Владимир Короткевич - Христос приземлился в Городне (Евангелие от Иуды)

Христос как раз взламывал копилку. И внезапно дико, как демон, взревел орган. Затряслись стёкла. От не­ожиданности копилка упала, с лязгом и звоном покати­лись по плитам монеты.

Все вскинулись. Но это просто органист упал буйной головою на клавиатуру.

— Тьфу! — вскрикнул Христос и вытряс деньги в мешок.

Ограбив все храмы, нагружённые богатством, они под покровом темноты покинули город. На всякий слу­чай им надо было оставить между собою и Новагродком побольше дороги. Перекусывали на ходу. Часть награбленного вёз мул. На плечах у апостолов Пилипа из Вифсаиды и Якуба Зеведеева плыл епископский портшез с Магдалиной. Покачивался.

На поворотах дороги меняли своё место звёзды. А она сидела и с тревогой и одновременно с удивитель­ным спокойствием преданности судьбе думала: «Зачем я так сделала? Разве не быдло все люди и разве не всё равно, кому служить? Вот и эти... ограбили. Вправду, богохульники, мошенники, бродяги. Почему же мне не хочется служить против их атамана?»

— Ну, быдло, — высказался внезапно Тумаш. — Ну, отцы душ!

И мрачный голос Христа ответил из мрака:

— Брось. Они всё-таки выше быдла. Может быд­ло истязать других? А унизить себя? А себя продать на торгах?

«Жив, — подумала она. — Просто он жив. И грабит, и всё... а жив. А те и грабят, и слова говорят, а мертвы. Торговцы, дрянь, золотом залиты, насильники, мясники, палачи моего тела — мертвы они, вот и всё. А этот смотрит на меня, как на дерево, а жив. Там, где мертве­цы смотрят на меня, как на дерево, он — как на живую. И в единственном случае, когда они смотрели, как на жи­вую, он, как на дерево. Ну и схватят. Конечно, с тобою не только в небо не попадёшь, с плутом и мазуриком, а и на земле долго не походишь, в земной ад попадёшь... Пускай так. Не хочу бояться. Никогда больше тебя не предам. Искуплю грех, да может, и вернусь к Ратме... Не хочется возвращаться к Ратме, хотя и ласков он, и лю­бит, и трогательный до умиления. А, всё равно!.. Вот до­рога — и всё».

В дрёме она смотрела, как плывут звезды, слушала, как кричит коростель, видела, как движется на фоне звёзд фигура Христа, одетая в грязно-белый хитон.

Глава XXIII

СТАРАЯ ЛЮБОВЬ

И кажется всё, что сад там цветёт,

А там и валежника нет.

Гэльская песня

Недели и недели они изнемогали от поисков. Нигде никто не давал им ответа. Даже слухов больше не было. И хотя нужды они после новагродского грабежа не ис­пытывали — души их были опустошены. Напрасно ис­кали они дерево, возле которого могли бы обвить свою жизнь. Шли налегке, так как б ольшую часть денег успели закопать на будущее, но в душах их жили тяжесть и разуверение.

Однажды подходили они к небольшой деревеньке в стороне от дороги. Бил колокол деревянного костёла. Тянулись клубами над паровым полем белые облака.

— Знаешь, что за деревня? — спросил Христос у Иуды. — Тут живёт девка — теперь-то она баба, — ко­торую я когда-то любил.

— Когда это?

Христос улыбнулся:

— В прежнее своё короткое явление. Когда сошел посмотреть, что тут и как.

— И правда, что шалбер, — сказал Иуда. — Недаром ищут.

— Ну-ну, я шучу. Когда школяром был.

— Хочешь посмотреть? — спросил Иуда, увидев невыносимую тоску и ожидание чего-то в глазах Христа.

— Надо ли? Продала она меня. Продала Анея. Могла ведь хоть как-нибудь известить, если бы хотела. Не везёт мне... А раньше везло.

— А тянет тебя?

Христос молчал.

— Ступай, — почти грубо предложил иудей. — Мы тебя на площади подождём.

И все они свернули с тракта к деревне.

...Христос пошёл по гуменникам. С мирской площади летел какой-то шум, а ему не хотелось сейчас видеть людей.

Сандалии соскальзывали с межи. Двузубые семена череды цеплялись за хитон. Пахло землей, нагретыми кустами чёрной смородины.

И скоро увидел он знакомый сад и обремененные плодами яблони. Пошёл вдоль них, около забора. Солн­це грело в спину. Волновалось ожиданием сердце... Из­менила... Давно он не был тут... Да нет, недавно.

И показалось ему: цвели яблони. И сам он, совсем тогда молодой, красивый, нездешний, стоял под ними... И девушка бежала к нему... И сейчас он не знал, та это либо Анея.

...Рассовывая руками тяжёлые ветви, он смотрел на вековой дом, на богатейшие амбары, на островерхий страшный забор вокруг них.

И увидел. Женщина рыхлила гряды. И он не мог узнать, она это или другая. Огрубевшая от вечной жад­ной работы, которая уже не радость и не проклятие, а — идол, широкобёдрая, согнутая на этой жирной земле, как толстая белая коряга.

Потёки грязи между пальцами ног, плоские ступни, большущая свисающая грудь... Побыстрее... Побыстрее перебирайте, руки... Побыстрее работай, трезубец... Даже сотня наймитов не досмотрит, как ты сама.

Когда она подняла на него тупое лицо, он понял, что это всё-таки она, и едва не крикнул.

Ах, богатый двор, богатый двор! Наймиты и най­мички, забор, деньги в кубышке где-то в подполье (их вечно нету, когда что-то необходимо купить), стада лошадей и коров, самые богатые и дорогие иконы во всей округе.

— Чего стал?.. Ступай...

Грубый от вечных дождей и ветров голос.

— Ну.

Глаза Христа были влажными. И тут из хаты вышел Он. И в нём мало что осталось от мягкого юноши с тёмными глазами. Невыносимо грубое лицо. Столько кри­вил душою, что глаза блудливо бегают. И тоже не узнал. Да что! Каждый день жадности, как тысяча веков, и толь­ко у щедрого жизнь коротка и певуча, как полет птицы.

— Чего он? — спросил хозяин. — Ты говорила с ним, Теодора?

Имя, которое прежде звучало как мёд. Тягучая жизнь скопидома! Проклятие!

— Хлеба, видимо.

— Даже гостия — хлеб только для тела, — опустил глаза школяр. — Хлеб души — милосердие и понимание.

— Святоша из бродяг, — понял его хозяин. — Ступай. Если бы это я всем хлеба давал — куда бы мои пятьдесят волок пошли? Псу под хвост? Ступай, говорю.

Христос молчал. Ему ещё в чем-то надо убедиться. В чём? Ага, промелькнёт ли на её лице хоть тень воспоминания.

— Ты кто? — спросил хозяин.

— Христос, — машинально ответил он.

Хозяин даже не особенно удивился

— И чудеса можешь?..

— Кое-что могу.

— Тогда сделай для меня... Вот и поминальничек подготовил, да в храм пока не намеревайся. Hу, уж теперь!..

— Что?

— Я тебе... сала кусок дам. А ты за это сделай, чтобы... Вот тут всё... Чтобы у Янки... корова сдохла и у Рыгора... и у Андрея, и у другого Андрея... и у Наума, и у Василя, и у Волеся, и у Евгена, и особенно у Ладыся, паскуды, еретика.

Христос вздохнул и взял поминальник.

— А... сало?

— Hе надо, Истинно говорю тебе, сегодня же воздадут тебе по желаниям твоим... Прощай, жено...

Пошёл. Женщина при звуках последних слов разогнулась было, вспоминая что-то давнее и тёплое, но так и не вспомнила и вновь склонилась к грядкам.