Исаак Ландауэр - Параметры поиска

– Грустно всё, однако, получается.

– Так никто и не обещал, что будет исключительно весело. Процесс запущен, и ладно. Дальше будет видно.

– Думаешь, оно того стоит?

– Я не думаю, я размышляю, – Андрей встал со стула, хлопнув рукой по колену, по-видимому, в ознаменование конца разговора. – Ты вкусненького чего-нибудь привёз, надеюсь? Вроде пастилы или зефира, от одного чая скоро взвою уже.

– Нет, но здесь же рядом есть магазин, давай съезжу куплю.

– Там невкусный, я уже брал.

– До него шесть километров, кому ты заливаешь.

– Хоть шестьдесят, недостатка во времени я уж точно не испытываю. Жадность мужчине не к лицу, знаешь ли. Придётся так хлебать, – и он поспешил священнодействовать с чайником.

То был старый, явно доставшийся от прежних хозяев, местами облупившийся экспонат времён форсированной индустриализации, но Андрей почему-то всегда пользовался им. Поставив на электрическую плитку, долго и сосредоточенно наблюдал, как тот закипает, сохраняя почти всегда молчание. Казалось, в этом тривиальном процессе сконцентрировались для него все загадки бытия, так внимательно заглядывал каждый раз внутрь, приоткрывая крышку. Он действительно смотрелся тихо помешанным, даже в манере двигаться появилась некоторая порывистость и нервозность, вот только нервничать, Николай это доподлинно знал, поводов у него не имелось. Случалось, он что-то бормотал себе под нос, как бы забывая о присутствующем, хотя в тех редких случаях, когда удавалось что-то разобрать, это оказывалось продолжением недавнего разговора, что в форме куда менее острой полемики таким манером перемещалось на сохранение в черепную коробку. Андрей почти боялся всякой лишней информации, жил в изоляции, не зная ни телевизора, ни интернета, но любую мелочь, хотя бы косвенно связанную с плохо осязаемой целью своего здесь пребывания, готов был обсуждать часами: хоть с собеседником, хоть наедине. «Человек странной судьбы», – говорилось о таких в третьесортных кассовых романах, но, в отличие от тусклых героев чьей-то подержанной фантазии, он был здесь, самым буквальным образом существовал, задумчиво дул на кипяток и порой улыбался, становясь одновременно похожим на ребёнка и серийного маньяка-убийцу. Николаю почему-то сделалось жутко от этой картины и, рванувшись, он быстро вышел на крыльцо.

Но и участок его похож бы на Бермудский треугольник, где, следуя логике магнитной аномалии, творилось по большей части чёрт знает что. Ухоженностью здесь и не пахло: хотя огнепоклонник-хозяин первым делом спалил весь унаследованный хлам, картина не возделанной грязной земли создавала ощущение брошенности, некоторой даже опустошённости. Линии электропередач проходили далеко за домом, окон на этой стороне не имелось, а поскольку иных свидетельств цивилизации не наличествовало, то, глядя вперёд, казалось, что стоишь на месте жестокого побоища какой-нибудь алчной междоусобной распри удельных князей, и всех, кого не удалось истребить, добры-молодцы дружинники угнали в полон. Утоптанные тропинки демонстрировали, чем был наполнен типичный день здешнего обитателя: дровник, старый прогнивший сарай, дорожка к воротам с калиткой и последняя, ведущая в противоположный угол, что невольно поманила Николая своей явно не прикладной функцией. Он надел калоши, аккуратно спустился по шатким скользким ступенькам издыхающего крыльца и, сделав три десятка уверенных шагов, обнаружил на постаменте из четырёх кирпичей сделанный из брусков пять на десять – субботники на даче покойной бабушки научили его разбираться в стройматериалах, решётчатый каркас размером эдак метра три на четыре. Воздвигнуть предполагалось нечто основательное, раз конструкция имела три ряда перекрещенных брусьев, намертво стянутых саморезами. Работа, по-видимому, была закончена сравнительно недавно, так как один из них, не закрученный до конца, лишь слегка поддался действию ржавчины.

– Вот, дерево осталось, – он уже знал, что Андрей имел привычку ходить с бесшумностью охотящегося кота, но всё равно каждый раз невольно вздрагивал. – Решил пристроить.

– А что это будет?

– Ничего. Всё уже сделано.

– Тогда что это? – слегка раздражённо повторил Николай вопрос.

– Говорю же, – Андрей смотрел непонимающе, – просто что-то. Не знаю. Разве у всего должно быть применение?

– Желательно.

– А как же храмы, например?

– Там хотя бы молятся – в сухом прохладном месте.

– Тогда давай предположим, что я на этот символ молюсь. Палки уложены в три слоя, проводим уместную параллель с тремя измерениями – и вперёд. По-моему, вполне разумно.

– Не палки, а бруски, – не в силах вынести этой ахинеи, Николай цеплялся к чему-то, имевшему хоть какое-то касательство к миру здравого смысла. – Это бруски. А если, скажем, пятнадцать на пятнадцать, сантиметров то есть, или, как принято говорить у работяг, сто пятьдесят на сто пятьдесят, уже, соответственно, миллиметров, то будет уже брус.

– У тебя всё хорошо? – внимательно посмотрел на него Андрей. – Ты точно бредишь.

– Я брежу? – вскрикнул Николай, но неожиданно визгливо, так что тут же устыдился своего вопля и перешёл на быструю отрывистую речь. – Ты, идиот, соорудил здесь какую-то бредятину, а не меня смотришь как на душевнобольного. Глаза разуй, доктор Айболит хренов.

– Да ладно тебе, – примирительно, будто и впрямь боясь расстроить его, тихо заговорил Андрей. – Всего-то захотелось чего-нибудь сделать руками, почувствовать себя в некотором роде создателем что ли. Да и доски эти… бруски, – тут же поправился он, – всё равно бы сгнили без дела. А мне здесь никаких пристроек или ещё чего такого не нужно совершенно. Да и работать просто так, без насущной цели, мне полезнее, я ведь сюда забрался не огород копать. Не знал, что тебя это так расстроит – хочешь, распилим эту ерунду и спалим, у меня как раз осталось в канистре немного бензина, – уже с какой-то отеческой заботой, ласково закончил Андрей.

– Вот что в тебе есть, – небогатый на искренних бескорыстных друзей Николай вдруг проникся теплотой к этому безвредному, в общем-то, дураку, – так это умение спокойно, вкрадчиво даже, говорить, объясняя любую, хоть тысячу раз ненормальную свою затею. Гляжу на сей религиозный символ и понимаю: диагноз, а ты прошамкал что-то над ухом, и вроде как не таким уж кажется всё беспросветно глупым. Пошли в дом, тем более чайник, наверное, вскипел уже. А всякое творение, продолжим твою мысль, когда особенно имеет место исключительно порыв души без всякой насущной цели, есть торжество независимого, хотя и чуточку поехавшего, ума, и посему уничтожать подобное есть грех великий. Особливо если учесть, что за время этого невиннейшего факельного шествия вода бы наверняка выкипела, и вполне мог начаться пожар. Надо привезти тебе огнетушитель, кстати – не всё же с пустыми руками в гости наведываться.