Исаак Ландауэр - Параметры поиска

К тому моменту, когда Николай окончил длинную тираду, рыба была уже готова, стекавший на угли жир распространял благоухание, и у Андрея, привыкшего довольствоваться последнее время одной лишь гречкой, нервно задергались крылья носа, лишь только первые соблазнительные запахи в виде характерных электрических импульсов достигли истосковавшегося по удовольствиям мозга. Они внесли блюдо в дом, спрыснули лимоном, звонко чокнулись и трясущимися от голодного возбуждения руками начали есть. Как только первые куски упали на дно желудка, стало полегче, и появилась возможность снова вернуться к тихой размеренной беседе.

– Тебе для чего этот оголтелый аскетизм? – спросил Николай. – Есть же деньги хотя бы на нормальную жратву, неужели ты такой дурак и всерьёз надеешься, что это поможет? К тому же здесь деревня, наверняка есть и молоко, хоть козье, хоть баранье – только плати, кур я сам видел, скотину кое-где держат, так и поиграл бы лучше в слияние с природой посредством органической пищи, для чего так себя насиловать. Считаешь, наверное, что на пустое брюхо лучше думается? Но это хорошо для художников, это им с голодухи ночами не спится и мозг от недостатка углеводов рождает полезные для творческого процесса галлюцинации, а сугубо мыслительный процесс требует сытости.

– Не сказал бы, что ты угадал, – ещё дожёвывая, уже спешил ответить Андрей. – Даже не знаю, как объяснить. Хочется некоторым образом обнулить всё что ли, сделать ощутимее разрыв между прошлым и настоящим. Вроде как выкопать пошире ров перед домом, чтобы самому себе прежде всего обозначить, что здесь – свои, а там – чужие. Почему-то люди стесняются о таком говорить, но я всё ещё не уверен, и всё ещё боюсь, хотя с каждым днём всё меньше. Это надуманно, я согласен, некое, скажем так, вспоможение, на уровне банального самовнушения, так ведь действует же. Нет и не может быть здесь никакого очищения, тем паче духовного, в подобный бред даже я не поверю, но отсутствие сколько-нибудь сильных эмоций да и вообще событий, тем не менее, и создаёт требуемое разграничение. Вроде как вынужден ты писать историю своей жизни в пределах одной книги и, чтобы как-то подчеркнуть, что вот здесь у нас даже не новая глава или часть, а совершенно иное произведение, сознательно оставляешь несколько пустых листов. На сугубо физическом уровне это проявляется в том, что отчаянно хочется довести себя до состояния близкого к анорексии, чтобы только затем нарастить на кости новую свежую плоть. Обновление, банальная и весьма приземленная фантазия, но кто как умеет. По-твоему это слишком глупо?

– По-моему каждый, кто способен чему-то посвятить себя всерьёз уже одним этим заслуживает уважения, – он заканчивал второй бокал и вместе живительной силой винограда по жилам его растекалось добродушие на грани кратковременной всеобъемлющей любви. – Ты, в целом, конечно, прав, какая разница как идти или ползти на карачках к цели, главное, чтобы приближаться. Есть в этом что-то завораживающее и притягивающее. Вот посмотри хоть на меня, какого я здесь у тебя делаю? Баб – нет, выпивки – почитай тоже, заняться – нечем, а вот езжу ведь, полтора часа в один конец, и это за одним, почитай, разговором с не больно-таки, уж не обижайся, умным человеком. К слову, последнее лишь дело времени, с таким подходом ты быстро чердак заполнишь, уже прогресс чувствуется. С каждым годом, да какой там годом – часом, остаётся всё меньше и меньше тех, с кем можно поговорить. Тут любая индивидуальность на вес золота, а ты у нас так прямо-таки выдающийся перл, эдак махнуть-то к чёрту на рога за гармонией мало кто сможет. Я, например, точно не смогу. Заскучаю.

– А ты уверен? Никогда ведь не пробовал.

– Более чем. Ты правильно сказал про чистый лист, в каком-то смысле тебе очень повезло, что жил до этого сугубо животными инстинктами, у тебя независимого мышления или хотя бы созерцания как такового и не было до сих пор. Нормальный самцовый императив поведения, бездумный, и в этом основная его прелесть. Разница между нами огромная: ты за девками волочился, движимый инстинктами и ничем более, а у меня это легло порядочным слоем в фундамент мировоззрения, и оттуда его без риска порушить всё здание теперь не достать. Я уже не бабник, я гедонист: звучит смешно, но на деле куда как грустно. Это въелось в естество, стало частью меня, залезло на территорию даже сознания. И не вытравишь. Я их всех, этот проклятый женский пол с антрекотами, вином, комфортом и тёплым климатом, может, и ненавижу так, что трудно передать, а ничего поделать не могу. Все мы здесь слабые, да к тому же изъеденные привычками, и нам требуется хорошая встряска, чтобы съехать с проклятых рельсов, ведь пока не выбросит к чёртовой матери из знакомой колеи, как произошло с тобой, ничего-то мы ни увидеть, ни сделать не можем. Я тоже бы хотел как ты «обнулить», уехать на край, за край или куда там уезжают, но боязно. Знаю, что не выдержу. Тебе легко теперь рассуждать, твои мосты заботливо сожгли и путь назад отрезали, а вот попробовал бы сам послать всё куда подальше. Неужели думаешь, что легко?

– Какой там. Я бы даже не додумался.

– Что в тебе, безусловно, нравится, это умение судить объективно, в том числе, когда дело касается собственной персоны. Обычно у записавшихся в мыслители или философы именно с этим беда: весь мир для них – открытая книга, с мужицкой грубостью режут в лицо правду-матку, но лишь только дойдет до себя – умеренность и трезвость суждений поминай как звали. В этом смысле мне больше всего нравится Вольтер: полвека с лишним вбивал в просвещённые башки атеизм, а умер, причастившись, в лоне святой церкви. Ну разве не прелесть. И ведь абсолютно у всех так, исключений пока что история не знала. Ты тоже, думаю, если нащупаешь что, быстро начнёшь судить легко и свысока, рассуждать с апломбом или, там, проповедовать воздержание чуть только не с рождения, деликатно опуская историю становления непосредственно личности автора. Вот я тогда посмеюсь. Да не над тобой, не кривись, над тем дурачьём, что тебе в рот заглядывать станет. А что станут – это как пить дать. На фоне повсеместной серости всякая мысль достойна восхищения. Да и потом, лучше найти красоту в уродстве, чем любить навязанные образы. Пусть обезумевший дурак, но всё же не слащавый выпестованный поп с мыльной харей и похотливо бегающими глазками.

– Нельзя всю жизнь от чего-то бегать, – Андрей выпил залпом остатки бокала и, мотнув зачем-то головой, продолжил. – Некоторые вещи нужно просто принять. Церковь продажна, власть развращает, три и более года службы в системе МВД вообще приводят к необратимым изменениям в части восприятия действительности. Плавая в море запросто можно утонуть или сделаться обедом более крупного хищника, а женщины… Всё глупое, ненужное, лишнее в организме самца порождается женщиной. Но оно же и делает его мужчиной. Конечно, мечту на бабу не меняют. Но где ты видел такую мечту. Есть, знаешь, в тебе некоторая латентная эпатажность: всё же имеется, но тщательно маскируется – прежде всего от себя. Воля и характер – это не левая и правая рука, с ними не рождаются, и, кстати, их также не приобретают в результате многотрудной хирургической операции, они не более чем конкретные решения, ответ каждого на вызов или просто дилемму. И тут кому что ближе или, к примеру, кому чего больше хочется. Возможность отказаться от сиюминутного удовольствия во имя будущего, часто призрачного или вообще эфемерного понятия вроде чувства собственного достоинства, желание победить, а не сдаться, ведь проигрывать всегда легче, а то и вовсе приятнее.