Джеймс Джойс - Улисс [ЛП]

ЦВЕЙТ: За десять и шесть. Так ведут себя только последние подонки. Отпусти меня, Я вернусь. Я докажу…

ГОЛОС: Клянусь!

( Цвейт стискивает кулаки и крадётся вперёд, зажав в зубах здоровенный нож. )

БЕЛЛО: С оплатой за проживание, или как нахлебник? Слишком поздно. Ты смастерил свою второлучшую кровать и теперь другим возлежать в ней. И уже готова твоя эпитафия. Тебя унизили и отшвырнули, о чём и помни, дряхлый боб.

ЦВЕЙТ: Где справедливость. Вся Ирландия против одного! Неужто никто-никто..?

( Он прикусывает свой большой палец. )

БЕЛЛО: Умри и будь проклят, если имеешь хоть малейшее представление о порядочности, или благопристойности. Могу угостить тебя редкостным старинным вином, которое мигом снесёт тебя в ад и обратно. Подпиши завещание и оставь нам всё, до гроша. Если у тебя нет ничего, постарайся, черт возьми, достать: укради, ограбь! Мы похороним тебя в наших сортирных кусточках, где пребудешь сдохшим и обделанным, подле старого засранца Коена, моего приёмного племянника, за которого я вышла было замуж, старый долбаный прокуратор-подагрик и содомит, с судорогой в шее – в одном ряду с моими остальными десятью или одинадцатью мужьями, как уж там звали этих паскудников, задохшихся в одной сливной яме. ( Он закатывается громким мокротным смехом. ) Мы удобрим тебя на славу, м-р Цветик! ( Он трубит глумливо. ) Пока, Полди! Пока, Папуля!

ЦВЕЙТ: ( Хватается за голову. ) Моя сила воли! Память! Я согрешал! Я стра…

( Он рыдает без слез. )

БЕЛЛО: ( Глумливо. ) Поплачь детка! Крокодиловой слезой!

( Цвейт, сломленный, туго спутанный для жертвоприношения, рыдает, уткнув лицо в землю. Слышится тягучий удар колокола. Темношалевые фигуры обрезанцев, в мешковине и пепле, стоят у стены плача. М. Шуломович, Иосиф Голдвотер, Мозес Херцог, Хэрис Розенберг, М. Мойсел, Дж. Цитрон, Минни Вочман, О. Мастиански, Преподобный Леопольд Абрамович, Чазен. Всплескивая руками, они, томящим душу плачем, оплакивают выкреста Цвета. )

ОБРЕЗАНЦЫ: ( С неясным гортанным напевом, роняют на него плоды мертвого моря, но ни единого цветка. ) ШЕМА ИЗРАЕЛ АДОНАИ ЭЛОХЕНИ АДОНАИ ЭЧАД.

ГОЛОСА: ( Вздыхая. ) Вот и не стало его. Ах, да. Да, и вправду. Цвейт? Первый раз слышу. Странный он был. Вон вдова. Даже так? Ах, да.

( От костра самосожжения вдовы вздымается пламя смолистой камфоры. Завеса ладанного дыма наплывает и рассеивается. Покинув свою рамку резного дуба, нимфа с распущенными волосами, в лёгком одеянии коричневато искусственных тонов, нисходит из своего грота и, пройдя под тесносплетёнными кронами тиссов, останавливается над Цвейтом. )

ТИССЫ: ( Перешёптываясь листьями. ) Сестра. Наша сестра. Тсс.

НИМФА: ( Мягко. ) Смертный! ( С сочувствием. ) Не убивайся ты так, не надо!

ЦВЕЙТ: ( Переколыхиваясь, как желе, глубже под ветви в полоски солнечных лучей, с достоинством. ) Какой апофеоз. Я чувствовал, от меня ждут этого. Сила привычки.

НИМФА: Смертный! Ты отыскал меня в плотской компании: канканки, любители фривольных пикничков, кулачные бойцы, знаменитые генералы, бессмертные пантомимщики в тугих трико и лощёные танцоры шимми, Ла Аврора и Карини, музыкальный акт, хит века. Меня окутывала дешёвая розовая бумага, пропахшая солидолом. Я была окружена прогорклыми скабрезностями клубменов, историями для возбуждения неоперившейся юности, рекламой прозрачненьких, подзаряженой игральной зернью и подкладками для бюста, интимными вещицами и почему следует носить тугие рейтузы, с отзывом восхищённого джентельмена. Из полезных советов для тех, кто замужем.

ЦВЕЙТ: ( Приподымает свою черепашью головку к её лону. ) Мы встречались где-то прежде. На иной звезде.

НИМФА: ( Опечалено. ) Резиновые товары. Без износа, поставки аристократии. Корсеты для мужчин. Я исцеляю от припадков, или альтернативное применение деньгам. Отзывы пользовавшихся чудесным увеличителем грудей профессора Волдмена. За три недели мой бюст увеличился на четыре дюйма, сообщает м-с Гас Раблин с фото.

ЦВЕЙТ: Это вы про ФОТО-КРОХИ?

НИМФА: Ну, да. Ты унёс меня с собой, обрамил меня дубом и блестками, поместил над своим брачным ложем. В один из летних вечеров, без свидетелей, ты поцеловал меня в четырёх местах. И любящим карандашом подтушевал мне глаза, груди и срам.

ЦВЕЙТ: ( Смиренно целует её длинные волосы. ) Твои классические формы, прекрасная бессмертная. Мне радостно было смотреть на тебя, восхвалять тебя, творение красоты, почти поклоняться.

НИМФА: Тёмными ночами мне слышны были твои восхваления.

ЦВЕЙТ: ( Поспешно. ) Ну, да, да. Ты хочешь сказать, что я… Сон в любом из нас раскрывает худшие стороны, кроме, пожалуй, детей. Знаю, я свалился с кровати или, вернее, был вытолкнут. Сталистое вино, говорят, помогает от храпа. Что до прочего, то имеется английское изобретение, брошюру о котором я получил несколько дней назад – ошиблись адресом. Средство, как его вставлять, что приводит к бесшумному, неприметному выпшику. ( Со вздохом. ) Спокон веков, всё то же! Непрочность, имя твое – брак.

НИМФА: ( Затыкая пальцами уши. ) А слова-то! Таких не водится в моем лексиконе.

ЦВЕЙТ: Ты понимала их?

ТИССЫ: Тсс.

НИМФА: ( Прикрывает лицо рукой. ) А уж чего мне пришлось насмотреться в этой спальне! Что только не видели мои глаза.

ЦВЕЙТ: ( Извиняющеся. ) Знаю. Грязное личное бельё, осторожней с изнанкой. Колечки разболтались. Из Гибралтара, долгим морским путем, давным-давно.

НИМФА: ( Опуская голову. ) Хуже! Хуже!

ЦВЕЙТ: ( Осторожно призадумывается. ) Тот старый ящик-футляр. Но её вес был ни при чём. Она весила ровно одиннадцать стоунов и девять. Это уже потом, как отняла от груди, поправилась на девять фунтов. Там оказалась трещина и клея мало, а? И тот идиотский оранжевый сосуд с одной всего ручкой.

( Слышится шум водопада со звонким журчанием струй. )

ВОДОПАД:

ТИССЫ: ( Сплетая свои ветви. ) Слушай. Шёпот. Она права. Наша сестра. Мы росли и давали тень в нескончаемые летние дни.

ДЖОН ВАЙЗ НОЛАН: ( В глубине, в униформе Ирландских Государственных Лесничих, снимает свою шляпу с перьями. ) Процветайте. Давайте тень в нескончаемые летние дни, деревья Ирландии.

ТИССЫ: ( Бормоча. ) У Пулафоки с экскурсией старшеклассников? Кто покинул своих, клянчащих корж, одноклассников, устремясь в нашу тень?

ЦВЕЙТ: ( Узкогрудый, покатоплечий, пухлый, в непонятном подростковом костюме в серо-чёрную полоску, в белых тениссных туфлях и гольфах закатанных книзу, с кокардой на красной школьной фуражке. ) Я был подростком, переходный возраст. Много ли надо было? Подколыхивающий экипаж, смешанные запахи дамской раздевалки и уборной, давка в толпе на старой Римской лестнице, потому что они любят грудиться—стадный инстинкт—и тёмная сексопахучая винтовая лестница театра. Даже ценник на их нижнем белье. А тут жара. В то лето отмечались приливы зноя. Школа кончилась. И винный пирог. Дни Альционы.