Линда Сауле - Самый желтый карандаш

***

Я хорошо помню день, когда впервые услышала о Желтом карандаше. Дело было поздним октябрем. Наша группа окончательно сформировалась, пара человек ушли из нее в самом начале года, но я не знала ни их имен, ни причин, вынудивших их так поступить. Я просто мысленно законспектировала: минус два. И продолжила жить, как и прежде. Это была не моя потеря.

Стояла осень. Приход осени не спутать ни с каким другим временем года. Вначале ты ощущаешь, как всё, что летом было сухим, становится мокрым, а то, что уже было мокрым, – не просохнет теперь до следующего лета. Я говорю о мостах и их «подноготной». Хочешь узнать, какой сезон стоит в Англии, – загляни под мост. Если изо рта идет пар, значит, весна, если ты видишь плевки на асфальте, значит, лето, если под мостом никто не ездит – зима, если же тебя продирают мурашки – это она, милая лондонская осень.

Все вдруг укутались в уютные свитера, и мне казалось, что нигде больше люди не одеваются также красиво, как осенью в Англии. Эта страна создана для того, чтобы творить моду осенних улиц. Кардиганы, накидки, шарфы, ботинки, вязаные носки и гольфы, шерстяные юбки, драповые пальто – мои глаза ликовали, когда я смотрела на парад теплоты на улицах.

И только вечеру было подвластно изменить дневные законы: стоило ему опуститься на город, как оголялись ноги, головы и шеи, как правило, после девяти вечера, особенно в пятницу. Пестрые девушки в мини юбках, на шпильках на босу ногу. Не уверена, что их грело больше – радость от окончания рабочей недели или горячительное? Возможно, и то и другое. Но дрожь их была вполне реальной. Вспоминая «пятничных» девушек, я так и вижу, как они идут на полусогнутых коленях из-за огромных шпилек, громкоголосые, красивые донельзя, с ресницами, словно опахало, и губами, словно соцветие психотрии 30 30 Цветок, напоминающий по форме женские губы, накрашенные помадой красного цвета . There is always a walk of famebefore a walk of shame 31 31 Перед позорным шествием всегда идет шествие славы (англ.) Walk of shame – позорное шествие. Так говорят про девушек, которые утром возвращаются из ночных клубов и идут по городу с размазанным макияжем, небрежной одеждой и пр. . Я искренне завидовала их самообладанию и со временем тоже научилась не замечать холода, ведь в конечном итоге, у человека всегда есть выбор: страдать от чего-то или не обращать на это внимание.

Была пятница, хорошо помню, что настроение у меня было поганое – впереди выходные, а я их недолюбливала. На первом курсе я была еще слишком поглощена своей целью – узнать как можно больше о рекламе. Я не могла и не желала тратить время на отдых. Поэтому я стремилась впитать как можно больше информации в пятницу, перед тем, как медленно потечет патока субботы и воскресенья.

К нам на девятый этаж пришли гости. Это были двое студентов, они заканчивали третий, финальный курс и держались с нами чуть свысока, что казалось вполне логичным. Они сели за стол, а Нейт представив их, удалился. Нам предстояло самим расспросить гостей о том, что нас ждет дальше на втором и – о боги! – третьем, выпускном курсе. Каждый из нас пытался «примерить» себя на роль этих двух пришельцев оттуда, из будущего, они были почти у самой финишной черты. Остался ли в их глазах задор, стучит ли их сердце в унисон с брифами, «чешутся» ли еще их руки? Мы хотели знать все.

Этьен, мой одногруппник, черноглазый француз с манерами обольстителя, никогда не снимавший с головы ярко-красной повязки, присел рядом с третьекурсниками, закинув ногу на ногу. В его жилах тек слишком густой коктейль из французского наслаждения и тоске по любви, чтобы он мог позволить себе суетиться.

– Ну, как оно? – спросил он голосом, от которого могли бы растаять струны его гитары, которую он нет-нет да приносил в универ. Как-то за бокалом пива он сказал, что родился на свет для того, чтобы каждую женщину на земле сделать счастливой. Я помню, как пожелала ему очень долгой жизни.

– It’s ok 32 32 Нормально (англ.) , – лениво протянул один из пришедших, его звали Карл, и он был шотландцем. Его коричневый пиджак был хорошенько помят, словно он только что с кем-то поборолся. Глядя на вертикальную «думающую» морщину между его бровей, я пришла к выводу, что, скорее всего, этим «кто-то» был он сам. При предположительной любви к мыслительной деятельности, сейчас он явно желал поработать на публику, хотел, чтобы мы проявили больше интереса, потянули его за рукав, потрясли: «Ну давай, колись, каково это, быть третьекурсником? Насколько это круто? Насколько крут ты сам? Ты можешь придумывать офигенную рекламу? Как ты это делаешь?»

Наконец, он сжалился над нами, глядя в наши щенячьи глаза, полные любопытства, и промолвил:

– You gotta be ready, kids. 33 33 Вы должны быть готовы, детишки (англ.)

– What for? 34 34 К чему? (англ.) – приготовились мы внимать истине.

– Нет справедливости в рекламном мире. Все устроено так, чтобы вы почувствовали себя полным дерьмом. Вот и все, что вам нужно знать, – его верхняя губа презрительно дернулась. – А если конкретно, то мы сейчас просто разочарованы настолько, что, честно говоря, и рассказывать об этом не хочется. Мы полгода готовились к «Желтому карандашу», а в итоге полный пшик. В Дандад 35 35 D&AD (Design and Art Direction) – престижная премия в области дизайна и рекламы некоммерческой организации Британской ассоциации дизайнеров и арт-директоров. по-любому какой-то сговор, я не знаю другой причины, почему нашу идею не взяли. Мы провели столько исследований, столько идей перелопатили, а толку – ноль.

– Извините, а что это – «Желтый карандаш»? – спросила стройная японка, держащая блокнот и ручку с пушистым розовым перышком на конце. Только перед выпуском я узнаю, что эта малышка обладает странной манией, заставляющей ее записывать все действия, которые происходят вокруг нее, но не с ней самой. Однажды она покажет мне свой дневник, и я обнаружу там подробные описания того, как я была одета и что ела в те дни, когда оказывалась в поле ее зрения. Не только я, но и все, кто окружал ее, попали в эти хроники. Это была подробная летопись дней, летевших мимо нас, а мы не замечали так много деталей, которые их заполняли. Су Ань же просто фиксировала их в своей книге. Не думаю, что она испытывала какие-то эмоции, делая свои записи. Она не была писателем или блогером, не анализировала увиденное, не выносила суждения, это был летописец, но не творец. Она бесстрастно переносила на бумагу то, что видели ее чуть близорукие глаза. Но в тот вечер она просто показалась мне милой и воспитанной девушкой. Ее тихий голос как-то мгновенно уравновесил раздражительность двух гостей девятого «рекламного» этажа и, сменив тон, как мальчишки при виде любимой учительницы, они заговорили: