Уолт Уитман - Избранные стихотворения и проза

Ты просил у меня сладковатых стишков?
Тебе были нужны невоенные, мирные, томные песни?
По-твоему, то, что я пел до сих пор, было непонятно и
трудно?
Но ведь я и не пел для того, чтобы ты понял меня или шёл
бы за мной,
Я и теперь не пою для тебя.

(Я рождён заодно с войною,
И барабанная дробь — для меня сладкая музыка, и мне
любы похоронные марши,
Провожающие бойца до могилы с тягучим рыданием, с
конвульсией слёз.)
Что для таких, как ты, такие поэты, как я? Оставь же мою
книгу,
Ступай и баюкай себя тем, что ты можешь понять,
какой-нибудь негромкой пианинной мелодией,
Ибо я никого не баюкаю, и ты никогда не поймёшь меня.

Летописцы будущих веков,
Вот я открою вам эту бесстрастную внешность, я скажу вам,
что написать обо мне.

Напечатайте имя моё и портрет мой повесьте повыше, ибо
имя моё — это имя того, кто умел так нежно
любить.
И портрет мой — друга портрет, страстно любимого другом,
Того, кто не песнями своими, гордился, но безграничным в
себе океаном любви, кто из себя изливал его
щедро на всех,
Кто часто блуждал на путях одиноких, о друзьях, о
желанных мечтая,
Кто часто в разлуке с другом скорбный лежал по ночам без
сна,
Кто хорошо испытал, как это страшно, как страшно, что
тот, кого любишь, может быть, втайне к тебе
равнодушен,
Чьё счастье бывало: по холмам, по полям, по лесам
пробираться, обнявшись вдвоём, в стороне от
других,
Кто часто, блуждая по улицам с другом, клал себе на плечо
его руку, а свою к нему на плечо.

Когда во дворе перед домом цвела этой весною сирень
И никла большая звезда на западном небе в ночи,
Я плакал и всегда буду плакать, всякий раз как вернётся
весна.

Каждой новой весной эти трое будут снова со мной!
Сирень в цвету, и звезда, что на западе никнет,
И мысль о нем, о любимом.

О, могучая упала звезда!
О, тени ночные! О, слёзная, горькая ночь!
О, сгинула большая звезда! О, закрыл её чёрный туман!
О, жестокие руки, что бессильного держат меня!
О, немощное сердце моё!
О, шершавая туча, что обволокла моё сердце и не хочет
отпустить его на волю.

На ферме, во дворе, пред старым домом, у забора, белённого
известью,
Выросла высокая сирень с сердцевидными ярко-зелёными
листьями,
С мириадами нежных и острых цветков, с сильным запахом,
который я люблю,
И каждый листок есть чудо, и от этого куста во дворе,
С цветками такой нежней окраски, с сердцевидными
ярко-зелёными листьями,
Я ветку, всю в цвету, отломил.

Вдали, на укромном болоте,
Притаилась пугливая птица и поёт-распевает песню.
Дрозд одинокий,
Отшельник, в стороне от людских поселений,
Поёт песню себе одному.
Песню кровоточащего горла,
Песню жизни, куда изливается смерть (ибо хорошо, милый
брат, я знаю,
Что, если бы тебе не дано было петь, ты, наверное, умер
бы).

Над грудью весны, над страною, среди городов,
Меж дорогами, сквозь старинные чащи, где недавно из-под
земли пробивались фиалки — крапинки на серой
прошлогодней листве,
Проходя по тропикам, где справа и слева полевая трава,
проходя бесконечной травой,
Минуя жёлтые стебли пшеницы, воскресшей из-под савана
в тёмнобурых полях, —
Проходя мимо садов, мимо яблонь, что в розовом и в белом
цвету,
Неся мёртвое тело туда, где оно ляжет в могилу,
День и ночь путешествует гроб.

Гроб проходит по тропинам и улицам,
Через день, через ночь в большой туче, от которой чернеет
земля,
С пышностью полуразвёрнутых флагов, среди укутанных в
чёрный креп городов,
Среди Штатов, что стоят, словно женщины, облачённые в
траур,
И длинные процессии вьются за ним, и горят светильники
ночи,
Неисчислимые факелы среди молчаливого моря лиц и
обнажённых голов.
И ждёт его каждая станция, и гроб прибывает туда, и
всюду угрюмые лица,
И панихиды всю ночь напролёт, и встаёт тысячеголосое,
могучее пение,
И плачущие голоса панихид льются дождём вокруг гроба,
И тускло освещённые церкви, и содрогающиеся от горя
оргáны, — так совершаешь ты путь,
С неумолчным звоном-перезвоном колоколов погребальных.
И здесь, где ты так неспешно проходишь, о гроб,
Я даю тебе мою ветку сирени.

(Не только тебе, не тебе одному,
Цветы и зелёные ветки я всем приношу гробам,
Ибо свежую, как утро, хотел бы пропеть я песню
тебе, о светлая и священная смерть.

Всю тебя букетами роз,
О смерть, всю тебя покрываю я розами и ранними лилиями,
Но больше всего сиренью, которая цветёт раньше всех,
Много я ломаю, ломаю лиловых ветвей,
И полной охапкой несу их тебе и высыплю их на тебя,
На тебя и на все твои гробы, о смерть.)

О западная плывущая в небе звезда,
Теперь я знаю, что таилось в тебе, когда, месяц тому назад,
Я шёл сквозь молчаливую прозрачную ночь,
Когда я видел, что ты хочешь мне что-то сказать, ночь за
ночью склоняясь ко мне,
Всё ниже поникая с небес, как бы спускаясь ко мне (а все
прочие звёзды глядели на нас),
Когда торжественной ночью мы блуждали с тобою (ибо
что-то, не знаю что, не давало мне спать),
Когда ночь продвигалась вперёд, и я глядел на край неба,
на запад, и увидел, что вся ты в тоске,
Когда студёною прозрачною ночью стоял я на взгорьи,
обвеваемый бризом,
И когда я смотрел, где прошла ты и куда ты упала в
ночной черноте,
Когда моя душа вся в тревоге, в обиде покатилась вслед за
тобою, за печальной звездой,
Что канула в ночь и пропала.