Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Юрась сказал довольно громко:

— Один, говорят, на этом помешался. Бегал туда и назад целый день. Освободил весь городок. И никто там больше не купил ни одной индульгенции. И такой был ущерб для папского кармана! Так чтобы этого не было — войска сровняли всё местечко с землёй и всех жителей отправили прямо в рай.

Толпа засмеялась. Волесь, однако, распинался дальше:

— Ты получишь священное полномочие папское, разве наше дело не станет твоим?! Дело Христа — папежа Льва — кардинала Лотра и меня, грешного. Не сомневай­ся, ты войдёшь в наше воинство. Ибо главное не то — вор ты, угнетатель, распутник, содомит либо скотоложник, а главное — преданность делу нашему и святому храму, церкви. Ты можешь похитить серебряную ограду вокруг гроба Петра либо наложить в дарохранительницу его се­ребряную, весом в тысячу шестьсот фунтов. Ты можешь, если взбредёт тебе в голову такая фантазия, изнасиловать саму Матерь Божью на золотой надгробной плите апостола Петра, установленной Львом IV... И даже больше. Пресвятая Дева понесла только по отдельному повеле­нию Господа Бога и, матерью став, осталась невинной... Так вот, даже если бы кто-то надумал наградить Господа Иисуса земными братьями и сёстрами, а Юзафа — плот­ника — рогами и если бы он успешно сделал это — будет отпущен ему и этот грех.

— Слушай ты, — отозвался внезапно Юрась. — По­легче насчёт земных братьев. У него были ещё братья и сёстры. Четверо братьев и сёстры.

Гимениус не растерялся:

— Ну, это потом. Она сделала своё дело и дальше могла держать себя, как хочет.

— Пачкаешь ты в то же корыто, из которого ешь, — возмутился Христос. — В конце концов, все вы так.

— Мало того, — попробовал замять разговор Во­лесь. — Вы можете купить то, что Матерь Божья перед смертью сама явится к вам, чтобы лично отнести душу вашу в рай.

— Женщина несёт собственного насильника. Думай, что говоришь.

— Слушай, сатана, брось извергать грязь!

— Грязь — дело твоё...

Магдалина, сама не зная почему, попробовала за­держать его, но он освободился. И она поняла: всё. Час, назначенный Лотром, настал. День пройдет, два, три. И тогда придётся ей заниматься другим делом. Лотр вряд ли вернёт её к себе. Придётся, видимо, действительно соблазнить того парнишку из Новагродка.

— Чёрт его знает, что там написано, — продолжал Христос. — Может, ругательство?

— Прочитай! — из грязной пасти мниха летела слюна.

— Откуда им читать?

— А кто запрещает?

— Папа Сабиниан, как известно, под угрозой ана­фемы запретил простым учить грамоту.

— Так не повторить ли того и нам?

— К тому идёт.

Толпа оживилась и зашумела.

— Запрещайте, — краснел Братчик. — Всех запи­шите в монахи. А кто вас тогда будет кормить? Да ведь они и без того, как животные... Наконец, дай и мне одну индульгенцию. На один грех. Сколько?

Мних улыбнулся:

— Десять грошей. Видишь, и тебя проняло. Наш папа — это тебе не предшественник, не паршивец Юлий Второй. Большая разница.

— Конечно. Оба больны неаполитанской болезнью. Один от неё умер. Другой благодаря ней приобрёл тиару.

— Богохульствуешь? — глаза мниха сделались острыми. — А святая служба?

Юрась показал ему кусочек пергамента.

— Для того и купил. Молчи.

Народ засмеялся.

— Богохульствую теперь сколько хочу, до того как не остановлюсь... Странно, как это у вас. Паскудник Бо­нифаций VI проклинает мерзавца Формоза I, Стефан VII проклинает Бонифация, а труп Формоза отдаёт публич­ному порицанию [10], Роман I отменяет указы Стефана насчет Формоза и поносит Стефана... Лев поносит Юлия. И каждый объявляет, что он непогрешим, а пред­шественник — отродье Сатаниила, и изобличает его неистово и с животной ненавистью. Так кто мазурики, мы либо они?... Чурбаны! Рубите сук, на котором сидите. Надо ведь мне научить хоть одну твою глупую голову. Раз обманули... два... десять. Одному раскрыли лицо, второ­му... сотому. И ещё думаете, что вам будет кто-то верить. Уж и сейчас знают люди, что это за птица — Лев.

Умолк.

— Закончил? — спросил мних. — Вот и хорошо. Ин­дульгенции!.. Индульгенции!

— Можешь продать ещё одну, меднолобый?

— Сколько угодно будет, — нагло ответил Гимениус.

— Отрежь ещё на один поступок.

Волесь начал орудовать ножницами. Юрась бросил ему монету.

— Ск-колько пожелаете.

— Вот спасибо, — сказал Христос.

И внезапно отвесил монаху громоподобную оп­леуху. Тот вякнул, отлетая. Братчик поболтал рукою в воздухе. Вокруг захохотал народ.

— Не имеешь права поднимать руку на посланца папы, — захныкал Гимениус.

— А на Матерь Божью, стало быть, имею, стоит только бумажку купить? Слышите, люди?

Служки Гимениуса начали было приближаться.

— Вот хорошо, — обрадовался Христос. — Этим я и без денег морду набью. Три человека. По тридцать три с третью гроша за рыло. Довольно дёшево. Весь век ходил бы, да и щёлкал.

Служки остановились. Монах шевелил челюстью, но приходил уже в сознание.

— Поймал ты меня, неизвестный, — неискренно улыбаясь, произнёс монах. — Ну, индульгенции! Ин­дульгенции!

Христос положил руку на рукоять корда:

— Тогда продай ещё на один поступок.

Глаза мниха забегали:

— Ну, это уж слишком. Хватит, люди! До завтра, а может, и на три дня лоток закрывается.

— Лоток только открывается, — возразил Юрась. — Ну-ка, люди, слушайте. Именем своим, именем сына Божьего говорю, что вам брешут. Мне и Отцу моему всё это нужно, как десятая дырка в теле.

— Ты кто? — спросил кто-то из толпы.

— Я — Христос...

Толпа загудела. У Магдалины мелькнул в зрачках ужас. Гурьба кричала.

— Ти-хо! Именем своим обвиняю всё это быдло во лжи и в грабеже, в оскорблении Матери Божьей! Когда вы мужи, а не содомиты — грош вам цена, если не засту­питесь за неё! Именем своим повелеваю — намните этой торбе с навозом холку, выбросьте из Любчи, а награбленные деньги отдайте на сирот и девушек-бесприданниц.

— Ура! — загудело в толпе. — На бесприданниц! На сирот!

Народ хлынул вперёд.

В ту же ночь, когда они убегали из Любчи, над мрачной землёй летел в высоте освещённый последними лучами солнца и розовый от него комочек живой плоти. Он нёс весть о том, что наречённый Христос поднял руку на добро церкви и приказ самого папы, которого, к тому же, поносил неприглядно вместе с церковью. Он нёс весть о том, что наречённый Христос забыл своё место и то, что он мошенник, и подстрекал народ на рынке. Он нёс весть о том, что известный церкви человек распустил слух об известной женщине, которая будто бы находится в окрестностях новагродских и сейчас ведёт Христа с апостолами в центр воеводства, где и попробует задержать их на три дня. Известный человек просил, чтобы сотник с отрядом поспешил.

Голубь летел, и лучи последнего солнца угасали на нём, а на пёрышки ложился синий отсвет ночи.