Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

Зд ѣсь кончается писанное мною прежде, и я опять начинаю писать къ вамъ и для васъ.

Насъ привезли въ Москву и отдали въ Комерческое училище. Время, которое я провелъ тамъ, я не стану описывать, да и что описывать — ничего, кром ѣтяжелыхъ и грустныхъ воспоминаній, грустныхъ не такъ, какъ бываютъ сладко грустны воспоминанія время счастливаго, а къ этимъ воспоминаніямъ, напротивъ, всегда въ душ ѣмоей прим ѣшивается какая-то горечь и досада. Хот ѣлось бы остановить воображеніе, которое безсознательно, какъ глупая машина, lanterne magique [79] [волшебный фонарь,] , рисуетъ в ѣрно и т ѣи другія. Вы зам ѣтили, я и говорить не люблю про это время. Сколько оскорбленій, сколько разочарованій суждено было перенести мн ѣ, ребенку н ѣжному. Еще св ѣжи были въ воображеніи моемъ ласки любящей и любимой матери.

Меня поражало и оскорбляло все, начиная отъ того, что, вм ѣсто того, чтобы мн ѣ, какъ я привыкъ, оказывали вс ѣзнаки признательности, уваженія (меня долго удивляло то, что люди ходятъ мимо окошка, на которомъ я сижу, и не снимаютъ шапки), меня заставляли кланяться какимъ-то людямъ, которыхъ я никогда не видалъ и вид ѣть не хот ѣлъ, и которые нисколько обо мн ѣне заботились, и кончая т ѣмъ, что, исключая братьевъ, я ни въ одномъ товарищ ѣне находилъ т ѣхъ понятий, съ которыми я свыкся, и которыя были необходимы для того, чтобы мы могли понимать другъ друга. Они разсказывали про какихъ[-то] отцовъ съ бородами, которые никогда ихъ не ласкали, про матерей, которыя боялись мужей, и которыхъ били. Я ничего этаго не понималъ, а что понималъ, то было мн ѣпротивно. Особенно же отталкивало меня какъ отъ воспитателей, такъ и отъ воспитанниковъ, это недостатокъ изящества физическаго и моральнаго. Даже не было того, что зам ѣняетъ моральное изящество, теплоты [80] Поперек текста на стр. 51 рукописи написано: Нат[алья] Савиш[на]. [52] сердечной, или, ежели она и была, то подъ такой грубой корой, что я никакъ не могъ откопать ее.

Сколько разъ старался я — д ѣтскому сердцу необходимо чувство — сойдтись съ к ѣмъ нибудь или хоть издали полюбить — я не могъ. Наружныя проявленія чувства не были согласны съ т ѣми, которыя я привыкъ вид ѣть у maman. Ничтожное обстоятельство разрушало планъ огромнаго чувства. Мн ѣнадо было или забыть maman и ея любовь, или привыкнуть къ тому, что меня окружало, но на это нужно было время, или въ пору, самую пылкую, когда душа ищетъ предмета, на который бы изливать весь запасъ любви, уединиться отъ окружающаго св ѣта, презирать его и жить одними воспоминаніями. Я выбралъ посл ѣднее, хотя и самое трудное. Этому выбору, признаюсь, сод ѣйствовало дурное чувство, гордость. Я учился дурно, отъ л ѣни и отъ того, что воля моя была устремлена на то, чтобы, несмотря на частыя искушенія, удержать себя въ этомъ отдаленіи отъ вс ѣхъ, и не было достаточно, чтобы употребить усилія на занятія. Какъ мн ѣне толковали, что мн ѣученіе необходимо для той карьеры, къ которой я готовлюсь, я самъ не зная, почему, не в ѣрилъ, чтобы я когда-нибудь былъ купцомъ. Володя учился прекрасно, съ товарищами былъ гордъ и вм ѣст ѣсъ т ѣмъ водился съ ними, и его уважали. Стоило только разъ взглянуть на весь классъ, чтобы сказать, что онъ былъ первый морально изъ вс ѣхъ. Васинька игралъ самую жалкую роль. Способности собственно учиться у него были хорошія, но онъ былъ л ѣнивъ и тщеславенъ, въ обращеніи съ товарищами онъ подражалъ то мн ѣ, то Волод ѣ, то онъ никого знать не хот ѣлъ и удалялся отъ вс ѣхъ, но этотъ манёвръ не удавался ему. Меня за это уважали, потому что я для вс ѣхъ былъ тайной — я никогда не пробовалъ ни играть, ни пов ѣсничать съ ними. «Почемъ знать, думали они, [53] можетъ быть онъ не хуже или лучше насъ можетъ это все сд ѣлать, но не хочетъ, потому что онъ очень уменъ». Неразвитые опытностью умы всегда предполагаютъ въ спокойствіи силу и умъ и уважаютъ его. Вася же посл ѣтого, какъ, стараясь стать на уровень ихъ въ пов ѣсничаніи и играхъ и не бывъ въ состояніи достигнуть этаго, отчуждался отъ нихъ и становился гордъ. Онъ в ѣрно не разсуждалъ о томъ, почему онъ такъ поступалъ, но безсознательно хот ѣлъ ихъ обманывать. Они также безсознательно понимали этотъ обманъ и платили за него презр ѣніемъ. Отношенія д ѣтей между собою происходятъ совершенно на т ѣхъ-же основаніяхъ, какъ и между взрослыми людьми, съ тою только разницею, что все д ѣлается безсознательно, и поэтому благородн ѣе. Наприм ѣръ, челов ѣкъ, который употребляетъ, какъ средство, свое ум ѣніе влад ѣть собою, чтобы приобр ѣсти вліяніе надъ другимъ челов ѣкомъ, поступаетъ, я нахожу, неблагородно, но ежели это д ѣлается безсознательно, какія бы не были сл ѣдствія, въ этомъ ничего н ѣтъ предосудительнаго. Итакъ, Васинька подражалъ то мн ѣ, выказывая презр ѣніе посл ѣнеудачь, то Волод ѣ, вдаваясь опять въ ихъ шайку, въ которой онъ тоже не могъ приобр ѣсти того вліянія, которое им ѣлъ Володя, д ѣйствуя во вс ѣхъ случаяхъ прямо, р ѣшительно и откровенно. Это жалкое положеніе Васиньки въ училище, которое трудно и было требовать, чтобы зам ѣтили воспитатели, и развило его такъ странно, что онъ отъ себя единственно былъ ц ѣлый в ѣкъ несчастливъ. Сознаніе выросло больше способностей, и развилась странная страсть, бол ѣзнь все анализировать до самыхъ мелочей.

Мы не долго были въ училищ ѣ— 8 м ѣсяцевъ. Волод ѣбыло 15 л ѣтъ, мн ѣ14, Вас ѣ11. Письмо, которое мы получили отъ матушки въ 1834 [г.] 10 Апр ѣля, перем ѣнило нашу участь, но прежде, ч ѣмъ я вамъ выпишу это письмо и наши отв ѣты на него, скажу н ѣсколько словъ объ отц ѣ. Я перечелъ то, что написалъ [54] вамъ противно моему нам ѣренію о нашей жизни въ училищ ѣ.

Мн ѣхот ѣлось вамъ дать н ѣкоторое понятіе о нашихъ характерахъ и о томъ, какъ они выразились въ новой сфер ѣ, но мн ѣэто не удалось. Я ув ѣренъ, что эти страницы никакого не дадутъ вамъ понятія объ этомъ времени. — Ч ѣмъ общ ѣе стараешься описывать предметы и ощущенія, т ѣмъ выходитъ непонятн ѣе, и, наоборотъ. Это общее правило. Сколько незам ѣтныхъ для самаго себя кроется въ душ ѣчелов ѣческой обмановъ! Я не хот ѣлъ разсказывать вамъ про время, проведенное въ училище, но боясь, чтобы отвращеніе мое говорить объ этомъ вы не перетолковали иначе, хуже, я невольно употребилъ фигуру, надъ которой часто см ѣются и часто употребляютъ въ комедіяхъ и романахъ: «Не стану вамъ разсказывать мою жизнь, вы знаете то-то и то-то». Потомъ, чтобы выразить себя мн ѣнужно было также, какъ и при описаніи моего д ѣтства, взять картины и случаи изъ этого времени и съ тщательностью разбирать вс ѣмельчайшія обстоятельства. Тогда только вы узнали бы меня, мою особенную личность, но такъ какъ для того, чтобы съ вниманіемъ обрабатовать и разбирать воспоминанія прошедшаго времени нужно любить, лел ѣять эти воспоминанія, чего я не могъ сд ѣлать, я вдался въ общія м ѣста, и, вм ѣсто моей особенной личности, вышелъ какой-то мальчикъ въ какой-то школ ѣ, до котораго вамъ и д ѣла н ѣтъ. Въ то время же, какъ я писалъ это, мн ѣказалось, что я пишу изъ сердца, а я писалъ изъ головы, и вышло жидко. Т ѣмъ легче въ этомъ случа ѣсебя обмануть, что, когда пишешь изъ сердца, языкъ кажется очень грубымъ способомъ выраженія и далеко не им ѣетъ той гибкости и нежности, которыхъ требуетъ то, что́ хочешь выразить. Когда же пишешь изъ головы, перо послушно б ѣжитъ за мыслями, и слова складно и безъ усилія ложатся на бумагу. Вы знаете, въ п ѣнь ѣесть голосъ горловой и грудной. Можно п ѣть грудью и горломъ. Также и въ литератур ѣможно писать изъ сердца и изъ головы. — Это сравненіе в ѣрно даже [55] и въ отношеніи д ѣйствія, которое производятъ и то и другое на слушателей. — Пусть будетъ голосъ хриплый, пусть мелодія будетъ самая простая, но когда услышишь полной грудью взятую ноту, не знаю, какъ другіе, но у меня слезы навертываются на глаза. Зато грубъ грудной голосъ. Надобно, чтобы очень обработанъ былъ голосъ, и очень хороша была мелодія, чтобы горловой голосъ понравился мн ѣ, но за живое онъ никогда меня не зад ѣнетъ. Зато гибокъ горловой голосъ.