Джеймс Купер - На суше и на море. Сатанстое (сборник)

– Теперь уж слишком поздно идти куда-нибудь, – сказал Дирк, – придется заночевать здесь. Да и нам лично не грозит никакая опасность, иначе бы нас об этом предупредила Доротея. Как видишь, Корни, мы выбрались из этой свалки без единой царапины.

В сущности, Дирк был прав. Было уже почти совсем темно, и мы, посоветовавшись с онондаго, решили переночевать в хижине. Обыкновенно индейцы и негры ночевали под навесами, пристроенными снаружи к дому, сегодня же все забрались в хижину и крепко забаррикадировали дверь.

Не прошло получаса, как все мы спали крепким сном.

Мы легли в девять часов вечера, а в два часа ночи Сускезус осторожно разбудил меня. Несмотря на то что в хижине еще было совсем темно, я все-таки увидел, что один индеец был на ногах; все остальные спали.

Разбаррикадировав дверь, он вышел, сделав лишь знак следовать за ним. Тщательно заперев снова дверь, я вышел за онондаго, который, отойдя шагов пятнадцать или двадцать от жилища, остановился.

– Здесь хорошее место, – сказал он, – раскройте свои уши!

Но кругом было тихо и темно: казалось, ничто не шелохнется под этими темными сводами девственного леса.

– Я ничего не слышу! – шепнул я Сускезусу.

– Скоро услышите; я лежал и вдруг услышал дважды, а теперь услышите и вы!

Действительно, почти в тот же момент услышал и я страшный человеческий крик, крик, леденящий душу, который я никогда не мог забыть. Вопль, протяжный стон, в котором можно было различить слово: «Спасите!..»

– Боже мой, кто-то зовет на помощь! Разбудим товарищей и поспешим на помощь!

– Пойдемте, – сказал онондаго, – но звать никого не надо! Двое лучше, чем четверо… Подождите минуту!

Я ждал, напрягая слух, пока Сускезус сбегал в хижину и вернулся оттуда с нашими карабинами, затем легким, неслышным шагом, едва касаясь земли, быстро, но осторожно пошел по направлению к юго-западу, откуда донесся крик.

Онондаго просил меня избегать даже малейшего шума. Я не в состоянии был говорить, до того был взволнован и встревожен; я старался ступать след в след за своим проводником. Так мы прошли с полмили. Сускезус остановился и шепнул:

– Здесь, недалеко где-то, подождем!

Мы притаились под нижними ветвями трех молодых елей, столь густых, что в десяти шагах нас под ними нельзя было бы заметить. Мы присели с ним на ствол упавшего дерева, и я заметил, что индеец держит курок на взводе; я последовал его примеру.

– Хорошо! – одобрил Сускезус. – Теперь слушайте!

Почти в тот же момент я услышал слабый, подавленный стон, ясно говоривший о человеческих страданиях. Я хотел вскочить и броситься на помощь, но Сускезус силой удержал меня.

– Ничего сделать нельзя, оставаться смирно! Воин знает, когда надо действовать и когда надо не шевелиться!

– Но разве ты не слышишь этого стона? Человек мучается возле нас!

– Ну и что же? Бледнолицые всегда стонут, и страдания всегда вырывают у них вопли.

– Так ты думаешь, что это бледнолицый, может быть, кто-нибудь из наших? Если я еще раз услышу стон, я не выдержу!

– Зачем вести себя, как скво? Что такое несколько стонов? Индеец никогда не издает ни стона, ни жалобы на тропе войны!

Я готов был крикнуть, сорваться и поспешить на помощь, но Сускезус зорко следил за мной и силой удержал меня. Трижды слышал я этот страшный стон, все слабее и слабее, и последний, как мне показалось, раздался совсем близко от меня; раз мне даже послышались слова: «Воды!»

Два мучительных, невыносимо мучительных часа просидели мы на стволе упавшего дерева, дожидаясь рассвета. Наконец слабый свет проник сквозь густую листву деревьев, и появилась возможность разглядеть предметы вокруг себя. Сускезус прежде, чем выйти, высунул голову вперед, и вдруг из его уст вылетело чуть слышное восклицание «хуг», столь обычное у индейцев.

Из этого я заключил, что он увидел что-то необычное; я вылез за ним из-под елей, и он молча показал мне рукой, в каком направлении следовало смотреть. Какое страшное, возмутительное зрелище предстало в этот момент моим глазам! Верхушки двух молодых сосен были силой согнуты книзу, и к каждой из них была привязана одна из рук несчастного мученика, после чего верхушки выпустили, – и жертва повисла в воздухе на высоте более пятнадцати футов над землей. Он был уже мертв, но когда его так распинали, он был еще жив, и это его стоны раздирали мне душу. Он висел ко мне спиной, и я не мог видеть его лица. Кроме того, из головы его обильно лилась кровь, что заставило меня предположить, что он был скальпирован.

– Вы видите, гуроны были здесь! – сказал Сускезус и показал мне на обнаженное место ноги повешенного: нога эта была ногой чернокожего!

Я обежал и заглянул в лицо несчастного. Это был Петер, негр Тэн-Эйка. Какими судьбами он попал в руки гуронов? В хижине, застигнутый ими врасплох, или в лесу, когда он нес провизию землемерам, – так и осталось неизвестным.

– Дай мне сюда твой томагавк! – сказал я, как только успел совладать с чувством ужаса и отвращения при виде такого зверства. – Я срублю эти сосны, чтобы освободить беднягу!

– Зачем? – возразил онондаго. – Так ему лучше: ни зверь, ни кабан не доберутся до него! Здесь оставаться нехорошо! Сосчитаем гуронов и уйдем! – сказал онондаго.

– Как их сосчитать, – сказал я, – когда даже и след их простыл?!

В двадцати шагах от роковых сосен мы нашли обе крытые корзинки, в которых Петер носил продукты землемерам; они были обе пустые, но нигде не было видно ни крошек, ни объедков. Между тем Сускезус нашел доказательство, что Петер сидел под деревом и, очевидно, был здесь захвачен гуронами, что между ними завязалась недолгая борьба: на траве и листьях видны были следы крови, от этого места под деревом и до двух сосен. Значит, он был ими ранен или убит раньше, чем был распят. Но не это интересовало Сускезуса: для него было особенно важно определить число гуронов.

– Надо спешить назад! А то, пожалуй, товарищей могут застать спящими, врасплох! Гуронов здесь было четыре или пять человек, которые, вероятно, отделились от главного отряда, не присутствовавшего при этой казни!

Когда мы подошли к хижине, было уже совершенно светло, и я увидел Джепа, преспокойно полоскавшего свои кастрюли в ручье. Гурт и Дирк, вероятно, еще спали, так как их нигде не было видно. С той возвышенности, на которой мы стояли, можно было видеть далеко, так как кругом хижины место на большом расстоянии было открыто, и это было большим преимуществом месторасположения жилья; к нему днем нельзя было подойти незамеченным.

Как я и ожидал, оба мои друга спали крепко, и, когда я разбудил их и рассказал, что мы видели, они были глубоко потрясены, а Джеп, вернувшийся в хижину вслед за мной, тоже слышавший мой рассказ, пришел в бешенство и клялся всеми святыми отомстить за своего соплеменника.