Уолт Уитман - Избранные стихотворения и проза

Упавшие духом, одинокие и мрачные скептики.
Легкомысленные, унылые, злые, безбожники,
Я знаю каждого из вас, я знаю море сомнения, тоски,
неверия, отчаяния, муки.

Как плещутся камбалы!
Как они бьются, быстро, как молния, со спазмами и струями
крови!
Будьте спокойны, угрюмцы и окровавленные маловерные
камбалы,
Я ваш, я с вами, как и со всеми другими,
И вас, и меня, и всех ждёт равное будущее.

Я не знаю, каково наше будущее,
Но я знаю, что оно в свой черёд окажется вполне
подходящим и что оно непременно придёт.

Оно уготовано всем: и тому, кто идёт, и тому, кто стоит,
оно не обойдёт никого.

Оно суждено и тому молодому мужчине, который умер
и похоронен в могиле,
И той молодой женщине, которая умерла и погребена рядом
с ним,
И тому ребёнку, который глянул на миг из-за двери и
скрылся за нею навеки,
И тому старику, что прожил без цели и смысла и теперь
томится в тоске, которая горше, чем жёлчь.
И тому чахоточному, в убогой квартире, который заболел от
разнузданной жизни и пьянства,
И бесчисленным убитым и погибшим, и озверелым кобу [58],
именуемым навозом человечества,
И ничтожным пузырькам, которые просто плывут по воде
с открытыми ртами, чтобы пища вливалась им
в рот,
И всякому предмету на земле или в древнейших могилах
земли.
И всему, что в мириадах планет, и мириадам мириад,
которые обитают на них,
И настоящему, и самой маленькой горсти соломы.

Встанем — пора мне открыться!

Всё, что изведано, я отвергаю,
Риньтесь, мужчины и женщины, вместе со мною
в Неведомое.

Часы отмечают минуты, но где же часы для вечности?

Триллионы вёсен и зим мы уже давно истощили,
Но в запасе у нас есть ещё триллионы и ещё и ещё
триллионы.

Те, кто прежде рождались, принесли нам столько богатств,
И те, кто родятся потом, принесут нам новые богатства.

Все вещи равны между собой: ни одна не больше и не меньше;
То, что заняло своё место и время, таково же, как и всё
остальное.

Люди были жестоки или завистливы к тебе, о мой брат,
о моя сестра?
Я очень жалею тебя, но ко мне никто ни жесток, ни
завистлив.
Всё вокруг было нежно ко мне, мне не на что жаловаться.
(Поистине, на что же мне жаловаться?)

Я вершина всего, что уже свершено, я начало всего
грядущего.
Я дошёл до верхних ступеней,
На каждой ступени векá, и между ступенями тоже века,
Пройдя все, не пропустив ни одной, я карабкаюсь выше
и выше.
Выше и выше иду, и призраки кланяются у меня за спиной.
Внизу, в глубине, я вижу изначальное большое Ничто, я
знаю, что был и там,
Невидимый, я долго там таился и спал в летаргической
мгле,
И вот я захватил моё время и не сгинул от углеродного
смрада.
Долго трудилась вселенная, чтобы создать меня,
Ласковы и преданны были те руки, которые направляли
меня.

Вихри миров, кружась, носили мою колыбель, они гребли,
и гребли, как лихие гребцы.
Сами звёзды уступали мне место, вращаясь в своих кругах.

Покуда я не вышел из матери, поколения направляли мой
путь,
Мой зародыш в веках не ленился,
Ничто не могло задержать его.

Для него сгустились в планету мировые туманности,
Длинные пласты наслоялись, чтобы дать ему почву,
Гиганты-растенья давали ему себя в пишу,
И чудища-ящеры лелеяли его в своей пасти и бережно несли
его дальше.

Все мировые силы трудились надо мною от века, чтобы
создать и радовать меня,
И вот я стою на этом месте со своею крепкою душою.

О, мгновенная юность! о, гибкость, которую вечно
толкают вперёд!
О, уравновешенная, пышно цветущая зрелость!

Влюблённые в меня душат меня,
Теснятся к моим губам, тискаются в поры моей кожи,
Волокут меня по улицам и людным местам, голые приходят
ко мне ночью,
Днём они кричат мне: «Эгой!» со скалы над рекою, качаясь
и щебеча наверху,
Они кличут меня по имени из цветников, виноградников,
из чащи густых кустов,
Озаряют каждый миг моей жизни,
Целуют моё тело поцелуями, нежашими, словно бальзам,
И горсти своих сердец бесшумно дают мне в подарок.
О, величавый восход старости! Здравствуй, несказанная
прелесть умирающих дней!
Всё сущее утверждает не только себя, но и то, что растёт
из него,
И у тёмного беззвучия смерти есть тоже свои ростки.

Ночью я открываю мой люк и смотрю, как далеко
разбрызганы в небе миры,
И всё, что я вижу, — я умножу на самую высшую цифру,
какую могу придумать, — есть только граница
новых и новых вселенных.

Дальше и дальше уходят они, расширяясь, всегда
расширяясь
За грани, за грани, вечно за грани миров.
У моего солнца есть солнце, и моё солнце покорно колесит
вкруг него,
А то со своими соратниками примыкает к высшему кругу,
А за ними ещё более великое, перед которыми величайшие
становятся малыми точками.

Нет ни на миг остановки, и не может быть остановки,
Если бы я и вы, и все миры, сколько есть, и всё, что на них
и под ними, снова в эту минуту свелись к бледной
текучей туманности, это была бы безделица при
нашем долгом пути,
Мы вернулись бы снова сюда, где мы стоим сейчас,
И отсюда пошли бы дальше, всё дальше и дальше.
Несколько квадрильонов веков, немного октильонов
кубических миль не задержат этой минуты, не
заставят её торопиться;
Они — только часть, и всё — только часть.
Как далеко ни смотри, за твоею далью есть дали.
Считай, сколько хочешь, неисчислимы года.

Моё rendez-vous назначено, сомнения нет,
Бог непременно придёт и подождёт меня, мы с ним такие
друзья,
Великий товарищ, верный возлюбленный, о ком я томлюсь
и мечтаю, он будет там непременно.

Я знаю, что лучшее место — моё, и лучшее время — моё,
ещё никто не измерил меня и никогда не измерит.

Я всегда налегке, в дороге (придите все и послушайте!),
Мои знаменья — дождевой плащ и добрая обувь, и палка,
срезанная в лесу,
Друзья не придут ко мне и не рассядутся в креслах,
Кресел нет у меня, нет ни философии, ни церкви,
Я никого не веду к обеду, в библиотеку, на биржу,
Но каждого из вас, мужчин и женщин, я возвожу на
вершину горы,
Левой рукой я обнимаю ваш стан,
А правой рукой указываю на окрестные дали и на большую
дорогу.

Ни я, ни кто другой не может пройти эту дорогу за вас,
Вы должны пройти её сами.
Она далеко, она здесь, возле вас,
Может быть, с тех пор как вы родились, вы уже бывали
на ней, сами не зная о том,
Может быть, она повсеместно на земле и воде.