Маргарет Этвуд - Лакомый кусочек [litres]

– Лапша, – проговорила она. И оторвала взгляд от списка как раз вовремя, едва не столкнувшись с упитанной дамой в облезлой ондатровой шубе. – Что такое? Они запустили новый бренд! – Она прекрасно знала подноготную макаронного бизнеса: провела не один вечер в отделах итальянской кулинарии, ведя учет бесчисленных разновидностей и брендов пасты. Она обвела глазами полку с лапшой разных марок в неотличимых одинаковых целлофановых пачках, потом зажмурилась, протянула руку и взяла с полки одну упаковку – ей было все равно, какой бренд взять.

– Салат, редиска, морковка, лук, помидоры, петрушка, – читала она список.

Это легко: все овощи можно было различить по внешнему виду, хотя некоторые продавались расфасованными в пакетах или перетянутыми резинкой пучками, и подгнившие овощи аккуратно прятались среди хороших. А помидоры, тепличные розовые и безвкусные в это время года, фасовались по четыре штуки в картонных коробочках или целлофановых пакетах. Она направила тележку в овощной отдел, где над полками висела отшлифованная деревянная вывеска в деревенском стиле: «Садовый рынок».

Она равнодушно поковырялась в овощах. Она всегда очень любила овощные салаты, но в последнее время так часто их ела, что даже немного устала от них. Она казалась себе большим кроликом, не переставая жующим все листья подряд. Как же она мечтала вновь стать плотоядной, погрызть вкусную косточку! Рождественский ужин в родительском доме стал для нее пыткой.

– Что с тобой, Мэриен? Ты ничего не ешь! – сокрушалась мать, когда она даже не притронулась к своему куску индейки. Она сказала, что не голодна, а сама втихаря, пока никто не видел, торопливо уписывала малиновый соус, картофельное пюре и пирожки с ягодной начинкой. Мать связала ее необъяснимую потерю аппетита с перевозбуждением. Мэриен даже подумывала заявить, что стала последовательницей новой религии, запрещавшей есть мясо, – вроде йоги, или духоборчества, или еще чего-то такого, – но потом решила, что идея так себе: родня мечтала устроить ей свадьбу в семейной церкви. Впрочем, их реакцию на известие о ее предстоящем замужестве, насколько она могла вообще судить о реакциях людей, настолько от нее отдалившихся, можно было назвать не счастливым ликованием, а скорее тихим, если не сказать самодовольным, удовлетворением, словно их страхи о влиянии на ее судьбу университетского образования, никогда не высказываемые, но всегда очевидные, наконец-то улеглись. Вероятно, они опасались, что она станет учительницей средней школы, или старой девой, или наркоманкой, или бизнесвумен, или что с ее физическим обликом произойдут пугающие перемены – например разовьется непомерная мускулатура или басовитый голос или тело покроется мхом. Она воображала, с каким жаром обсуждается все это за вечерним чаем. Но, как теперь красноречиво говорили их одобряющие взгляды, все обошлось. Они еще не видели Питера, но в их представлении он стал для нее буквально спасательным кругом. Правда, они любопытствовали, многократно упрашивая ее приехать с ним домой на выходные. А она, все эти два холодных дня навещая родственников и отвечая на их бесконечные вопросы, никак не могла заставить себя поверить, что на самом деле вернулась в родные пенаты.

– «Клинекс», – прочитала она. Она с отвращением взглянула на разноцветные батареи бумажных носовых платков разных брендов – ну какая разница, в какой из них сморкаться? – и на красиво оформленные рулоны туалетной бумаги: с цветочками, геометрическими узорами и в горошек. Скоро их будут выпускать позолоченными, как если бы они предназначены для других целей – например для упаковки рождественских подарков. Вот уж воистину: не осталось ни одной неприятной стороны человеческой жизни, которую маркетологи не обратили бы себе на пользу. И что плохого в просто белой туалетной бумаге? По крайней мере, она выглядит чистой.

Мать и тетушки, конечно, с интересом обсуждали фасоны свадебного платья, текст приглашения и тому подобные вещи. Но сейчас, слушая вполуха пиликанье электронных скрипок и раздумывая над тем, какой бы из двух консервированных рисовых пудингов выбрать – у нее не было никаких предпочтений, все равно у всех один синтетический вкус, – она так и не вспомнила, к какому решению они пришли.

Она посмотрела на часики: времени было в обрез. К счастью, уже звучало танго. Она поспешно покатила тележку в отдел консервированных супов, стараясь избавиться от предательского блеска в глазах. Было опасно проводить в супермаркете слишком много времени. Рано или поздно она попадет тут в западню: пропустит время закрытия, и на следующее утро ее обнаружат здесь прижатой к одной из полок, в глубокой коме, в окружении множества тележек, доверху набитых покупками…

Она направилась к кассам. У них действовала очередная из бесчисленных поощрительных программ – промоакция-конкурс, победитель которого выигрывал трехдневный тур на Гавайи. На витрине за кассовой зоной висел гигантский плакат с изображением полуголой девицы в травяной юбочке и в венке из цветов, а рядом с ней небольшой кадр: АНАНАСЫ, три банки – по 65 центов. Кассирша сидела в ожерелье из бумажных цветов, и ее оранжевый рот энергично двигался в такт челюстям: она жевала резинку. Мэриен не могла оторвать от нее глаз, наблюдая за гипнотизирующим движением челюстей, колыхающимися пухлыми щеками с темно-розовым макияжем, сухими губами, между которыми поблескивали желтоватые и крупные, как у грызуна, зубы, живущие, как казалось, собственной жизнью. Кассирша пробила ее покупки.

Оранжевый рот раскрылся.

– Пять долларов двадцать девять центов, – произнес рот. – Напишите на чеке ваше имя и домашний адрес.

– Нет, спасибо, – улыбнулась Мэриен. – Я никуда не хочу лететь.

Кассирша пожала плечами и отвернулась.

– Извините, вы забыли дать мне купоны, – заметила Мэриен.

«Купоны – это совсем другое дело», – подумала она, подхватывая мешок с покупками, и вышла через открывшиеся датчиком движения стеклянные двери в промозглые серые сумерки. Раньше она принципиально отказывалась от купонов: для них это был тайный способ делать деньги. Но они все равно так или иначе делали деньги, все больше и больше денег; поэтому она начала брать купоны и прятать в ящике кухонного буфета. Сейчас Эйнсли копила деньги на детскую коляску, так что у нее появился повод собирать купоны. Это было меньшее, что она могла сделать для Эйнсли. Картонный гаваец в ожерелье из цветов проводил ее улыбкой.

Цветы. Всех интересовало, из каких цветов она хочет букет. Сама Мэриен предпочитала лилии. Люси предложила каскад чайных роз в обрамлении гипсофилы. Эйнсли высказалась ернически:

– Полагаю, тебе надо устроить традиционную свадьбу, ведь это Питер. Люди такие лицемеры в том, что касается цветов на свадьбе. Никто не хочет признать, что цветы – символ фертильности. А как насчет огромного подсолнуха или снопа пшеницы? Или каскада грибов и кактусов, они бы вполне выглядели как символы половых органов, что скажешь?