Фаддей Булгарин - Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

P. S. Расспросите хорошенько посланного о поступках NN [894] [895]в рассуждении всех нас, тогда вы узнаете душу и сердце сего изверга. Когда японский добрый государь [896]и человеколюбивое их правление старались смягчить законы свои в нашу пользу и кончить дело с Россиею дружелюбно, тогда NN искал голов наших и, конечно, у всякого другого народа успел бы всех нас, для своей выгоды и мести, погубить; но японцы прозорливы и осмотрительны, а это нас и спасло от злодейских его умыслов [897].

Любезнейший и почтеннейший мой друг Петр Иванович! Именем всемогущего Бога прошу тебя быть сколь возможно осторожным. Днем вы можете покойно спать, а ночью не дремлите: имейте абордажные снасти и берегитесь брандеров; злодей NN здешним рассказал все способы, какие употребляются у нас в Европе в подобных случаях. Он хотел к ним в службу, но это невозможно по здешним законам; после просил он бывшего в Матмае губернатора Аррао-Тадзимана Ками взять его к себе в работники, и того не сделали. Он знает, что причиною сему японская подозрительность, и потому хочет им доказательную своей верности услугу сделать, и даже прямо нам говорит, что если бы он мог открыть им свое сердце, то не так бы с ним поступали. Мы не можем слова промолвить, чтобы он японцам не пересказал. Симонов [899], возвратясь к нам, рассказал кое-что об наших делах [900]. NN после все пересказал японцам. К счастию нашему, я успел Симонова толкнуть – почему NN не известны самые важные дела. Ах, любезный Петр Иванович [901], жестоко наше состояние не столько от японцев, сколько от сего изверга! Мы должны все притворяться. Когда он спит, тогда мы откровенно говорим шепотом, и то не все: двое или трое шепчут, а прочие говорят нарочно громко и притворно смеются, чтоб от него заглушить шепот наш. Японцы тонки, непроницаемы и непомерно подозрительны; мы ничего не можем проникнуть, откровенны ли их поступки или нет. Притом осторожность не мешает делу нашему. Извиняйся под разными благопристойными предлогами. Если станут тебя звать на берег, то можешь сказать, что имеешь повеление, пока нас не освободят, этого не делать. Впрочем, губернатора самого для свидания на шлюпках не вызывай, это оскорбит их честолюбие, а переговаривай с чиновниками, которых им самим угодно выслать. Зимовать, ради Бога, не оставайся, а скажи им, что дела в Камчатке требуют на зиму твоего там присутствия; но ответы давши на их спросы, ты можешь весною опять прийти за решением. Здесь зима бывает холодная, снежная и бурная. Если сделается у тебя много больных или на мель бросит, что ты станешь делать? С такими приятелями, как японцы, ухо востро держать надобно, живой пример тебе я! А теперь у них еще NN: он опаснее самых японцев. Сначала он хитрил, чтоб его одного с Алексеем вместо матроса послать к вам; мы видели, что он погубил бы нас, плутни его остановили: послали Симонова. Теперь он опять коварствует, обещает японцам вместо их вещей оставить в залог дианское оружие [902]и множество других вещей, если его пошлют, толкует японцам, что в этом он успеет. Намерение NN, мы думаем, то, что если он может перетолковать вам вести Симонова в другую сторону, то нас погубит [903], расстроив две нации; а нет – то вас втащит в петлю и сам водворится здесь. Прошу тебя, любезный друг, будь осторожен. Если я узнаю, что вы все целы, избавились ков (буде оне есть), то умру покойно; но если они вас обманут и захватят, то сердце мое до самой последней минуты будет терзаться. Японцы нам много говорят хорошего, и все, кажется, идет счастливо. Но как положиться на такой народ? На языке мед, а на сердце, вероятно, черт. Я прошу и надеюсь, что ты представишь правительству нашему, что мы ожидаем от своего государя и отечества; они не допустят нас умереть, как собак, отмщение произведено будет, которое должно быть достойно русской руки. Жалею, что Симонов простак, не умел пересказать тебе моих слов. Выражения в моей записке « добрый здешний государь» и « человеколюбивое [904]здешнее правительство» [905]иносказательны; они почти совсем противное значат, а написаны для того, что я боялся, не обыщут ли Симонова при отправлении на судно, а теперь решился на все идти и писать прямо. Японцы делали для нас небольшое снисхождение – водили за караулом гулять, перевели из настоящей тюрьмы в дом, тюремным покроем сделанный, позволяли смотреть на море; но это недаром: нет божьего дня, чтобы не приходили к нам их переводчики и ученые с разными спросами; они хотят всему выучиться, что мы знаем. Злодей NN сперва выдавал меня здесь за глупца, а тебя за хитрейшего человека, и что ты, желая занять мое место, ввергнул меня в сие несчастие. Теперь японцы опытом узнали, сколько ты стараешься о нашем избавлении, то и тебя начал выдавать за легковерного простака: что ты тотчас на все согласишься, чего бы они от тебя ни потребовали; а меня прославляет астрономом, физиком и всем, что есть мудрого, я чаю, в том намерении, чтобы со мною японцы не расстарались; об Андрее Ильиче тоже говорит, что он близок ученостью к де Лаланду [906]! Приложенные после сего мои замечания вам будут небесполезны; прошу тебя препроводить их к правительству.

Поздравляю тебя, любезный друг, с чином [907]; дай Бог тебе получить более и более честей – ты их достоин, но умей наслаждаться ими. Сам в петлю не лезь, ради Создателя, будь осторожен. Поверь, если японцы искренни, то не будут они тебя просить на берег и зимовать не станут принуждать; если то или другое будут делать, то подозревай их, а не предавайся опасности. Бумаги, написанные NN, презирай и не верь им, а не то с маху в петлю въедешь! Японцы, может быть, и действительно искренно дела ведут, но ведь это точно не известно, и потому нужна осторожность, которую, может быть, кто-нибудь из наших простаков, подобных мне [908], и порицать станет от лености и глупости, то ты прочитай им мое письмо, пусть ему поверят. Я пишу его и едва вижу от слез. Желал бы вас увидеть и обнять на «Диане» или в Европе, но здесь – Боже оборони! Избавь меня, Создатель, такой ужасной сцены! Хочу лучше самою мучительною смертью умереть, нежели видеть кого-нибудь еще из моих соотечественников в подобном моему несчастии, а не только друзей своих [909]. При отбытии вашем напиши ко мне письмо [910]о вашем намерении, если дело не совсем еще кончится, в котором употребляй учтивые выражения к японцам; прямые слова, буде японцы того заслужат, пиши без подчерков, а иносказательные с подчерками, как, например, следующее выражение: «Японцы весьма откровенно поступают» [911]. Всем нашим дианским друзьям мое усердное почтение, а женатых поздравляю, дай Бог им счастия; команду нашу очень много благодарю. Андрей Ильич притворяется жестоко больным [912]; он жалуется, что NN участвовал в отравлении его ядом. Я же сам этого нимало не подозреваю и никак его точно в таком важном деле обвинять не могу; но в измене NN, хоть пред Судом страшным готов утверждать; да он и сам не отпирается [913].