Бус Таркинтон - Суета и смятение

Щеки Биббза разрумянились, но это был лишь намек на краску — они чуть порозовели, не потеряв обычной бледности. Сложно сказать, отчего призрак румянца появился на лице: было ли то результатом стараний встречного ветра или смущением после кивка дамы, знакомой Биббзу по одному только пристальному взгляду в его окно месяц назад. Но она точно поздоровалась — и сделала это обворожительно. Биббзу показалось, что таким образом она простила его.

Никогда в жизни ни одна женщина не смотрела на него столь приветливо, и сердце Биббза забилось сильнее. Он знал, что надолго запомнит ее такой, какой увидел в то мгновение: вуаль сбита назад, лицо горит от ветра, а в глазах веселое дружелюбие, словно живой цветок, подаренный ему в суматохе карнавала.

Вскоре дорога пошла вверх; шофер притормозил, сдал назад, развернулся и вновь рванул теперь уже обратно, на юг, к чаду. На горизонте возникло огромное пятно, дымная туча, в которой барахтался город, пыхтя как паровоз и укутываясь в собственные миазмы. Биббзу, направляющемуся в самый его центр на встречу с отцом, это далекое облако напомнило неумолимого джинна, с ревом вырвавшегося из волшебной лампы и подтягивающего Биббза всё ближе и ближе к себе.

Автомобиль покинул фермерские земли и в янтаре предвечернего ноябрьского света подъехал к городскому предместью; небо замерцало, меняя цвет с голубого на серый; воздух пока не наполнился дымом, но чуть-чуть, почти неощутимо, помутнел от пыли. Подобно целому флоту пароходов, плывущих борт о борт, надвинулись трубы заводов и фабрик, и каждая испускала густые и черные клубы, застящие горизонт и несущие богатство, грязь и удушье без того утопающим в саже просторам.

Небо окончательно потеряло цвет, сгустившись до квинтэссенции грязного воздуха; рев и скрежет металлических механизмов оглушил Биббза. Автомобиль миновал два огромных квартала длинных кирпичных построек, чудовищных во всех отношениях; дверные проемы то гасли, то вспыхивали от языков бушующего внутри пламени, и на их жарком фоне полуголые черные великаны в страстном порыве боролись с чем-то бесформенным. Цеха итак поражали размерами, но, при приближении к третьему кварталу, становились еще больше. Там кипела стройка, и, подобно гигантским грибам, росли два новых бетонных здания, с виду не особо устойчивых. Биббз поплотнее укутался в плед, и на его щеках не осталось ни намека на румянец, ибо он слишком хорошо знал это место. На фасаде одного из домов красовалась громадная вывеска: «Автоматическая насосная станция Шеридана».

Оттуда автомобиль покатил по улицам с закопченными деревянными домами, из черных труб которых валил дым, марая и без того грязную округу; эти жалкие постройки, разнокалиберные детища тысячи архитектурных веяний, ютились на узеньких участках в немыслимой тесноте, закрывая друг другу тусклый солнечный свет; случись ураган, и все они рухнули бы, как карточный домик. Они точно ждали искры от сигареты и попутного ветра: вот бы тогда заполыхало, и бог города остался бы доволен сим малым воскурением на его алтаре.

По обочинам чахли деревья; то там, то здесь торчали вязы и дубы, но было видно, что им осталось недолго. Кто-то винил в этом тлю, кто-то — дым; некоторые утверждали, что их губят дорожные работы и асфальт, но Рост и Увеличение шли столь стремительно, что заботиться о деревьях было некогда. Их место занимали тысячи и тысячи телеграфных, телефонных и электрических столбов. Деревья умирали, им на смену приходили столбы. Никто не переживал по этому поводу. Иногда провода падали и убивали людей, но это происходило не слишком часто, так что не имело значения.

Автомобиль нес Биббза в старую часть города с реликтами былых времен в виде нескольких пока не снесенных особняков, но и те растеряли прежнюю солидность: у одних сломали парадные входы, разделив здания на несколько квартир; иные с триумфом подались в торговлю, нагло выставив витрины на месте окон первых этажей, будто это какая-то шутка; пара-тройка нетронутых фасадов лукаво выглядывали по-над крышами низеньких контор, построенных там, где когда-то зеленели газоны. В общем и целом город напоминал солянку из остатков вчерашней роскоши в пансионе в воскресенье после Дня благодарения: в ней можно было разглядеть, из чего состоял праздничный обед.

Но то были лишь подступы к святилищу Величины и Величия, и вот перед Биббзом загрохотала святая святых этого храма. На каждом перекрестке автомобиль останавливался, пропуская мрачно одетых прохожих, окутанных пылевыми вихрями. В сотнях футах над Биббзом нависали величественные строения, возведенные недавно, но успевшие покрыться грязью; совсем новые небоскребы устремлялись еще дальше ввысь; здания постарше жались к земле; не очень старые казались карликами; улицы выставили напоказ свои недра, между домами вгрызались в землю рабочие, небо над головами было заткано металлической паутиной проводов. Трамваи, городские и пригородные, созданные для быстрой езды, дребезжали и звенели, пытаясь проползти сквозь этот улей; автомобили всех типов и форм, известных человеку, предостерегающе гудели, срываясь на истеричные вопли; кареты скорой помощи надрывались, требуя пропустить их; паровые гудки возвещали о маневрах гигантских подъемных кранов; отбойные молотки строчили как пулеметы; дорога дрожала под колесами тяжелых грузовиков; и все звуки сливались в симфонию землетрясения посреди битвы и торжества смерти. На одном из возводящихся стальных небоскребов никто не работал в этот вечер. Утром там убило человека, а когда такое «случается», строители всегда приостанавливаются на день.

В спешащих толпах, суетящихся и просачивающихся сквозь бробдингнегский [18] Бробдингнег — страна великанов из «Путешествий Гулливера» Джонатана Свифта. лагерь из железа и стали, можно было заметить маркитантов и маркитанток: сегодня будет не только труд, но и танцы. Ибо сухая пуританская мораль лишь шелест опавшего листа под ногой в суматохе и сутолоке новой Земли Египетской.

Биббз прибыл вовремя. Он знал, что должен приехать с точностью «до минуты», иначе отец примется негодовать; большие часы в конторе показывали ровно четыре, когда Биббз вошел внутрь. Биббз вошел, а пятеро служащих, трудившихся под чутким руководством Шеридана, вышли. Они покинули помещение без очевидных причин и с расторопностью, не предвещавшей посетителю ничего хорошего. Когда тяжелая дверь мягко закрылась за спиной пожилой стенографистки, замыкавшей процессию, Биббзу показалось, что все они понимают, что он белая ворона в семье великого человека, разочарование, «чудик», и что сейчас его вызвали на ковер; впечатление было верным — все так и считали.