Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Бог повсюду.

— И в молельне схизматиков?

— Что ж, если он захочет — он пойдёт и туда. Он — там. Он уже выходил один раз. И вы сами сказали, у Бога нет никчёмных...

Сопротивление слегка возбуждало и волновало. Ноздри Лотра задрожали.

— Смотри, я напоминаю...

«Магдалина» повелела служке держаться того ме­ста, где спешился кардинал.

— Легче найдёшь.

По правде, ей надо было присмотреться к девке, с которой так долго и так подозрительно разговаривал патрон. Не слезая с мула, она смотрела, оценивала и чув­ствовала, как шевелится где-то под душой ревнивое вол­нение. Плевать ей было на объятия этого очередного, но с ним было спокойно. И она, к сожалению, очень быстро привыкла. И ей, к сожалению, каждый раз казалось, что вот это не... надолго (она боялась слов «постоянно», «всег­да» и едва вспоминала, что есть слово «довеку»). Каждый, кто давал ей на определённое время прочность и всё, что связано с этим (деньги были десятым делом, хотя этот и платил хорошо), вызывал в её душе приязнь и даже что-то похожее на желание быть с ним.

И вот — эта. А может, ещё и ничего? Может, обой­дётся?

На ступенях кардинал столкнулся с Болвановичем. Красный, шатается — чёрт знает что. И вдруг, когда Лотр остановил его, — из-под пьяных бровей Рыгора Городенского неожиданно трезво блеснули медвежьи глазки.

— Рык слышишь? — спросил Лотр.

— Отверз Господь Бог уши мои.

— И что?

— Полагаю, силёхонек наш вор делается.

— Мм... да. Вот тебе и игрушка. Два таких чуда. Вот выйди сейчас на стены, крикни против него. Что будет?

— Это ты выйди. Ты что, последний оплот восточ­ного православия в Городне уничтожить хочешь? Это ты — погоди.

Лотр махнул рукой, пошёл. И уже около самого за­брала увидел, как сидит на выступе стены и думает о чём-то Босяцкий.

— Н-ну?

Серые в прозелень, плоские глаза проиезуита пока­зали в ту сторону, откуда летел шум человечьей гурьбы.

— Т-так... он где?

— Стража доносит; по забралу ходит, с другой стороны башни.

— Сила?

— Д-да... с-сила. Это слегка больше того, на что надеялись.

— И что? — Лотр не желал начинать разговор первым.

— Да что... Одно из двух. Либо он плут, жадный к деньгам и славе, а во власти — по глупости, а может по лености — не нуждается. В этом случае он нам - как воздух. С ним нам и курия — ерунда.

— А что, это, по-моему, неплохо. — Лотр сделал словно шаг навстречу мниху-капеллану, чтобы верил, чтобы высказывался далее. — Что бы ты сказал, если бы я — папа, а ты — серый папа?

— Всё в руке Божьей.

— Ну, а ещё какое «либо»?

— Либо он честный трус-дурень и ни денег, ни славы не хочет и не будет нам помогать (а такой он нам не нужен).

— И ещё есть одно «либо», — с внезапной суровостью высказался нунций. — А что, если он и плут, и сребролюбец, да ещё и любитель власти... И что, если он силу свою почувствует да и поймёт, что он сам всё может?

— Полагаю, плохо будет. Зачем мы, зачем церковь при живом Боге?

— Что же тогда?

— Убрать, — одними устами прошептал мних и до­бавил, только немного громче: — Но я думаю, что не из тех. Человек, бывший раб. Откуда ему знать о власти и жаждать её... Ступай, спроси его. Всё в руке Божьей.

— То-то же. В чьей руке?

Босяцкий усмехнулся кардиналу в спину. Вишь, встревожился, саданул, как ты его, скажи, за пяты хватают. Напрасно бежишь. Человек — это либо золото, либо слава, а жажде власти этому так называемому «Христу» ещё негде было выучиться.

Лотр нашёл Юрася там, где ожидал найти. Братчик ходил по забралу, морщился от криков и мял одну руку в другой. И этот обыкновенный, очень человеческий жест успокоил кардинала.

— Ну что, — спросил он. — Тут лучше, чем на ко­быле.

— Ну его, — ответил Братчик. — Что-то мне тут так, словно это я комар в борще. У всех на глазах, все смотрят... И мысли какие-то дурацкие. Вчера голый нищий. А сегод­ня «чудеса» эти. Город сыт, город кричит. Все меня хвалят. И думаешь, как горожане все: а может, и вправду тут без вселения духа и вдохновения Божьего не обошлось.

Лотр сосредоточенно покосился на него.

«Начинается, — подумал он. — Не успел человек из грязи вылезть, а уж в боги. Всегда, чёрт его побери, так».

Лицо Юрася говорило только, что ему неловко и плохо. И Лотр совершил диверсию, чтобы узнать, как далеко Христос зашёл в мыслях:

— Ну, а прыгнул бы отсюда или нет?

— Дудки. Святого, может, и вынесли бы ангелы, а я плут, я шалбер.

Обычное наивное лицо. Облик проходимца, добы­вающего хлеб плутовством. Лотр придвинулся к нему.

— Слушай, — голос его осекся. — Слушай, Христос, и забудь, что ты мошенник. Ты великий, ты мудрый, ты Бог. До того времени, пока мы возносим тебя. Ты нам ну­жен такой. Но и ты нас держись. Видишь — город воз­ле ног. Большой, богатый, красивый. А за ним вся Белая Русь, всё королевство, вся земля. Если будешь держать­ся... нас, если скажешь, что без... нас плачет престол свя­того Петра — озолотим. Всё дадим тебе. Преклонение... царства... богатство.

И осекся, увидев на этом удивительном, беспардон­ном лице отвращение.

— Я ведь говорил, что не хочу быть святым. Я удо­влетворён был, что я бродяга... Я сегодня драку видел... Лучше отпустите вы меня. Не хочу я в Рим. И тебе не со­ветую. В Рим я пошёл бы только, чтобы увидеть одного человека.

— Что за человек?

— Он не имеет власти. Но он знает больше всех на зем­ле, хоть даёт людям лишь часть своих знаний. Не понимают. Не поймёшь и ты. Он рано пришёл. Он теперь, вероятно, стар. Я обязательно хотел бы увидеть его. Но в Рим, в этот город нечестивцев, я пошёл бы только обычным бродягой-школяром. Если тут такое, что же тогда в Риме?

— Хочешь, я разузнаю об этом человеке? — ласково и заманчиво предложил Лотр. — Что делает этот твой «знаток»?

Он понял, что золотом с этим бродягой не сделаешь ничего и надо искать другие пути.

— Откуда? Где? — иронически спросил Христос.

— Я не знаю, но тут есть человек, который знает всё. Что делает этот твой «знаток»?

— Рисует, занимается анатомией.

— Так я и знал, что какая-то пакость вроде потрошения мёртвых.

— Да этого не надо... Достаточно, что «знает больше всех».

— Караульный! — окликнул Лотр. — Слушай, ка­раульный. Сходи в новый дом на Старом рынке и спроси там о «человеке, который знает больше всех и живёт в Риме», хоть это «больше всех» сильно отдаёт ересью, так как больше всех знает, конечно, папа, а он, насколько я могу судить, мертвецов не режет и не способен нарисовать даже груши.

— Кого спросить?

— Спроси Бекеша.

Караульный ушёл. Друзья стояли немного словно оглушённые. У Криштофича легла от переносицы на лоб резкая морщина. Бекеш не верил своим ушам:

— Зачем этому мошеннику понадобился великий мастер?

— Не знаю, — глубоким голосом ответил «Пожаг». — Но что-то во всём этом есть. Пособник этой сволочи, бро­дяга, знает о человеке, который «знает больше всех».