Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Десятки рук подхватили клетку, потащили к отко­су, раскачали, бросили. Она нырнула, а потом с шумом всплыла в струях воды. Палач сидел в ней по грудь. Клетку завертело течением, помчало. Заблеяла ей вдогонку дуда.

— Сам попробуй! — кричал Кирик.

— Клетка для жаб! — захлёбывался Зенон.

— И этих в воду гоните, — возвысил голос Христос. — Чтобы не воняло тут.

Схваченных погнали в воду, древками копий столкнули с берега. И вот поплыла, поплыла, поплыла по реке череда разубранных в золото людей: достойные жалости, отвислые усы; руки в парче работают по-собачьи.

— Гуси-гуси... — с берега загорланил Тумаш.

От хохота, кажется, всколыхнулся берег. И Христос понял, что это, возможно, самая великая из его побед. Теперь можно было говорить всё. Слушать — будут. И он воздел руки:

— Слушайте, хлопцы! Что, так мы и обижать друг друга довеку будем? Или, может, нет? Так вот что я вам говорю. С этого дня Городня — земля правды. Обиженных не будет. Всем ровно — и ни у кого больше. Голодных не будет. За веру кого-либо убивать — пускай они трес­нут. Наказание одно — изгнать к тем, к волкам.

Он поискал глазами и выдрал из рук у кого-то фа­кел. Поднёс его к чёрному, просмоленному глаголю висе­лицы. Постепенно потянулись вверх, начали лизать смо­лу языки пламени.

— Слышите! Ви-се-лиц больше не бу-дет!

В едином порыве, в чувстве какого-то удивительного очищения люди бросились к мерзким сооружениям. Подносили факелы, кричали и плакали.

Сотни глаголей пылали над великой рекой.

Глава XLIII

ЗЕМЛЯ СПРАВЕДЛИВОСТИ

В другую страну, в счастливый край

Золотой отворился вход.

Плач Петра — Пахаря

С тех времен, когда Прокопий Византийский писал о славянах, что живут они в народоправии и нет у них большего, впервые, возможно, полное равенство воцарилось на белорусской на Городенской земле. Миновали три беды: нашествие, голод и кардинал Лотр. И все уже вспоминали о нём едва ли не со смехом. Насиловал баб — так каждый делает то, что в его силах. Завалил всю страну дерьмом — так каждый делает только то, на что особен. Чёрт уж с ним! Поймаем — оскопим!

Разделили все запасы из церковных и магнатских амбаров. Каждый, кто брал город, получил по две тысячи фунтов зерна, кроме прочего. Бедные мещане полу­чили почти по столько же. В городе остался ещё общий запас на пять лет.

Разделили стада богатых, лишнюю одежду и деньги. Каждый человек на Городенщине мог теперь безбедно жить с труда своего. Все знали: засеяны будут поля, никто не будет заставлять, некого будет бояться, ибо каж­дый будет защищать безбедную свою жизнь.

Оружие роздали всем, способным его носить. Христос не забывал: за каждым его шагом следят и только и ждут, чтобы оступился. Днём и ночью чинили стены, врата, башни, валы, встаскивали на них каноны. На Мечной улице оружейники, под надзором Гиава Турая, днём и ночью ковали оружие. Очистили колодцы, запаслись топливом на всю зиму. Вестун и другие учили людей бит­ве до изнеможения. На колокольне Доминикан всё время сидели дудари и следили за дорогами. Старым звонарям не верили. Чёрт их знает, что надумают. На ночь врата за­творялись и около них ставилась удвоенная стража.

Все знали — без битвы не обойдется.

И, однако, за эти считанные дни город ожил. Всюду шутки, смех, простые смелые взгляды, искренние беседы. Посмотрели бы на это Бекеш или Криштофич!.. Но их не было в городе.

Почти опустели храмы. Не было видно мертвецки пьяных. Нужды в этом не было. Вечерами на площадях плясали вокруг костра люди, и песни летели к ясным звёздам.

Стоял конец августа, и в этом была одна из угроз. Пришлые мужики видели во сне пахоту и посев, бредили ими. Что с того, что этим можно было заниматься с авгу­ста и почти до заморозков, лишь бы зерно успело взой­ти. Что с того, что, возможно, и лучше посеять позже, а не раньше. В предчувствии бед мужики хотели поско­рее бросить зерно в землю. Она притягивала, как милая жена, как любимая. Руки во сне чувствовали её мягкость, глаза мечтали о её лоснистом блеске, ноздри заставлял расширяться призрачный, сладковатый запах озими.

И наступил день, когда всё это взорвалось.

Снова стояли гурьбы около Лидских врат. Только на этот раз шли они, а оставался — он. И мужик непроиз­вольно играл ятаганом, вновь насаженным на древко.

— Хорошая сталь?

— У-у! Взгляни, коса какая. Немного выгнул, подклепал.

Люди стояли перед ним, и он ничего не мог сказать им. Они были правы. Они заботились о жизни.

— Прости, — произнёс кто-то из толпы. — Она ждёт.

— Охраняй тут.

— Порядок наводи.

— По-Божески.

Очень некрасивая женщина подошла к ним:

— Я всё сделала для тебя, Господи Боже. Теперича отпусти.

— На что надеешься? — печально улыбался он. — Деревня ведь сожжена.

— Несчастье помогло. Татары сожгли у нас почти всех баб. Молюсь за них и плачу. Не хотела бы себе счас­тья ценой такою. Но что поделаешь, надо жить. Я найду теперь себе мужа. Дети у меня будут.

И тут она заплакала. От горя за других и от облег­чения за себя.

— Ступай, — согласился он. — Будь счастлива.

И ещё один молодой парень подошел:

— И меня боязливым считали. Бык меня гонял, теперь я доказал. Видишь, трёх пальцев нету. Шрам че­рез лицо. Счастье ты дал мне. Пускай теперь какая девка меня трусишкой наречёт.

— Ступай.

Калека на костылях подошёл:

— И я счастлив. Сквозь слёзы, а счастлив. Отпусти. Мне от тебя ничего больше не надо. У нас теперь все, кто не убит, — калеки. Я не хуже других. Будет дом, жена, дети. Есть зерно и хлеб.

И иные звучали голоса:

— Конь у меня. Татарский. Первый. Руки к сохе тянутся.

— А если не отпущу?

— Останусь. Слово даю.

— Ступай, — мрачно, но твёрдо молвил Юрась.

Расплывалась толпа.

— У меня пана убили. Теперь только и живи.

— Хлеб.

— Счастье, счастье дал нам.

Наконец люди с возками и косами расплылись. Христос был у врат один, и лишь далеко за его спиною находилась толпа мещан. Молча. Христос же стоял и смо­трел, как люди точками исчезали в полях.

Он любил их. Он не имел права задерживать дело жизни.

...Именно поэтому на стены всё время тащили камни, дрова и смолу.

Глава XLIV

ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЧЕРЯ

Яд аспидов на губах их.

Послание к Римлянам, 3:13

В тот вечер он шёл по улицам с Анеей, Раввуни и Тумашем. С ним шли ещё седоусый, молодой, дударь, Вус, Зенон и Вестун. На ходу он отдавал последние в этот день приказания. Было ещё довольно рано, даже первая звезда не засветилась в высоте.

— Ты, Кирик, и ты, Зенон, ступайте сейчас на стены. Проверьте ещё раз всех.

Кузнец бросил ястребиный взгляд.

— Хорошо, — послушался, отставая.

— А ты, Вус, эту ночь не поспи. Черёд твой. Днём отоспишься. Бери дударя, «браточку», да полезай на ко­локольню Доминикан. Следите, хлопцы, сурьмите, хлоп­цы, орите, хлопцы.