Камилу Бранку - Падший ангел

В «Падшем ангеле» можно увидеть и очевидные литературные прототипы ряда героев. На первый план выходит стремление К. Каштелу Бранку создать «современную историю Дон Кихота». Подобно тому как Сервантес в своем романе с помощью иронической игры разрушает мировоззренческие стереотипы Высокого Возрождения, К. Каштелу Бранку использует романтическую иронию для разрушения изнутри современного ему мироощущения, соединяющего романтические стереотипы с прагматизмом. (Как следует из первых строк романа, время действия «Падшего ангела» можно датировать 1860—1861 гг., т. е. эпохой политической стабильности и начавшегося в Португалии экономического подъема, который сопровождался распространением научно-технического прогресса.) Помимо этого, замыслу К. Каштелу Бранку соответствовала и созданная Сервантесом сюжетная модель, определяемая в отечественном литературоведении как «сюжет-ситуация».

Как отмечал Л. Е. Пинский, «при всем своеобразии фабульной стороны этих произведений, так же как героев и идей автора, ощущается родственность изображаемого положения ‹…› В силу этого и сама фабула отходит на второй план, становясь как бы примером, иллюстрацией, одним из возможных вариантов возрождающегося и повторяющегося „донкихотского положения“». [34]Именно такой тип сюжета позволял К. Каштелу Бранку органично ввести образ Дон Кихота в изображаемую им современную португальскую действительность и сохранить сервантесовские реминисценции.

Новое прочтение романа Сервантеса используется в «Падшем ангеле» также для разрушения привычного художественного канона, в частности можно обратить внимание на портрет героя и на тот скрытый смысл, который придает ему автор в контексте своего произведения и в контексте параллелизма двух персонажей. Важно отметить, что, создав карикатурную модель поведения, К. Каштелу Бранку отказывается от физической карикатуры, что было непривычно для португальской массовой литературы середины XIX в., опиравшейся на стереотипы ультраромантизма.

Описывая в гл. VII внешний облик главного героя, К. Каштелу Бранку воссоздает распространенный на севере Португалии антропологический тип, но вместе с тем некоторые физические черты Калишту Элоя («изрядно выпирающее и асимметричное чрево» и «тонкие руки и ноги») отсылают читателя к портрету Санчо Пансы, данному Сервантесом в гл. IX части I «Дон Кихота». Соединив «в одном теле» Ламанчского рыцаря и его оруженосца, К. Каштелу Бранку исподволь внушает мысль о двойственности созданного им образа. Он не только логически обосновывает будущее «падение ангела», но заставляет читателя задуматься и о диалектической природе литературных предшественников своего героя, о том, что задуманный Сервантесом и не искаженный позднейшими истолкованиями образ Санчо Пансы — это alter ego Дон Кихота.

В связи с этим можно сопоставить и отношение героев Сервантеса и К. Каштелу Бранку к книге. Этот вопрос не случайно возникает в самом начале романа, чтобы подготовить читателя к восприятию параллели «Дон Кихот — Калишту Элой». Для обоих персонажей книга первична по отношению к окружающей действительности, так же как для Санчо Пансы первична пословица. Но если круг чтения Дон Кихота — это художественные произведения, созданные в позднее Средневековье (рыцарские романы XV в.) и в позднее Возрождение (пасторали), то «духовную пищу Калишту Элоя составляли хроники, церковные истории, биографии прославленных мужей, законы старых времен, форалы, ученые записки Королевской Академии истории, труды по нумизматике и по генеалогии, летописи, поэзия, несшая на себе отпечаток старинных вкусов, и т. д. Что касается иностранных языков, то из живых он знал только французский, причем весьма поверхностно; зато по-латыни Калишту Элой говорил, как на своем родном языке, и свободно переводил с греческого» (гл. I).

Литературные вкусы героя К. Каштелу Бранку и языки, которыми он владеет, сближают его с идеалом ученого-гуманиста эпохи Возрождения и принципиально отличают его от Дон Кихота. Если стремление сервантесовского персонажа к идеалу опирается на художественный вымысел, и вследствие этого соотносится с ошибочными представлениями об объективной реальности, то для Калишту Элоя идеал воплощен в торжестве социальной и нравственной справедливости, которую он отстаивает и в муниципальной палате (гл. I), и в парламенте (гл. VI, VIII, XV и XVII), и в частных домах (гл. IX, XI и XII). Свой идеал — в этом герои Сервантеса и К. Каштелу Бранку наиболее близки — Калишту Элой обращает в прошлое, игнорируя современные юридические нормы в пользу средневекового законодательства; самый поздний по времени свод законов, на который он ссылается, — это «Филипповы установления» (Ordenações Filipinas), относящиеся к 1610-м гг. Следует иметь в виду, что окончательная отмена форалов (средневековых вольностей, главным образом налоговых льгот, защитником которых вначале выступает главный герой «Падшего ангела») происходит в Португалии в 1863 г. Таким образом, К. Каштелу Бранку создает ситуацию, при которой его протагонист становится участником современных споров о путях развития Португалии, отстаивая не анахронически-нелепую, а лишь консервативную позицию. Это обстоятельство в свою очередь позволяет усомниться и в безусловно признанной массовым сознанием трактовке его литературного предшественника.

Следует обратить внимание еще на одну литературную параллель между произведениями Сервантеса и К. Каштелу Бранку. Как в «Дон Кихоте», так и в «Падшем ангеле» не только сюжетообразующую роль, но и идейно-полемическую функцию приобретает мотив турнира. Этот мотив связан соответственно с бакалавром Самсоном Карраско и учителем сельской школы Бражем Лобату. Фамилии обоих этих персонажей смысловые — carrasco по-испански означает «дуб», lobato — по-португальски «волчонок». Таким образом, фамилия учителя из «Падшего ангела» получает смысловую нагрузку «жестокий, хищный, настойчивый в достижении разрушительных целей». Сервантесовские реминисценции, которые носят в романе К. Каштелу Бранку достаточно отчетливый характер, позволяют автору напомнить читателю о литературном прототипе Бража Лобату и о португальском омониме фамилии этого прототипа (в португальском языке слово carrasco обозначает «падуб» и «палач»). Возможно, что Сервантес тоже учитывал эту омонимию. [35]

При сопоставлении художественной реализации мотива состязания в обоих романах мы обнаруживаем, что героями Сервантеса и К. Каштелу Бранку движет неудовлетворенная личная амбиция, которая, однако, замаскирована под достижение возвышенной цели. Во II части «Дон Кихота» бакалавр Карраско терпит поражение в поединке (гл. XII—XV) и преследует главного героя, пока не добивается победы (гл. LXIV). В «Падшем ангеле» во имя справедливости и ради сохранения семейных устоев Браж Лобату разоблачает нравственное падение главного героя, выступая как катализатор разрыва между ним и его супругой (гл. XXIX—XXX). При этом, как показывает К. Каштелу Бранку, Браж Лобату руководствуется также личной неприязнью к Калишту Элою, который победил его на парламентских выборах (гл. II—III). Соотнесение сфальсифицированного рыцарского поединка с избирательной кампанией — в контексте сюжета-ситуации — позволяет К. Каштелу Бранку выразить собственное отношение к сложившейся в Португалии политической системе. Эта консервативная критика, имеющая не социальную, а нравственную направленность, будет с течением времени приобретать в его творчестве все более отчетливый характер и найдет наиболее полное выражение в позднем памфлете «Портрет маркиза Помбала» (1882): «Моя ненависть к маркизу Помбалу ‹…› проистекает не от моей приязни к священникам и не от его немилости к церкви; она происходит от любви к человеку». [36]