Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Испуганные криком, ослеплённые, кони ярились и вставали дыбом, а потом во весь дух пробились через толпу и полетели прочь. Вдогонку им для устрашения пустили с десяток стрел. Магдалина в отчаянии смотрела на бешеное бегство латников, знала, что раньше, чем через пару дней (и тo, взяв подкрепление в Любче), Корнила сюда не вернётся. Знала, что Христос теперь навострит отсюда лыжи, и значит, снова дороги, самые глухие, где даже голубиных станций нет, значит, надо идти и бросить Ратму.

Если бы она знала, что это обстоятельство спасёт её, она думала бы иначе. Но она не знала и потому по­шла глухими улицами к замку, чтобы, возможно, рас­прощаться с Ратмой и взять клетку с голубями про запас. Клетку она получила, но парня не увидела. Сторожевой сказал грубо:

— Ступай-ступай. Он под замком.

— За что?

— Ну, стало быть, хороших дел натворил.

Эта весть наполнила её тревогой. Что такое могло произойти? Неужели за ночное приключение? А может, он всё открыл отцу? Ну нет, не может ведь он быть так глуп, чтобы вот так сразу. Всё это надо было долго гото­вить.

...Она не знала, что Радша и оказался именно та­ким «глупым». Взбесившийся, обезумевший от счастья, любви и страсти, он открыл отцу Мартелу, что с неве­стой у него всё покончено, что он не хочет из-за земель быть посмешищем и решил жениться на другой. Отец урезонивал его, что всё это чепуха, что родовитые не хо­зяева себе, что, женившись, можно потом иметь хоть сто любовниц. Юноша взбесился. И тогда воевода приказал взять его под замок.

Ей было очень тревожно, и какое-то словно пред­чувствие мучило, и тянуло, и сосало под сердцем.

...Между тем общий энтузиазм достиг апогея. Юрась видел, что на другом конце площади уже стоит над ручной коляской, уставленной закупоренными буты­лочками, желтозубый Бавтромей. Ждёт, и лицо — как плохая трагическая маска. И ещё Христос видел, что ни­кто к нему не подходит, все смотрят на них, и, стало быть, фокус пока выгорает. Всё шло хорошо.

И тут к нему вновь подошли два бывших слепца. Народ встретил их дружескими криками.

— Ну как, стали видеть? — спросил он.

— Да, — скалился взявший монету.

— То хорошо, идите с миром, — дружелюбно произнёс Христос.

— Мир не дёшево достаётся, — шепнул мазурик. — Давай еще три золотых.

Они шептались с ласковыми улыбками на губах. Народ с умилением смотрел на эту сцену.

— Нет у меня больше. Слово. Потом, может...

— Крикнем, — пригрозил слепой.

— А я вот сейчас тоже крикну, — ответил Петр, — что вы за излечение ещё и денег просите. Тогда вам глаза выбьют, а второго Христа — дай вам Бог, голубочки, дожить до его появления.

Братчик с трогательной нежностью обнял их:

— Идите к дьяволу, возлюбленные братья мои. Пока не посыпались звёзды из глаз ваших. Не хотели по-доброму обождать. Устрашаете? Копну вам в зад.

В толпе возникли вздохи умиления. Братчик подвёл «братьев» к ступеням паперти и незаметно дал им сильного пинка в задницу. Те с кометной скоростью полетели через толпу.

— Вишь, побежали как, — прокомментировала баба. — От радости, милая!

— От радости побежи-ишь.

Магдалина шла, и тревога её делалась нестерпимой. Что ж, наконец, произошло? Она вдруг почувствовала тоску и ужас. Ей хотелось поскорее добраться к тем, кого она час назад едва не отдала в руки святой службы. С ними не так опасно, они что-нибудь придумают.

Готические, поперечно-дымчатые дома нависали над нею, кажется, следили острыми маленькими окошками, утихли. Она физически чувствовала, что за каждым углом её ожидает опасность.

Наконец в самом конце улочки она увидела на ступенях храма Христа с сообщниками, почувствовал это с внезапной радостью и... остановилась.

Между нею и Христом стояла и смотрела на неё небольшая, преимущественно женская, толпа. Были тут костёльные желтые «девотки» и красные молодицы с тупыми и злыми глазами, были вечные ««девушки» с улицы святой Цецилии, смотревшие жадно, с ощущением безопасности, было несколько пожилых мужиков в переломном возрасте и монахов с блудливыми зрачками. Было даже несколько непростых женщин в богатых платьях.

Её глаза с удивительной резкостью видели всё это.

А впереди стояла дородная женщина в девичьем шляговом венке. Расставила ноги, сложила на груди без­образной мощи руки. Грибастый рот усмехался.

«Гонория из Валевичей, — поняла она. — Всё. От­крыл ей старый хрыч воевода».

Она осматривала общую и Ратмину невесту и не­вольно иронически думала: «Бедный Ратмир. Ну, эта его научит».

— Колдунья! — бросила Гонория тихим голосом. — Опоила чёртовым зельем. Искусительница...

Магдалина двинулась вперёд, глядя ей в глаза. Та смутилась, и поэтому, кажется, наглость её ещё возросла.

— Ну, — потребовала Магдалина, — очисти дорогу.

Толпа ханжески молчала. Боялась смелых глаз.

— Распутница, — прятала глаза Гонория. — Самодайка. Колдунья. Тварь. Женихов чужих сводить?..

— Ты уж кто? — с усмешкой парировала «лилия». — Дорога ярмарочная.

Она отставила клетку, чтобы вдруг не растоптали.

— Приходят тут гнилые... Хамка... На дворян зама­хиваешься? Не по чину.

— Отойди.

Голос был таким властным, что наглая бабища от­ступила было, со свойственной всем таким подлой бояз­ливостью, но вокруг зашептали:

— Не пускай... Не пускай.

Магдалина поняла: пройти не удастся. Теперь надо было совершить большущую перебранку — может, услы­шат свои и освободят, пока не поколотили.

— Чародейка... Отравительница... Глаза выцара­паю, шлюха ты, — бросала Гонория.

— Молчи, общественный колодец... Заживо гниёшь, а на молодого рыцаря грязным глазом бросаешь... С тю­ремщиками тебе спать, с прокажёнными, с палачами! И он ещё с тобою пойдёт, святой парень? А шиш.

— С тобою разве, с шалавой? — спросила хозяйка Валевичей.

— А и со мною. Орёл такой гусыне грязнохвостой не пара.

— А ты кто, хлопка?

— Да уж не ты. К чьему дому в городе самая прямая дорога? — она выдумывала, но знала: с этой всё будет — правда. — Есть ли в Новагродке такая компания, которая бы тебя «нашими жерновами» не называла? Да у него, если он дурак будет, шея сломится от тех подар­ков, которые ты ему до брака накопила!

— Дрянь! Чернокнижница! Еретичка!

— От кого братья заживо засмердели да Божьего царства пошли искать?! Кто у собственной матери в двенадцать лет законное право жены отнял?

Удар неожиданно попал в цель. Гонория задохнулась.

— В колодце заброшенном у неё поищите, — це­дила Магдалина (она хорошо знала нравы женщин такого типа). — Видите, отцы святые непорочной ее огласили. За сколько? А может, натурой заплатила? Можно и так. Те козлы согласятся. Девичий венок бедному доброму Ратме. Да тебе бы позорный колпак, да подол обрезать, да — палками! А лучше крест запретить носить, да дерюгу нашить на плащ, лоскуток, да браслет на ногу.