Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

– Вряд ли, – ответил Джек.

– Да, девушки не информируют своих набожных матерей о том, что они спят с чужими мужьями. Поэтому, если вы подпишете телеграмму, ничего не объясняя, они удивятся. И потом, мы же не хотим, чтобы они испугались и побежали в полицию?

Зло усмехнувшись, он добавил:

– Где вас спросят: «А какие отношения были у вас с этой девушкой, мистер Эндрус?»

– Если потребуется, мы сами обратимся в полицию, – сказал Джек.

Он на мгновение задумался. Затем взял со стола телеграфный бланк и написал: «Друг вашей дочери, Жан-Батист Деспьер, сообщил мне о желании Вероники работать в парижском бюро путешествий. Бюро, интересы которого я представляю, ищет молодую женщину, владеющую итальянским, французским и английским. Буду признателен, если вы сообщите адрес Вероники или телефон, по которому можно с ней связаться». Джек указал в конце свою фамилию и адрес гостиницы, где он проживал.

– Думаю, такой текст подойдет, – сказал он, протягивая листок Брезачу. – Переведи.

Парень прочитал послание.

– Она знает еще испанский, – заметил он. Добавь это.

Резкость и бравада Брезача исчезли, он казался беспомощным и грустным. Парень закончил переводить, протянул бланк клерку и не позволил Джеку расплатиться.

– Я больше, чем вы, заинтересован в том, чтобы она нашлась, – упрямо сказал он. – Что бы вы ни говорили.

Джек и венгр стояли возле залитой неоновым светом хромированной стойки бара, где размещался громадный аппарат для приготовления кофе espresso. Телефон находился в глубине бара; они видели, как Роберт опускает в щель один жетон за другим и терпеливо набирает номер, с отчаянием вешает трубку и начинает все заново. Он обзванивал друзей Вероники. Джек пил бренди, венгр потягивал вермут. В дальнем углу бара стоял китайский бильярд. Возле него толпилась молодежь, наблюдавшая за игрой. Когда шарик попадал в цель, раздавался звон.

– Он добрый человек, – сказал Макс, кивнув в сторону Брезача. – Редко встречаешь столь отзывчивых людей его возраста. Я знаю Роберта больше года, с момента моего приезда сюда; он одел меня, порой кормил, а теперь приютил у себя. Несмотря на то, что нам приходится спать на одной кровати. Но он знал, что я жил в комнате с четырьмя другими людьми и спал на полу. Должен признаться, он изменил мое представление об американцах.

– Не спешите с выводами, – сказал Джек, потягивая бренди. – Не все американцы такие. И слава Богу.

– Он – человек, рожденный для печали, – произнес Макс. – Поэтому хорошо понимает горести других. Жаль, что у него так вышло с девушкой. Он ее сильно любит. Слишком сильно. Поэтому она и ушла от него. Если любишь кого-то столь сильно, это следует скрывать. В целях самозащиты. Он хотел владеть каждой минутой ее жизни. Это неправильно. Когда пьешь вино любви, кое-что надо оставлять в бокале.

Джек посмотрел на Макса с любопытством и уважением. Он уже давно не слышал столь верного и трезвого суждения о любви.

– Скажите, – произнес Джек, – где вы научились гак хорошо говорить по-английски? Макс улыбнулся.

– Мне пятьдесят лет, – сказал он. – Я родился в состоятельной семье. Когда я был ребенком, богатые люди выписывали нянь из Англии. К тому же я проучился два года в английской школе.

– Во время войны вы находились в Венгрии? – поинтересовался Джек.

Подобный вопрос он задавал многим европейцам, чьи страны воевали на стороне гитлеровской Германии.

– Какой войны? – спросил Макс.

– Второй мировой, уточнил Джек.

Ему как-то не пришло в голову, что венгр может называть войной несколько кровавых дней будапештского восстания.

– Нет, – сказал Макс. – Я находился в Венгрии только до 1943 года. В ту пору еще можно было немного передвигаться по Европе. Я пробрался в Австрию, а потом однажды ночью тайно пересек швейцарскую границу.

– Неужели это было так просто? – недоверчиво спросил Джек.

– Не совсем. Я дал взятку охраннику на железной дороге, и он,запер нас в багажном вагоне.

– Нас? – спросил Джек. – Сколько вас было?

– Семеро, – ответил Макс. – Моя жена, сестра, ее муж и трое их детей. Я дал охраннику в Буксе бутылку коньяка и полпачки сигарет. Больше у нас ничего не было.

Семь жизней, подумал Джек, за одну бутылку коньяка и десяток сигарет. С тех пор цена возросла.

– Швейцария оказалась замечательной страной, – сказал Макс, защищая Европу.

Он лукаво улыбнулся.

– Правда, моя фирма держала там кое-какие капиталы. У нас было чем платить. Нам позволили самим выбрать место интернирования. Я выбрал горнолыжный курорт. К концу войны я стал неплохим горнолыжником.

– А потом вы вернулись в Венгрию?

– Конечно, – отозвался Макс. – Некоторое время обстановка там была обнадеживающая. Нам вернули две наши большие трикотажные фабрики. На время. Затем, когда к власти пришли коммунисты, я остался там управляющим.

– Как вам работалось при коммунистах? – спросил Джек. Макс вполголоса засмеялся.

– Неплохо. Вначале. Потом они начали затягивать гайки. Устанавливать непосильные нормы выработки. Сперва с ними можно было спорить. Позже невыполнение плановых заданий стали квалифицировать как саботаж, а виновных в нем сажали в тюрьмы. Большинство людей перекладывало ответственность на нижестоящих, а те, в свою очередь, – на собственных подчиненных. И так далее. В конце концов двух-трех рабочих арестовывали. На месяц-другой спокойствие восстанавливалось; потом все повторялось снова.

– О, Господи, – сказал Джек.

Он заметил, что Брезач опустил в автомат десятый жетон.

– Как люди могли жить в подобных условиях?

Макс пожал плечами, покачивая бокалом с остатками вермута.

– Люди живут как могут, – сказал он. – В конце концов, сейчас так живет половина мира.

Он виновато улыбнулся.

– Я был не в силах вынести это, – признался Макс. – Не мог отправлять людей в тюрьму, чтобы уберечь от нее себя. Вероятно, тут сыграли свою роль годы, проведенные с английской няней. Я понял, что должен бежать. Когда началось восстание, я перешел границу. Все не так плохо. Мне всегда нравилась Италия.

Джек покачал головой, думая о бесчисленных беженцах двадцатого века, о несчастных эмигрантах, с риском для жизни пересекавших всевозможные границы.

– Ваша жена сейчас тоже в Риме? – спросил Джек.

– Нет, – ответил Макс. – Она умерла пять лет тому назад в Венгрии. У меня никого нет.

– Что, по-вашему, ждет Венгрию? – сказал Джек.

– Ничего, – ответил Джек. – Все будет только хуже. А в конце концов русские почувствуют, что они уже достаточно сильны, и бросят бомбы. На всех.

– Вы считаете, это неизбежно? Макс улыбнулся.

– А вы?

– Не знаю, – сказал Джек.

Жаль, Стив не имел возможности поговорить с Максом перед тем, как он сел писать свое письмо, подумал Эндрус.