъ, и ужъ не прогн ѣвайся.

— Помилуйте, Васясо , я готовъ для вашей милости все прекратить и съ Болхой готовъ мировую исд ѣлать и все, что вамъ будетъ угодно, только не обидно ли будетъ-съ, говорилъ Алешка, опять снимая шляпу.

— Ахъ, скука какая! Над ѣнь, 20 разъ теб ѣговорю, мн ѣне въ шляп ѣд ѣло, а въ томъ, чтобы ты говорилъ толкомъ, а не болталъ всякій вздоръ; хочешь ты или н ѣтъ кончить д ѣло мировой? Ежели хочешь, ступай сейчасъ къ Болх ѣи отдай ему по уговору 50 р.; ты вспомни, что ужъ вотъ 2-ая нед ѣля; ежели не хочешь, такъ скажи прямо, что не хочешь.

— Оно точно, Васясо, — отв ѣчалъ Шкаликъ, над ѣвая шляпу и мутно глядя черезъ плечо Князю, деньги отдать нечто, да больно обидно будетъ: наше с ѣно разломали, наши веревки растащили, да чуть до смерти не убили, а вы съ меня же изволите деньги требовать, да судомъ изволите стращать. Сами изволите знать, мы за деньгами не постоимъ, да д ѣло-то незаконное, а по судамъ, слава Богу, намъ не въ первой ходить, насъ и Матв ѣй Иванычь знаютъ.

— Что?

— Впрочемъ на то есть воля Вашего Сіятельства, только насчетъ денежекъ-то извольте ужъ лучше оставить, — прибавилъ онъ, поглаживая бородку.

— Не понимаю! Такъ ты говоришь, что ты ни въ чемъ не виноватъ, что ты бабу не билъ?

— Никакъ н ѣтъ-съ, — отв ѣчалъ Шкаликъ, съ выраженіемъ совершеннаго равнодушія поднимая брови.

— И денегъ платить не хочешь?

— За что-жъ намъ платить? сами извольте посудить, Васясо, — отв ѣчалъ онъ съ улыбкой, добродушно потряхивая головой.

— Ахъ, ка-кой — плутъ!!! — вскричалъ Князь, отвернувшись отъ него съ видомъ чрезвычайнаго изумленія и отвращенія. — Хорошо же негодяй! — прибавилъ онъ, вспыхнувъ и быстро подходя къ нему.

— Помилуйте, Васясо, — отв ѣчалъ Шкаликъ, снимая шляпу и отступая, — мы люди маленькіе, темные.

Минутное волненіе изобразилось на лиц ѣШкалика при вид ѣбольшихъ рукъ Николиньки, которыя, выскочивъ изъ кармановъ и сд ѣлавъ грозный жестъ, энергически сложились за спиной. Казалось, руки эти напрашивались на другое употребленіе.

— Послушай, Шкаликъ, я сов ѣтую теб ѣобдуматься, — продолжалъ онъ спокойн ѣе, но въ это время кто-то сзади довольно грубо толкнулъ его, прибавивъ: «позвольте». Онъ отодвинулся и, не перем ѣняя суроваго выраженія лица, оглянулся. — Г-жа Михайлова, сопутствуемая своимъ супругомъ и выд ѣлывая головой и глазами самыя, по ея мн ѣнію, завлекательныя маневры съ явнымъ нам ѣреніемъ обратить на себя чье-то вниманіе, вертлявой походочкой проходила къ экипажу.

— Сов ѣтую теб ѣобдуматься, — продолжалъ Князь къ Шкалику тотчасъ же отвернувшись. — Ты самъ в ѣрно чувствуешь, что поступаешь безчестно и безсов ѣстно. Помяни же мое слово, что, ежели не я, то Богъ жестоко накажетъ тебя за такіе гнусные д ѣла. А тогда ужъ будетъ поздно. Лучше обдумайся.

— Изв ѣстно, Ваше Сіятельство, вс ѣподъ Богомъ ходимъ, — съ глубокимъ вздохомъ отв ѣчалъ Шкаликъ, но Князь, повернувъ за уголъ, уже шелъ по тропинк ѣ, ведущей въ Хабаровку. —

— Вс ѣподъ Богомъ ходимъ, — повторилъ Шкаликъ, бросая лучезарную улыбку на окружавшихъ его слушателей.

— Зам ѣтилъ ты, Михаилъ Ивановичь, — говорила Г-жа Михайлова, усаживаясь въ новыя троечныя дрожечки на рессорахъ, — какое у него лицо непріятное. Что-то этакое злое ужасно. Ну, а ужъ ходитъ, нечего сказать, не по княжески.

— Да и слухи про него не такъ то хороши, — отв ѣчалъ Михайло Ивановичь, глубокомысленно вглядываясь въ лоснящійся крупъ правой пристяжной. — Князь, такъ и держи себя княземъ, а это что?