Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

— Ну, чортъ тебя возьми! Vite! закричали джентльмэны въ коляскѣ кучеру.

— Я воображаю, какъ вамъ не хочется его видѣть, продолжала мистриссъ Улькомъ. — У него характеръ горячій и я не хотѣла бы, чтобы вы поссорились.

Улькомъ опять разругалъ кучера и счастливая чета, какъ говорится, покатилась въ Булонскій лѣсъ.

— Чему вы такъ смѣётесь? спросила Шарлотта нѣжно, идя возлѣ своего возлюбленнаго.

— Потому что я такъ счастливъ! отвѣчалъ Филиппъ, прижимая къ своему сердцу маленькую ручку, которая лежала на его рукѣ.

И онъ думаетъ о той женщинѣ, которая проѣхала въ коляскѣ, а потомъ взглядываетъ въ чистое личико кроткой дѣвушки, которая идётъ рядомъ съ нимъ, и неизмѣримое чувство признательности наполняетъ грудь молодаго человѣка — признательности за избавленіе отъ опасности, которой онъ подвергается, и за чудную награду, доставшуюся ему.

Но не всѣ прогулки мистера Филиппа были такъ пріятны, какъ эта, и мы приступаемъ теперь къ исторіи мокрыхъ, скользкихъ дорогъ, дурной, зимней погоды. Я могу вамъ обѣщать только, что эта мрачная часть въ разсказѣ будетъ не продолжительна. Вы признаетесь, что вы скоро покончили съ любовью, которую я считаю самымъ лёгкимъ дѣломъ для романистовъ. Когда идутъ восторженныя сцены между героемъ и героиней, писатель, знающій своё дѣло, можетъ думать о чомъ-нибудь другомъ: о слѣдующей главѣ или о томъ, что у него будетъ за обѣдомъ, или о чомъ вы хотите; слѣдовательно, если мы быстро прошли восторги и радости любви, то и о горестяхъ нечего распространяться. Если наши молодые люди должны страдать, пусть ихъ огорченія скорѣе пройдутъ. Пожалуйста сядьте на это кресло, миссъ Бэйнисъ, а вы, мистеръ Фирминъ, на это. Позвольте мнѣ посмотрѣть, откройте вашъ ротъ и — вотъ уже и кончено! Немножко одеколона съ водою. А теперь, мистеръ Фирминъ, вы — какой огромный! Двѣ гинеи. Благодарю доброе утро. Пожалуйте ко мнѣ разъ въ годъ.

И я не намѣренъ заниматься непріятными дѣлами болѣе чѣмъ сострадательный и проворный операторъ, которому я осмѣлился уподобить себя. Если у моей хорошенькой Шарлотты надо выдернуть зубъ, онъ будетъ выдернутъ чрезвычайно осторожно. Что касается до рыжебородой челюсти Филиппа, я не прочь, чтобы Филиппъ немножко разревѣлся. Однако эти раны остаются на всю жизнь. Мы всѣ страдали, весьма вѣроятно, что вы, моя милая юная миссъ, или мой милый юноша, читающіе эту скромную страницу, будете также страдать въ своё время. Вы не умрёте отъ операціи, но она мучительна, и много лѣтъ спустя, когда рана разболится, печальная трагедія опять разыграется.

Филиппъ любилъ, чтобы его возлюбленная выѣзжала, танцовала смѣялась, возбуждала восторгъ, была счастлива. Она невинно разсказывала ему о своихъ балахъ, вечерахъ, удовольствіяхъ, кавалерахъ. Въ первый сезонъ выѣзда ничто не ускользаетъ отъ дѣвушки. Не слыхали ли вы какъ онѣ разсказываютъ о нарядахъ матушекъ, о комплиментахъ молодыхъ людей, о поведеніи дѣвушекъ и мало ли еще о чѣмъ!

Шарлотта болтала обо всёмъ Филиппу, а Филиппъ хохоталъ во всё горло. Какъ могъ человѣкъ недавно разорившійся, человѣкъ, только-что обманувшійся въ ожиданіи на счотъ полученія наслѣдства отъ своего родственника-графа, человѣкъ, у котораго сапоги въ такомъ плачевномъ состояніи, какъ могъ онъ такъ смѣяться и быть такъ веселъ? Какъ смѣетъ такой дерзкій нищій, какъ Рингудъ Туисденъ, назвалъ своего кузена, быть счастливымъ! Дѣло въ томъ, но этотъ смѣхъ, какъ пощёчина, заставилъ щоки этихъ трёхъ Туисденовъ покраснѣть. Весёлость Филиппа прогоняла тучи съ нѣжнаго личика Шарлотты. Сомнѣнія, заставлявшія биться ея сердце, исчезали. Шарлотта лицемѣрила, что случается иногда со всѣми добрыми женщинами. У ней были огорченія, она скрывала ихъ отъ Филиппа. Ея сомнѣнія и опасенія исчезали, когда она глядѣла въ его честные голубые глаза. Она не говорила ему о тѣхъ мучительныхъ ночахъ, когда ея глаза бывали заплаканы и безсонны. Старуха въ бѣлой кофтѣ, въ ночномъ чепчикѣ приходила по ночамъ въ ея кровати и своимъ угрюмымъ голосомъ лаяла противъ Филиппа. Костлявый палецъ этой старухи указывалъ на всѣ недостатки Филиппа. Она вздёргивала носъ, говоря о трубкѣ бѣднаго молодого человѣка, его трубкѣ, его собесѣдницѣ и утѣшительницѣ, когда его возлюбленной не было съ нимъ. Старуха разсуждала о вчерашнихъ кавалерахъ, объ очевидномъ вниманіи мущинъ, о вѣжливости ихъ и благородномъ обращеніи.

А когда кончалась ночная битва и мать Шарлотты оставляли въ покоѣ бѣдную дѣвушку, иногда баронесса С*, сидѣвшая за своими книгами и счотами и не спавшая отъ своихъ собственныхъ заботъ, прокрадывалась къ Шарлоттѣ утѣшать её и приносила ей какую-нибудь тизану превосходную для нервовъ, и говорила съ нею о…о томъ, что Шарлотта любила слушать болѣе всего. И хотя С* бывала вѣжлива къ мистриссь Бэйнисъ утромъ, какъ ей предписывалъ долгъ, она признавалась, что часто чувствовала желаніе задушить генеральшу за ея поведеніе съ этимъ ангельчикомъ, ея дочерью; и всё только потому, что отъ мосьё Филиппа пахнетъ трубкой.

— Какъ! семейство, обязанное вамъ насущнымъ хлѣбомъ, бросаетъ васъ изъ-за трубки! Трусы! трусы! Дочь солдата этого не боится! Послушайте, мосьё Филиппъ, сказала баронесса нашему другу. Когда дѣла дошли до крайности:- знаете, что я сдѣлала бы на вашемъ мѣстѣ? Французу я этого не сказала бы — это разумѣется само собой — но въ Англіи иначе дѣлаются эти вещи. У меня нѣтъ денегъ, но у меня есть кашмировая шаль. Возьмите её; и будь я на вашемъ мѣстѣ, я сдѣлала бы маленькую поѣздку въ Гретна-Гринъ.

Теперь, если вамъ угодно, мы оставимъ Элисейскія Поля, проберёмся въ предмѣстье Сент-Онарэ и войдёмъ въ ворота дома занимаемаго англійскимъ посольствомъ прямо, въ канцелярію. Тамъ мы найдёмъ мистера Моткома, мистера Лаундиса, мистера Гакина и нашего пріятеля Уальсингэма Рели, сидящихъ за своими стаканами среди значительныхъ клубовъ дыма. Верхомъ на своёмъ стулѣ, какъ на лошади, сидитъ юный ирландецъ О'Руркъ. Нѣкоторые изъ этихъ джентльмэновъ списываютъ крупнымъ почеркомъ депеши на почтовой бумагѣ. Но работа, кажется, не весьма спѣшная, разговоръ продолжается.

— Кто давалъ? спрашиваетъ Моткомъ.

— Разумѣется, мулатъ. Мы не можемъ тягаться съ такимъ туго набитымъ кошелькомъ. Посмотрѣли бы вы, какъ онъ гримасничалъ, когда подали счотъ. Тридцать франковъ за бутылку рейнвейна. Онъ почти пожелтѣлъ, когда прочолъ итогъ. Онъ рано отослалъ жену. Какъ долго эта дѣвушка таскалась по Лондону и, какъ подумаешь, что она подцѣпила миліонера наконецъ! Отелло страшно скупъ и дьявольски ревнуетъ свою нему.

— Какъ зовутъ этого маленькаго человѣчка, который тамъ напился и началъ плакать о старикѣ Рингудѣ?

— Туисденъ, братъ жены. Развѣ вы не знаете обманщика Туисдена, отца? Юноша еще непріятнѣе родителя.