Джеймс Джойс - Улисс [ЛП]

ЦВЕЙТ: Спасибо, хозяйка.

БЕЛЛО: Будешь заправлять кровати, готовить мне ванну, опорожнять горшки с мочой из разных комнат, в том числе и от старой м-с Кьог, поварихи, с песочком. Да чтоб драил их хорошенько, все семь, запомни, или нахлебаешься из них же, вместо шампанского. Пей с пылу, с жару, прямо из-под краника. Гоп! По струнке у меня ходить будешь, не то закачу тебе лекцию о твоих проступках, мисс Рубинчик, и что есть мочи проскоблю твой голый волдырь, барышня, грёбаным гребнем. Прочувствуешь все промахи своего поведения. По вечерам сорокатрёхпуговичные перчатки будут облегать твои накремленные и обраслеченные руки, свежеприпудренные тальком и тонконадушенные по кончиками пальцев. За подобную честь рыцари в старину жизнь отдавали. ( Он хихикает. ) Мои мальчики будут бесконечно очарованы, найдя тебя таким женоподобным, полковник, вот что главное-то. Когда заявятся сюда, в ночь накануне свадьбы, потешить мою новую прелестницу на золочёных каблуках. Сперва, я пройдусь по тебе самолично. Мой знакомец с ипподрома, Чарльз Альберт Марш—я только что из постели с ним и ещё одним джентельменом из конторы Кубка и Корзинки—присматривает девицу для всяких дел, и не артачливую. Выпять грудь. Улыбайся. Опусти плечи. Ну, что ещё надо? ( Он объявляет. ) следующий лот – дресирован владельцем брать и носить корзину в пасти. ( Он оголяет свою руку и всовывает по локоть Цвейту во влагалище. ) И глубина что надо. Как оно, ребята? Пронимает? ( Тычет руку в лицо покупателю. ) Глянь, смачиваешь пол и – полируй!

ПОКУПАТЕЛЬ: Даю один флорин.

( Служитель Дилона встряхивает свой колокольчик. )

ГОЛОС: Переплатил шиллинг и восемь пенсов.

СЛУЖИТЕЛЬ: Дрздень!

ЧАРЛЬЗ АЛЬБЕРТ МАРШ: Должно быть девственница. Дыхание хорошее, чистое.

БЕЛЛО: ( Пристукивает своим аукционным молоточком. ) Два фунта. Фигура с крутым задом и по доступной цене. Рост четырнадцать пядей. Потрогайте кончики и убедитесь. Ухватисто. Эта гнедая шкура, эти мягкие мускулы, эта нежная плоть. И зачем только я не прихватил сюда мой золотой дырокол! А доится совсем легко. Три галлона в день. К тому же готовый стадопреумножатель – телится через час. Молочный рекорд его родителя составил тысячу галлонов цельного молока за сорок недель. Оа, мое сокровище! На задние лапы! Оа! ( Он ставит клеймо – свой инициал "К" на крупе Цвейта. ) Так-то! Заверено – Коен! Кто даст сверх пары круглых, джентельмены?

ТЁМНОЛИЦЫЙ МУЖЧИНА: ( С деланым акцентом. ) Сто пунтов стерлинк.

ГОЛОСА: ( Подавленно. ) Для халифа Гарун-аль-Рашида.

БЕЛЛО: ( Весело. ) Верно. Пусть всех проберёт. Узкая, вызывающе короткая юбка, подхлестываясь до колен для показа промелькно-белых панталончиков, является мощным оружием, и—в сочетании с прозрачными чулками на изумрудистых подвязках, с длинным прямым швом, тянущимся выше колен—взывает к лучшим инстинктам мужчины-плейбоя. Обучись плавной дробной походке на четырёхдюймовых каблуках Людовика ХV, наклоняйся на греческий манер, маня ягодицами, ляжки вспушены, колени скромно целуются. Сконцентрируй всю силу прельщения и направь на них. Раздрочи их на Гомморальные пороки.

ЦВЕЙТ: ( Утыкается зардевшимся лицом себе подмышку и лыбится, сунув в рот указательный палец. ) О, я знаю, на что это вы намекаете.

БЕЛЛО: А на что ты ещё годен, импотент эдакий? ( Он наклоняется и, всматриваясь, грубо тычет веером под курдючные складки зада Цвейта. ) Встань! Встань! Кот бесхвостый! Что тут у нас? Куда делся твой резной чайник или тебе его отчикнули, кокиека? Пой, пташка, пой. Он такой же вялый как у шестилетнего мальчика, что делает пи-пи за телегой. Купи ведро, или продай свой насос. ( Громко. ) Ты годен исполнять мужское дело?

ЦВЕЙТ: Эклес-Стрит.

БЕЛЛО: ( Саркастически. ) Я ни за что на свете не хотел бы задеть твои чувства, но там хозяйничает мужчина с мышцей. Всё переменилось, мой голубчик. Он, таки, смахивает на взрослого дядю с улицы. Тебе-то, неумеке, не досталась такая палица, вся в шишках, бородавках и нашлёпках. А уж он вдвинул свой болт, я те дам. Нога к ноге, колено к колену, брюхо к брюху, титьки к груди. Вот кто никак не евнух. Поросль рыжей волосни торчит у него сзади, как куст папоротника. Подожди девять месяцев, малый! Святая закваска: она уже брыкается и пёрхает в её утробе! Тебя это бесит, а? Задевает за живое? ( Он презрительно сплевывает. ) Плевательница!

ЦВЕЙТ: Со мною мерзко обошлись, я сообщу в полицию. Сто фунтов. Неудобосказуемо. Я…

БЕЛЛО: Вот бы ты бы, да кишка тонка. Нам ливень подавай, а не твою изморось.

ЦВЕЙТ: Свести меня с ума! Молл! Я забыл! Прости, Молл!.. Мы… Ещё…

БЕЛЛО: ( Безжалостно. ) Нет, Леопольд Цвейт, всё переменилось по воле женщины, покуда ты спал в Сонной Ложбине свою ночь длиною в двадцать лет. Возвращайся и сам взгляни.

( Старая Сонная Ложбина зовёт через поляну. )

СОННАЯ ЛОЖБИНА: Рип ван Винкл! Рип ван Винкл!

ЦВЕЙТ: ( В подраных мокасинах с заржавленным дробовиком, на цыпочках, топорща пальцы, заглядывает коршуно-костлявым бородатым лицом через ромбовидный оконный переплёт, вскрикивает. ) Я вижу её! Это она! Первый вечер у Мэт Дилон! Но платье, почему-то зелёное и волосы покрашены в золотисный цвет и он… ( Он озадаченно нахмуривается. ) Хм. Сфинкс. Зверь с двумя спинами в ночное время. Замужем.

БЕЛЛО: ( Издевательски смеётся. ) Эх ты, филин, это дочь твоя с малингарским студентом.

( Милли Цвейт, льноволосая, зелёноодеянная, легкосандальная, её голубой шарф под морским ветром вьётся кругом, высвободившись из объятий своего кавалера она зовёт, изумлённо округлив свои молодые глаза. )

МИЛЛИ: Ой! Это ж Папуля! Но… О, Паплик, как ты постарел.

БЕЛЛО: Как круто всё переменилось, а? Наш всяковсяченный, наш письменый стол, за которым мы никогда не писали, кресло тетки Хагарти, наши классические репродукции старых мастеров. Другой мужчина и его дружки живут тут припеваючи.

УПОКОЁННОСТЬ ПОДКУКУШНИКА: Ну, и что такого? А сколько у тебя было женщин, скажи-ка. Ходил следом за ними по тёмным улицам, плоскоступ, подстегнуть их своими сдавленными всхрюками. Что скажешь, мужчина-проститутка? Непорочные дамы, со свёртками бакалеи. Провернись. Соус для гусятины, гусь мой, О.

ЦВЕЙТ: Они… Я…

БЕЛЛО: ( Хлёстко. ) Оттиски их каблуков вытопчут брюссельский ковер, что ты купил на аукционе у Рена. В своих жеребячьих игрищах с кобылкой Молл, они расколошматят статуэтку, что ты тащил домой, под дождём, во имя искусства ради искусства. Они вломятся в секреты твоего нижнего ящика. Выдерут страницы из твоей книжонки по астрономии, чтоб раскуривать трубку. И будут харкать в твой медный фендер у камина, что ты купил за девять шиллингов у Хемптона Линдома.