Камилу Бранку - Падший ангел

Какая жалость! Все, кроме меня, молчат об этом, и мне следует восславить Калишту Элоя, который не совершил ничего подобного.

Лишь только встав, он посчитал необходимым украсить свою гостиную, выглядевшую более чем скромно. Он торопливо вбежал в магазин, торговавший самой изящной мягкой мебелью, и купил великолепные предметы убранства. Их названия привели нашего героя в ужас, ибо ни одно не звучало по-португальски.

— Почему вы называете это «шезлонгом»? — вопрошал Калишту Элой ловкого Маргото́.

— Почему мы это так называем?

— Да. Думаю, что Франция не будет оскорблена, если мы назовем этот предмет мебели «вытянутым стулом» или «лентяйкой», что звучит даже лучше. А «этажерка», «консоль», «тет-а-тет»? Да и стоит все это невероятных денег! Судя по всему, здесь нужно платить не только за мебель, но и за уроки французского, которые дает краснодеревщик?

Однако, несмотря на свои замечания, Калишту щедрой рукой извлек из кармана золотые монеты.

Скудно убранная гостиная хозяина Агры очень скоро превратилась в уголок, достойный принять представительницу рода Понсе де Леон. Калишту, раскинувшись на упругих подушках оттоманки, созерцал последние украшения своих покоев, когда ему доставили письмо от жены.

Вот что оно гласило:

«Я пишу тебе уже третье письмо, а от тебя нет ответа ни на первое, ни на второе. Чем ты так занят, муженек, что не можешь мне отписать? Сдается мне, что мозги у тебя не на месте. С глаз долой — из сердца вон, как говорится в пословице. Дай-то Бог, чтобы это не по причине плохого здоровья, а если ты захворал, так только скажи, — у меня одна нога здесь, другая там.

Несколько дней тому назад здесь побывал кузен Афонсу де Гамбоа и, должно быть в шутку, сказал, что в столице женщины околдовывают мужчин и вертят ими как хотят. У меня прямо кровь заледенела, милый Калишту! Плохо я сделала, что отпустила тебя в Кортесы. Большую глупость совершает тот, кому и дома хорошо, а он мешается в дела правительства. Эти дела для тех, кому терять нечего, как сказал кузен Афонсу.

Хуже всего, если ты стал сумасбродствовать с женщинами, теряя свою серьезность. Ты был прекрасным мужем, как велит наша святая религия, а в груди у меня такие предчувствия, что я уже три ночи не могу сомкнуть глаза. Да сохранит тебя Господь, друг мой, и да вернет он тебя к твоей жене целым и невредимым душой и телом.

Знай также, что учитель злится, поскольку ты не ответил на его письмо, где он просит награду. Попробуй устроить это, тебе ведь только стоит попросить о таком деле у короля или еще у кого. Этот человек всегда тут как туг, когда мне нужно прочесть договор об арендной плате. А черная корова проглотила червяка и вчера вечером издохла. Плакали наши пять с лишним золотых! А рожь в среднем амбаре поел долгоносик, но я ее продала за триста пятнадцать, дело вышло очень выгодным. Всего там было тысяча двести алкейре. {235}

Послушай-ка, Калишту, Жуана Педра сказала мне, что слышала от лавочника Мануэла, которому говорил кум Франсишку Лампрейя, который приехал из Брагансы, что ты велел прислать тебе из торгового дома больше ста золотых! Я прямо остолбенела! Неужто тебе король не дает достаточно денег? На что тебе столько золота, кузен? Чем ты там занят, Калишту? А если тебе так уж нужны деньги, у тебя есть я, чтобы послать их. Ларчик с двойными лобанчиками {236} я на днях спрятала в очаге в старой кухне, потому что с тех самых пор, как ты уехал, я боюсь воров. Больше не буду тебе докучать. Отвечай без промедления, а то уж очень мне уныло.

Калишту медленно сложил письмо и сказал про себя:

— Бедная женщина! Ты и впрямь докучаешь мне своими письмами… Твоя простосердечная глупость раздражает и вызывает тошноту… Теперь я вижу, что ты почти ничего не значила в моей жизни. Не знаю, занимала ли ты хоть какое-нибудь место в моем сердце, потому что я даже не замечаю твоего отсутствия и тоска не зовет меня к тебе!.. В прежней жизни я получал удовольствие от ученых занятий. Сердце мое спало, как спят ураганы в чреве черной тучи, которая спокойно громоздится на горизонте. И вот она разразилась ныне молниями и зарницами. Но это и есть жизнь! Я хочу и должен любить. Меня влекут порывы юношеского желания, а «желание — это жизнь», как говорит в «Евфрозине» Жоржи Феррейра. {237} Любовь! Любовь! Как ты разогрела и закалила мою грудь в своем горне! Излей на меня свой любовный нектар, опьяни мое сердце, ибо оно уже не может дышать, утонув в твоем пламени!

Сказав это, Калишту достал из портсигара с серебряными трубочками гаванскую сигару, дым которой облагородил воздух в комнате и пробудил его фантазию. Затем, сделав над собой усилие, он протянул руку к лакированной подставке, на которой стояла хрустальная чернильница, и написал жене следующее:

«Кузина и уважаемая супруга!

Мое здоровье в порядке, но я скучаю по тебе. Я не писал, потому что государственные дела занимают все мое время. Я велел прислать денег из Брагансы, имея в виду очень выгодные вложения. Пусть мои расходы не беспокоят тебя, ведь мы очень богаты, а детей у нас нет. До сих пор мы жили как нищие; когда я вернусь домой, то хочу, чтобы твоя жизнь изменилась, кузина. Я собираюсь перестроить наш особняк в Миранде, и мы заживем, как наши деды, но сообразно с требованиями и удобствами, присущими нашему времени. Нужно наслаждаться жизнью, ведь она коротка. Ты не должна больше отмерять зерно и ходить за птицей. Поручи это служанкам и веди себя, как подобает госпоже и дворянке.

Что касается учителя и того, что он требует для себя мантию Ордена Христа, скажу тебе, что учитель — осел. На подобные письма я не отвечаю. Гони его прочь и не позволяй такому болвану разговаривать с тобой. Не забывай, что ты из рода Фигейроа, а муж твой — Барбуда.

Если какой-нибудь купец из Брагансы предъявит мой вексель, то заплати сумму, которая будет указана.

И не думай о том, что твой Калишту может быть неверным мужем. Кузен Гамбоа — бестолковый болтун и говорит так, чтобы над тобой посмеяться.

Когда из Миранды приедет погонщик мулов, отправь с ним копченые окорока, колбасы и несколько бочонков вина из Рибейры.

Ровно в три часа наемный экипаж остановился перед дверью Калишту Элоя де Силуша. Возница поднялся на четвертый этаж, спрашивая, дома ли его превосходительство. Хозяин майората зачесал назад пряди волос, которые частично скрывали его оголенные виски, как можно изящнее обернул вокруг талии шнур халата и спустился во двор, чтобы принять посетительницу.

Из экипажа спрыгнула на землю, легко опираясь на руку Калишту, одна из тех женщин, которых Люцифер создавал, когда в пустыне атаковал стыдливость Антониев, Павлов, Пахомиев и Илларионов. {238}