Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

— Соседи! Со-се-еди!

Через какой-то час кавалькада всадников в сорок, во главе с разгневанным мужем, помчалась в ночь.

В корчме было темновато и дымно. Столы — вековые — уставлены яствами и напитками. Скамьи возле стенок, на одном уровне вытертых спинами до блеска.

Компания пришла поздно. Все боковушки, все ко­нюшни и пуни были уже заняты. Пришлось ночевать в обшей комнате, головою на краю стола. На последний Иудин золотой зажарили трёх баранов, попросили лука, чеснока и репы, чёрного хлеба, двух цыплят для Магда­лины, немного вина и три «аиста» водки и мёда. Осталь­ное корчмарь им тотчас же не отдал.

— И что паны будут есть где-то у какого-нибудь там новагродского Шабса? Это ведь, ей-богу, и не иудей. Это ведь чёрт знает что такое! Белоногий стервец, и носится со своим... как... Ну, я не буду ругаться. Но ведь у него не куры, а тихие по старости покойники. И разве у него го­релка? Боже мой! Ваш Люцифер мыл ноги — так и то вода крепче была. А завтра паны будут иметь почти то же, что и сегодня, и за те же деньги. А я вам ещё сена на пол...

Посмеялись, да и согласились. Куда спешить?

И вот сидели и ели. Якуб один доедал половину ба­рана. Остальные наелись уже, смотрели на людей.

Пылал огромный камин. Поворачивались в нём на вертеле, шипели в огне каплями жира куры. Корчмарь стоял за загородкой в окружении кружек, мерок, бочек; наливал, мерил, бросал на глиняные мисы. Придерживая платком, отрезал от висящего окорока. Любо было смотреть — кажется, вдесятером не управились бы за одного.

Людей было уже не так и много. Поздно было.

Ян, приоткрыв по-юродски рот, рассматривал на полках, тянувшихся по всем стенкам, для красоты постав­ленные оловянные и глиняные расписные мисы. Иуда писал что-то на краешке стола.

— Ты... эно... что это? — спросил Пилип.

— А евангелие о нас... Надо ведь кому-нибудь.

— Хорошо тебе, грамотный.

Всем было хорошо. В голове приятныи туман. Шум.

Сидит со шлюхой монах-доминиканец. Смеются отчего-то. А вон в углу пьёт компания шляхтичей. Один уж лежит головой в мисе... Самый среди них пожилой, с иссечённым лицом и безобразными седыми усами, бурчит:

— Нет, не то уж, что было. Чёрт его знает, куда катится свет! А бывало... Ой, бывало!.. Бывало, пища была лёгкая. Поел — через час снова есть хочется... А женщины какие были! Двадцать подряд целовал бы. А теперь? И на одну не смотрел бы... Вы все тут щенки... Бывало, вино, так это вино — все бы, как вот он, лежали бы... И вечная слава у людей тяну-у-лась, тянулась. А сегодня — то-оль-ко объявили вечную славу — бац, умер; бац, завтра никто ни хрена его не помнит.

Постепенно, однако, корчма пустела, и они остались одни. Даже корчмарь пошёл к себе. Кое-кто уже дремал, положив голову на стол, либо на полу, на сене. Не спал с Христом Петро. Было душно, и Юрась открыл окна. И вот тогда, отворив, ещё далеко услышал он в пред­утренней тишине, приглушённый расстоянием, топот многочисленных копыт.

— Кажется, настигли, — произнёс он. — Ну вот, имеешь, Петро.

Появились огни факелов.

— Хлопцы, погоня!!! — крикнул Христос.

Все заметались по корчме. Только один Иуда, кажется, никуда не спешил. Некоторые скакнули за дверь. Андрей начал лихорадочно протискиваться в подпечек.

...Илияш, выскочив, побежал по огороду, по капустным грядкам, путаясь в тыквовой ботве, которая, ка­жется, ловила его за ноги.

...Христос вздел руки:

— Петре-Петре, приближается уж ко мне чаша моя. Имеем через тебя взяти. — И внезапно выставил окно, смекнул: — Разве что страдание окном отсюда вынести?

Петро бросился за Братчиком, который уже тискался в окно:

— И я, Господи, по силе моей не отпущу тебя. Но где ты будешь, и я за тобою пойду. Куда ты, Боже, туда и я.

Они убежали через окно и рванули огородами. И тут за их спинами послышался звон стекла и крики — всадники ворвались в корчму.

За стойкою гостеприимно стоял Раввуни:

— Может, сиятельные паны выпили бы? Таких ка­плунов, такого мёда!

— Где мошенники, корчмарь?! — взревел муж.

— Какие мошенники?.. Э-э... Ну... тут, понимае­те, я, а в боковушке — жена, а в подпечке, понимаете, куры.

— К-куры?

— Я ведь не говорю, что львы.

Андрей в подпечке начал квохтать, раздувая тол­стую морду. Грёб солому и квохтал, словно яйцо снёс. Весьма естественно.

— На улицу, — крикнул муж. — Там они! Н-ну, мы им!

Магдалина поднялась от печки и вышла за ними в сени.

— Слушай, — обратилась она к мужу. — Ты знаешь, что на этих людях?

— Подохнуть, если бы ещё не знать?... Убью стер­вецов!

— На этих людях дело и дыба самого кардинала. Их вот-вот должны взять. Сообразил?

Шляхтич оторопел.

— Х-хорошо, — наконец ответил он. — Убивать не буду. Но уж д-дам-дам! За мной, хлопцы!

...Апостолы убегали как могли. А за ними, отовсю­ду догоняя, валили всадники и пешие с палочным кро­пилом.

Илияш-Сымон, к счастью, успел спрятаться в воде возле бобровой хатки да сидел там, пуская пузыри.

Всадники гнались за Тумашем. Он вертелся с са­блей, отгоняя всех, сопел, а потом с кошачьей ловкостью почти взбежал на берёзу. Берёзу начали трясти.

— Я дворянин! — кричал он сверху.

Остальные же сполна испили чашу свою. За ними гнались до тракта самого и ещё дальше и, трепля, спра­шивали:

— Пророки, пророчествуйте, в котором лесу те пал­ки росли?

Они, ничего на это не ответствуя, изо всех сил убегали от опасности.

СЛОВО ОТ ЛЕТОПИСЦА

«...пока живота своего поправили, повторяли многократ те слова: тяжело нам страдание панское и апостольские повинности на теле своём носить. Волеем так в своей шкуре ходити, просто жити на свете без вымыслов мошеннических, ибо это нам первый раз заплатили, ибо нам зась не казна другой раз пророчествовать. И там жили в спокой­ствии».

СЛОВО ОТ ДВУХ СВИДЕТЕЛЕЙ

«И снова солгал летописец... И Бельский написал так... А было не так. Не жили мы и впредь в спокойствии. Не оста­вили масок своих на счастье для людей, на горе для нас».

Глава XXII

ВЗДОХ ИОСИФА АРИМАФЕЙСКОГО

Язык же при этом высунул сколько мог, а глаза закатил, точно околевающая козa.

Рабле

Когда они вздыхали — стены хат на­дувались, как бычий пузырь... Таких теперь нету. Вывелись.

Сказка

Пей, но закусывай.

Древняя народная мудрость

Сидели они возле корчмы, и большинство считало синяки.

— Плач и скрежет зубовный, — промолвил женоподобный Ян. — Не наследуй злу, а добру.

— Если око твоё искушает тебя, — щупал здоровья фонарь Петро.

А Тадей достал изо рта зуб и произнёс грустно:

— Фокусы можно было бы показывать.

Петро взорвался:

— Что ж это, каждый раз нас так бить будут? Ку­дя ж такая работа?

— Сказано ибо: «Будут бить вас в синагогах», — «успокоил» Матей.