Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Пилат показал рукой на крест и, изогнув довольно значительное брюхо, огласил:

— А вот влейте ему уксуса в рот, чтобы не думал страдать за человеческий род. Принесите гвоздей из оси­ны для собачьего сына.

— Для человеческого сына, — подсказал распятый Шалфейчик.

— Сам знаю, — громко согласился Богдан-Пилат. — Хам ты.

Из зрителей кто боялся, а кто и шептал. Шептали двое в одеждах странствующих торговцев. Сидели они сбоку, откуда виден был ангел на дубе.

— Знаешь, что мне кажется? — спросил один.

— Ну?

— Этот, на дубе... капеллан из Вонячья приказы­вал его искать. Это, по-моему, тот, который на огневом змее слетел. Мы ещё его встретили в пуще. Спал на горячей земле.

— Быть не может этого, — флегматично ответил второй.

— Я тебе говорю. Смотри, лицо какое смешное. У людей часто ты такие видел? Опять же, крылья.

— Не может этого быть.

— Знамения небесные забыл? Почему он на прокля­том месте спал? Почему говорил, что никаких дьяволов не боится? И запомни... и капеллан, и магнат наш его ис­кать приказали. Сжигать таких надо. Сатана это.

— Быть э-то-го не может.

— Смотри, и корд тот же.

— Этого не может быть.

В это время в толпе раздался вздох ужаса. На сцену из фургона вывалились два эфиопа. Один был здоровый, как холера, второй тонкий и крайне женоподобный. Но оба были черны, как дети самого сатаны. Доски прогиба­лись под их ногами, ибо они тащили под руки человека из породы тех, перед которыми падают в обмороке ло­шади. На человеке был золотистый парик, а из-под него смотрела тупая, но довольно добродушная рожа.

Толпа взвыла от ужаса.

— Черти! — кричал кто-то.

И тут с дуба раздался ангельской красоты голос. Был он мягким, звучным и сильным. Это, спрятавшись за ствол, чтобы не заметили, говорил человек с крыльями.

— Тихо вы. Не черти это — эфиопы. Сажей они на­мазались.

— Бреши! — возразил кто-то.

— Правду говорю. Звать их Сила и Ладысь Гарнцы.

— Христа зачем распинаете?!

— И он не Христос. Намеренно он это. Дровосек он бывший. Звать его Акила Киёвый.

— Ну, смотри, — слегка успокоилась толпа.

Эфиопы тащили Акилу-Христа к кресту. Акила сопро­тивлялся. И ясно было, что Гарнцам не под силу вести его.

— Слышал? — спросил один торговец у второго. — Голос этого, крылатого, слышал? Голос тот самый.

— Не может э... Ты прав, брат. Тот самый голос.

Толпа весело хохотала, наблюдая, как летают эфио­пы вокруг Христа.

— Дай им, дай!

Акила крутил руками, тужился, но всё же шёл впе­рёд. Мурины скрежетали зубами и наконец взволокли его на крест.

— Ну-ка, приколачивайте, чтобы не сошёл! — ры­кал Пилат.

И только тут кое-кто в толпе понял: это тебе не шуточки. Кричали-кричали, а тут, вишь ты, Бога распинают.

— Хлопцы, — спросил легковерный голос, — что же это?

— Бог... Почти голый.

— Одежду делят.

Ангел начал шептать стоявшему ниже его:

— Скажи Автуху и Левону, пусть не делят.

«Солдаты» не обращали внимания на шёпот. Дели­ли со смаком и знанием дела. Над толпой висел разме­ренный — как по гробу — грохот молотка.

Акила на кресте закинул голову, закатил глаза и ис­пустил дух. Эфиопы отступили, чтобы с видом художни­ков полюбоваться своею работой. И тут произошло не­поправимое.

Под весом Акилы крест сложился пополам (так его было удобнее перевозить в фургоне: складной, со ступень­кой для ног, с надписью «INRI», которая только что так ве­личественно окаймляла голову Акилы). Крест сложился, и под ним, показывая небу зад, стоял большущей перевёр­нутой ижицей Акила Киёвый, неудавшийся Иисус.

— Хлопцы, это что же? — спросил кто-то. — Что ж это, у Господа Бога нашего зад был? Ну-ка, спросим у этих

— Еретики!

Спасая положение, Юрась прыгнул на лёгких крыльях вниз. Опустился на помост. И тут закричал один из странствующих торговцев:

— Этот! Этот! Он на огневом змие спустился! Хва­тать его приказано! Это сатана!

Воздух разодрал свист. Толпа пришла в движение и начала насовываться на помост... Ангел лихорадочно отрывал от помоста крест. Распятый разбойник вместе с крестом бросился в фургон. Но в воздухе уже замелькали гнилая репа, лук и прочее. Кони рванули с места, бросив людей.

...Они убегали по полевой дороге изо всех сил, так как сзади, не слишком догоняя, но и не отставая, с гиком бежали гонители.

Впереди всех летел легкокрылый ангел. Лицо у него было одухотворённым. Золотистые — свои — волосы реяли по ветру. Развевался хитон, открывая голые икры.

За ангелом летел безумный фургон. Кони вскидыва­ли оскаленные храпы, стремились изо всей силы и всё не могли догнать Братчика. В фургоне лязгало оружие и остатки реквизита.

За фургоном лупил на последних жилах его хо­зяин, лысый Мирон Жернокрут, а рядом с ним за­дыхался под тяжестью креста «распятый разбойник» Шалфейчик.

Он отставал и отставал, а вместе с ним отставал конвой — два эфиопа. За ними вовсю бежали остальные лицедеи в разнообразных одеждах. И наконец, наступая им на пятки, рука к руке, ковыляли два солдата, могучий в чреве Пилат и Акила-Христос. Христос был нагим, так как одежду его несли солдаты.

— Наддай! — яростным голосом кричал тот чело­век, которого ангел звал Иосией.

Они бежали, а за ними с ауканьем и свистом валила толпа разозлённых преследователей.

...Кто хочет убежать — убежит. Эти убегали и убе­жали. Всего через какой-то час они перестали слышать голоса за спиною, а ещё минут через тридцать приходи­ли в сознание на небольшой полянке.

Журчал под ногами ручей, словно говорил о тщет­ности человеческих усилий. Садилось за вязами огром­ное красное солнце. Жернокрут горестно ойкал в фурго­не: пробовал сложить сломанные копья.

Пилат отдувался, напрягал толстые щёки:

— Отрясём прах этого города... ух-х... от ног на­ших... Хамы... Это они так... белорусского дворянина... Пускай я не буду Богдан Роскош... пускай я... не от Всеслава происхожу, а от свиньи, от гиены, от обезьяны... если я им этого не попомню.

Акила-Христос сидел над ручьём, щупал синяк под глазом, поливал его водою:

— Эно... Бьются как... Пускай оно...

И ему вторил, тоже щупая синяки, Жернокрут:

— Остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас.

Отцепленные крылья отдыхали рядом с Братчиком.

— Не так вы это, — внезапно с печальной улыбкой произнёс он.

— А как? — гневно спросил лысый Жернокрут. — Это я лицедей. Я знаю, как оно играть надобно. А вы тут все — сброд. Учите тут меня, а провал — из-за вас. Из-за вас мне всё переломали. А это всё денег стоит.

— Что им в твоих мистериях? Они люди тёмные. Это не то, что привычные школяры. У нас, бывало...

Жернокрут внезапно встал:

— Слушай, Юрась Братчик... Знаем мы, что ты школяр. Говори, что это там кричали про огневого змия? На ком это ты приземлился?