Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Когда-то он нёс Ною весть о прощении и мире. Теперь он нёс лязганье мечей, дыбу и позорную смерть.

Глава XX

ДЕНЕЖНЫЙ ЯЩИК ИУДЫ

У Иуды был ящик.

Иоанн, 13:29

Не всем достаются портки, кто в них нуждается.

Поговорка

Они убегали ночью, ибо знали: за то, что соверши­ли в Любче, мало им не покажется. Они не знали о том, что по следам их мчится Корнила, но, побаиваясь любчанского кастеляна, путали следы, двигаясь непрямою дорогой.

Одну ночь, заметая следы, они шли прочь от Новагродка, на север, ночевали в пуще, а потом двинулись окружным путём, направляясь на Вселюб. В полдень сле­дующего дня приблизились они к селу Ходосы.

Магдалина шла с Христом, словно боясь, что вот те­перь он может взять и исчезнуть. А он, опустив голову, ду­мал о своём, не замечая ничего вокруг... Всё ж это были слухи. Вновь слухи. Лишь слухи. А миновали недели, и ле­то вошло во владычество своё. И неизвестно, то ли дей­ствительно Анею спрятали, то ли она сама бросила его.

И тревога разрывала его сердце. И ничего он не за­мечал. А замечать было что. Деревня словно вымерла. На гуменнике возле первой хаты дикий на вид человек потрошил корову с вздутым животом, выбирал какие-то куски, и мухи вились над ним тучею.

На хатах нигде не было крыш.

Они шли через чёрное от горя село. Христос смо­трел в землю. Апостолы болтали о чём-то своём. А сзади всех тащился долговязый и, однако, небольшой ростом нескладный Иуда с денежным ящиком через плечо.

Мрачные глаза на худом и тёмном лице ворочались туда и сюда.

Иудей никак не мог уразуметь, в аду он или на земле, пока не понял:

— Голод!

Голод. Чёрная грязь на дороге. Чёрные хаты. Чёрные сады.

И возле каждой хаты сидели дети, похожие на стариков. Безнадежно проводили взором проходящих апостолов.

Не просили. Лишь смотрели.

И вспомнил он всех брошенных и голодных, и возмутился в сердце своём.

И, проходя мимо каждой очередной хаты, делал он незаметный жест рукою. Сколько детей — столько и жестов.

Дети с недоразумением смотрели в кулачки на ма­ленькие жёлтые солнца. И всё ниже и ниже, в бессилии своём, опускал голову Раввуни.

...Только за околицей догнал он Христа.

— Ты что это такой лёгкий? — спросил тот.

Иуда взглянул на небо и прерывисто вздохнул:

— Нашему слонимскому раввину — а он, надо вам сказать, был прямо-таки царский дурак — каждый ве­чер клали на брюхо горячую мокрую холстину. Так он имел привычку говорить, когда его упрекали: «Мясо мирной жертвы благодарности должно учителю съесть в день приношения её, не должно оставлять от него до утра». В этом смысле он знал Библию и Талмуд даже лучше меня.

Ненароком он встряхнул ящиком, и в нём зазвенела одинокая монета.

И тут Христос, вспомнив, что идут они всё же навстречу невесте, предложил:

— Надо, Иуда, холстины купить. Ты посмотри на всех. Это ведь компания бандитов, а не апостолы. Девушки смотрят на них и хихикают и, глаза платком прикрыв, поглядывают из-под платков.

Тогда Раввуни покраснел, ибо его поймали на месте преступления, за растратой общих денег, и ответил:

— Купить. За что купить? У тебя есть лишние деньги? Главное, чтобы была голова и чтобы в этой голове была идея холстины, где её достать, как сказал... А кто это сказал?.. Ну, пускай Хива.

Он высказал взгляды некоторых философов о том, что лишь человеческие представления — реальность, но не гордился, так как не знал, какое это открытие.

Глава XXI

ХРИСTOC И КАМЕННАЯ БАБА, ИЛИ «ПРОРОКИ ПРОРОЧЕСТВУЙТЕ...»

...где, к одной шляхтянке пришедши в одном селе, молвили ей: «Христос к тебе, о невеста, со своими апостолами наведы­вается. Поэтому готовь ему жертву, да будет спасена душа твоя».

«Хроника Белой Руси»

Завесили уши каменьями драгоцен­ными и не слушают слова Божьего.

«Моление Даниила» о женщинах

Шляхетский хутор немного на отшибе от деревни Вересково был богат. Сеновалы, конюшни, дровяники, бес­конечные гумна, мельница-ветряк. Большущая дубовая хата под толстой многолетней крышей. На откосе к самой реке тянулись, снежно белели на зелёной траве полосы полотна.

Петро, потягивая трубку, с уважением смотрел на них.

— Шляхетский дом, а богатый какой, — загордился Тумаш.

Попали в сени, повертелись там и, наконец отыскав дверь, стукнули в неё.

— Конавкой, голубчики, конавкой своею... Маки­трой, — отозвался из хаты визгливый голос.

Вошли, всё же не воспользовавшись советом. Хата с выскобленными стенами топилась по-белому. Висело над кроватью богатое оружие. Саженная, поперёк себя толще и здоровее хозяйка с тупым лицом — очень уж по­хожая на каменную бабу — месила в квашне тесто.

Тесто было белёхонькое, оно пищало и ухало под ударами страшных рук. Как будто страдало и просило о милосердии.

— Белое, — отметил Тумаш неверный.

— А рядом в Ходосах люди мрут, — дополнил Иуда.

Баба подняла широкое, каменно-неподвижное лицо:

— Пускай мрут. И так этих голодранцев развелось. Скоро на земле этой плюнуть некуда будет, чтобы в сви­нью какую-либо двуногую не попасть.

Осмотрела пришлых людей:

— Надо что? Ну?

— Христос к тебе, о невеста, со своими апостолы наведывается, — с не слишком большой решительной отрекомендовался Христос.

— Ступайте-ступайте, — буркнула она, — Бог подаст... Какой ещё Христос?

Илияш, он же Сымон Кананит, шарил цыганскими глазами по хате: по покрывалам скамей, бутылкам на столе, кадкам.

— Действительно, баба ты глупая, с неба, — уточ­нил он.

Та вытащила руки. Тесто соединяло её пальцы с квашнёй, тянулось. И одновременно наливалось, нали­валось кровью каменное лицо.

Тадей понимал, что дело тут может не закончила добром. Поэтому он постарался стать так, чтобы шляхтянка не видела его, сделал два неуловимых движения руками, словно бросал что-то, и застыл. За миг до этого его грудь была выпукла, словно у женщины. Теперь хи­тон лежал на груди ровно.

Баба обводила глазами грубые хитоны, мошенни­ческие страшноватые морды, но не боялась. Может, по тупости.

— Какая я тебе баба? Я дворянка! Хам ты! Мужик!

Тумаш крякнул, словно в плохом зеркале увидел себя. Зато мытарь Матей не выдержал. Сказал со страст­ной язвительностью:

— Я с таких дворян мытарем последние штаны сни­мал. Быдло горделивое.

Баба оторвала руку и языками теста хлестнула Ма­тея по роже. Потом почему-то Петра. Потом — вновь и вновь Матея.

— Ходят тут. Ходят тут воры. — Бац! — Ходят всякие! — Бац, бац! — Шляются. — Бац! — Полотно не по­ложи — стащат.

Необъятной каменной грудью она надвигалась на апостолов, и те медленно отступали.

— Стой, баба, — вскрикнул Якуб. — Тебе говорят — Христос пришёл.

— Пускай бы и сидел в своей церкви! — кричала та. — Нечего ему бродить, как собаке.