Халлдор Лакснесс - Свет мира

— Угу, — прошептал скальд и без сил прислонился к стене, как осужденный, которого сейчас должны расстрелять. — Значит, может оказаться, что это я поджег дом?

— Этого я не знаю. Это решит правосудие, — сказал директор и перестал сердиться, потому что скальд уже почти сполз на пол. — Вот тебе две кроны, и проваливай!

Он взял скальда за плечо, открыл дверь и вытолкал его из кабинета.

Итак, вдобавок ко всему это он поджег дом.

Осенний дождь, про такой дождь он однажды написал в своем стихотворении: «Наверно, в нем и наших слез немало». Он чувствовал, что конец близок.

Мысленно он уже видел себя стоящим перед судом с цепями на руках и ногах, и совесть его была обременена преступлением, которое невозможно искупить, ибо преступления — это поступки, приписанные человеку людьми, а ведь его считают врагом своего благодетеля, злостным поджигателем, вором и, может быть, даже убийцей. К концу дня дождь усилился, и чем острее скальд ощущал голод, тем большим злодеем он себе казался; положение было безвыходное. Правда, у него в кармане лежало пятьдесят две кроны, а с такими наличными деньгами он наверняка был богаче всех в поселке, исключая разве что легендарного Йоуна Табачника, служившего пастору образцом всех добродетелей, и, конечно, мог бы раздобыть себе каши, а может, и рыбы, зайди он в первый попавшийся дом, но такая простая мысль не пришла ему в голову. Вместо этого он кружил по мокрым дорогам поселка и порыжевшим болотам или спускался к берегу, словно изучая его, и утолял жажду дождевыми каплями.

Да, конец неотвратимо приближался. И все же, только когда стемнело, он принял окончательное решение. Он подошел к дому доктора и постучал в дверь. Его провели в длинный коридор и велели подождать. По обе стороны коридора были двери. Скальд подождал немного и выжал шапку прямо на пол. Наконец появилась докторша и спросила, что ему надо. Он сказал:

— Я хотел бы поговорить с доктором.

— Доктор занят, — ответила докторша. Тут она заметила лужу на полу и спросила:

— Откуда тут вода? Ты что, болен?

— Да, — сказал он.

— Такого свинства я еще не видывала, — заявила докторша, с отвращением глядя на лужу.

— Это от моей шапки, — объяснил скальд.

— Надеюсь, с тобой не случилось ничего серьезного? — спросила докторша.

— Случилось, — ответил скальд. — Я ужасно болен.

— Ну, наверно, все же не так ужасно, чтобы я ничем не могла помочь тебе, — сказала докторша. — Что у тебя, живот болит или ты простудился?

— Нет, — ответил он.

— Головная боль? Зубы?

— Нет, — ответил он. — Бессонница.

— Всего-навсего бессонница? — сказала докторша. — Ну, бессонницу я и за болезнь не считаю. Чего же ты от меня хочешь?

— Я хотел бы купить снотворного, — сказал скальд.

— А сколько у тебя денег? — спросила докторша.

— Пятьдесят крон, — ответил скальд.

— Снотворного на пятьдесят крон? — изумилась докторша. — Я что, по-твоему, сумасшедшая? Или ты подшутить надо мной захотел?

— Ну, тогда на две кроны, — сказал скальд.

— На две кроны? — переспросила докторша. — Что-то ты чудишь. По-моему, у тебя вообще нет никаких денег.

Тогда скальд вынул из кармана две кроны и мокрую пятидесятикроновую бумажку и показал их докторше.

— Откуда у тебя эти пятьдесят крон? — спросила докторша.

— Мне их дал один человек, — ответил скальд.

Докторша велела ему подождать в приемной, а сама ушла в аптеку за снотворным. Вскоре она вернулась и подала ему большую бутылку из-под вина, полную микстуры, — это стоило всего две кроны; она велела ему принимать по одной ложке перед сном, но вообще-то все это глупости, бессонница бывает тогда, когда у человека нет никакой цели в жизни и, следовательно, ему не о чем думать, она, например, никогда не страдает бессонницей. Скальд поблагодарил, сунул бутылку в карман штанов и попрощался.

Когда он шел по коридору к выходу, ему показалось, что одна дверь тихонько приоткрылась и кто-то поглядел в щелку между косяком и дверью. Он не обратил на это внимания и направился к выходу. Но едва он поравнялся с этой приотворенной дверью, как она вдруг распахнулась, из нее молниеносно высунулась чья-то рука, схватила скальда за плечо и втащила его через порог.

Скальд оказался в комнате с книжными полками на стенах, письменным столом и глубокими креслами, в одном углу стоял шкаф, в другом — медицинские аппараты и ружье; все плавало в табачном дыму. Прямо перед скальдом стоял местный доктор собственной персоной и ухмылялся. Потом доктор с большими предосторожностями еще раз выглянул в щелку и приложил палец к губам, делая знак молчать. Убедившись, что никакая опасность им не угрожает, доктор закрыл дверь, подмигнул скальду и шепотом объяснил:

— Видишь ли, я думал, может, там в коридоре опять притаились эти двое с рогами.

Доктор повернул в замке ключ и спрятал его в карман, потом подошел к скальду и приветствовал его невнятной речью и рукопожатием, которому, казалось, не будет конца. В выражении его лица и манере держаться была смесь необычайного веселья и скрытого беспокойства, почти страха, отчего скальд немного встревожился.

Произнеся несколько отрывистых и неразборчивых фраз о вещах, ни в малейшей степени не связанных друг с другом, которых Оулавюр Каурасон совершенно не понял, доктор силой усадил его в мягкое кресло у окна, поставил перед ним стакан с водкой и велел ему пить, а сам подошел к шкафу и тоже выпил, повернувшись при этом к скальду спиной. Потом он снова начал пожимать гостю руку и говорить. Он заявил, что ему прекрасно известно, что Оулавюр Каурасон — скальд, и к тому же великий скальд, то есть человек, который воображает, будто держит за хвост молнию.

— Черт возьми, — прибавил он, — какая важность, если ты при этом еще и дурак. Каждый, кто считает себя скальдом, психопат. Я целое лето размышлял, как бы затащить тебя к себе на один вечер, чтобы почитать тебе свой роман. Пей, я тебе говорю! Хочешь, я покажу тебе мое ружье? У всех великих поэтов были ружья. Оружие и книга — вот мой девиз. Пушкин и Байрон оба умерли с пистолетом в одной руке и с романом в другой. Пей!

Доктор начал выдвигать один за другим ящики письменного стола, ища свой роман, он рылся довольно долго, пока наконец не вытащил стопку бумаг, исписанных таким размашистым и неуклюжим почерком, что на некоторых страницах умещалось не более четырех-пяти строк. Потом доктор взял из угла ружье, проверил, заряжено ли оно, дал скальду заглянуть в ствол, уселся напротив него с ружьем в одной руке и с романом в другой и начал читать. Скальд был страшно испуган, в особенности тем, что дуло ружья грозно направлено прямо на него.

Это было жуткое описание бури. Потерявшее всю оснастку судно швыряло с одной огромной волны на другую, ждали только волны, которая прикончит его. Наконец появляется эта долгожданная волна, она топит судно, и скальд надеется, что рассказ подходит к концу, но не тут-то было. Пошли длинные научные описания различных видов китов, моржей, акул, гигантских палтусов и других глубоководных рыб, но в первую очередь самых крупных, имевших длинные зубы, рога и что-то вроде хобота. Связь между этими рыбами, потонувшим судном и другими предметами и событиями была не ясна; в то время как Оулавюр Каурасон слушал это мрачное повествование, в животе у него бурчало от голода и холодный пот бежал по спине от страха перед направленным на него дулом ружья. Никакой надежды убежать не было, дверь была заперта, и ключ находился у доктора в кармане, но, бросив украдкой взгляд на ближайшее окно, скальд заметил, что половина нижней рамы держится лишь на двух крючках, так что человек отважный в минуту смертельной опасности мог бы открыть окно и выпрыгнуть наружу.