Анастас Павлов - Славный мальчишка

— Начало у него очень нежное, задушевное, — сказала тетя Роза.

— Ники, пожалуйста, оставьте экономику в покое! Послушайте Моцарта!

— Да-да! Конечно! Поотстали мы немного в музыкальной культуре. Классика занимает у нас всего десять-пятнадцать процентов…

— Тс-с… Тише! Пожалуйста! Наступила полная тишина.

— Ах, здесь повторение!.. Кто исполняет? — спросила госпожа Мурева.

«Бабушка-а-а!»

Пауза.

«Сыграть упражнение еще разок?»

В комнате стало слышно как тлеет сигарета Ники.

«Ладно, сыграю. А ты не стоишь тут, под дверью?»

— Вот, снова играет. Браво! — сказал Ники. — Это то же самое? Я начало пропустил. А ведь верно, нам обязательно надо выделить какой-нибудь вечерок и на концерт…

От культуры женщины незаметно перешли к соусам для судака и к вязанию. Повели разговор, в котором и бабушка Катина приняла активное участие. Этот узор? О, да, очень интересный! Для платья, да? У Стефаны, знаете, платье целиком связано таким узором. Но она, ах, не говорите, она… Шу-шу-шу… Шу-шу? Шу-шу-шу!.. Да что вы говорите?! Да ну?.. Шу-шу-шу… О-о! Тише! Ребенок!.. Шу-шу-шу.

Румен притворялся, что ничего не слышит, но его уши превратились в летающие тарелки. Стефана — молоденькая сослуживица мамы, хорошенькая такая. Видал, о чем говорят взрослые!

— Лори дома одна. Нам пора, — сказал Ники и посмотрел на часы.

— Ну что вы! Посидите! Вы нас обидите!

Бабушка Катина беспокойно вертелась на стуле, и Румен знал почему: по телевизору вот-вот начнется третья серия многосерийного детективного фильма, в котором…

— В наше время такого не было, — ввернула бабушка Катина. — Да, конечно. Этот фильм немецкий. А какие убийства! Вы его смотрите?

Наступило полное успокоение. И Муревы смотрели две первые серии. Телевизор был включен.

Кто убийца? На все шестьдесят процентов — это тот, как его, Ганс, а по двадцать — придурковатый и эта, служанка…

— Ну, женщина? Если все так пойдет…

— Тш-ш! — Сердито зашипел Мурев.

— Ники!

Ники не терпел разговоров, когда он смотрит телевизор.

— Нельзя ли лампу погасить? — и он сбросил под столом туфли. — Вот так!

Свет погасили. Теперь горела только маленькая настольная лампа. Да чуть отсвечивала лысина Мурева. Восковой свет залил все вокруг. Мурев погасил окурок, ткнув его в кофейное блюдце.

— Пардон!

— Вот пепельница, пожалуйста!

— Тш-ш!

Дядя Тодор закурил сигарету, а тетя Роза демонстративно замахала рукой, отгоняя дым. Отец притворился, будто так увлекся, что ничего и не замечает.

Через две-три минуты служанку нашли мертвой. Молодой и всегда наивный сыщик позвал старого и всегда умного инспектора. «К черту!» — сказал тот и стал прикуривать авторучку вместо сигары… Сейчас самый подходящий момент пойти на кухню и собрать рюкзак на завтра… Вот только начнутся реплики, и он… Инспектор посмотрел вокруг. «Надо арестовать этого полудурка, шеф…» Шеф продолжал осматривать помещение. Открыл крышку патефона, пластинка вертелась… «К черту!» — «Шеф, вы прикуриваете свою авторучку…» — «Спасибо!» И поднес спичку к авторучке — это была его шутка. Румен тихонько встал. Инспектор пустил пластинку заново. Заиграла музыка. Скрипичный концерт. «Что это за музыка?» Сыщик посмотрел на футляр. «Бетховен, шеф!» «А вам нравится Бетховен?»

— Румен, ты куда?

— Приготовлю рюкзак…

— Тише-е!

«Да, шеф, очень!» «Но это же, молодой человек, Моцарт!» «Ясно, шеф! Только сумасшедший мог допустить такую грубую ошибку!» «Вы так думаете?» — спросил шеф и прикурил уже сигару.

— Но мама…

— Тебе не потребуется рюкзак. Сиди!

— Тш-ш!

— Ники, ну что ты, ты же не дома!

На некоторых людей вот так действует телевизор.

Все! Конец. Она его не пустит. Она решила! Опять же, если бы не этот Моцарт… Румен сел, окончательно огорченный. Она так решила! А Ники пытался зажечь спичку о коробку обратной стороной.

Как только фильм кончился, гости вдруг заторопились и ушли. Мурева и тетя Роза рассыпались в любезностях и даже обменялись губной помадой… на щеках.

— Вы уж нас извините, госпожа Мурева. Мы так скромно… если что не так…

— Что вы, что вы, госпожа Роза! Я так мечтаю о подобных вечерах… Завидую вам…

Ники галантно поцеловал руку бабушке Катине и стряхнул пепел уже в прихожей.

— Само собой ясно — ждем ответного визита…

— Обязательно, госпожа Роза!

— Непременно, госпожа Мурева!

— Дал слово — держись, выполняй его на сто процентов. Ждем в гости!

— И непременно с Руменом! Ах, какой он славный мальчишка — такой тихий, молчаливый! И скромный, очень скромный!

— Да-да! Это точно — таяла бабушка Катина.

А он помнит Глорию? Лори! Нет? И она выросла. Месяц назад ей исполнилось девять. Пошел десятый. И такая красавица, такая красавица! Ах, кто знает, что будет завтра, не правда ли? Смотришь, и посватаемся!

— Я согласен! — сказал Ники и, хлопнув Румена по плечу, стряхнул пепел прямо на белый треугольничек ковра.

— Ники, ну что ты!

— Ничего, ничего, госпожа Мурева! У нас и так чистоты не добьешься, — не выдержала, наконец, тетя Роза.

— Мужчины! — трагически обобщила Мурева. — Ну, красавец, обязательно приходи! А как у тебя с учебой?

— Отличник! — поспешила бабушка Катина.

— Завидую вам, госпожа Роза, самой благородной завистью. Ах, беззаботное детство, где ты?

Наконец, открыли наружную дверь. Тетя Роза набросила на плечи пальто.

— Ну что вы, госпожа Роза…

— Нет-нет, госпожа Мурева, я провожу…

И она вышла их проводить.

Отец погасил сигарету и выключил телевизор. Извлек из чулана битком набитый портфель, достал из него мелко исписанные листы и углубился в чтение. «Вряд ли тебе это так просто обойдется, мой бедный папа!» — пожалел его Румен и занял позицию между телевизором и небольшим книжным шкафом, на котором выстроились две-три гипсовых статуэтки. Тут было самое безопасное место в случае применения физического воздействия. Одна только бабушка Катина все еще не переключилась на новую волну и автоматически убирала со стола посуду.

— Я представляла себе этих Муревых бог знает какими. А они такие же как и мы…

— Ну? А теперь? — Тетя Роза встала в двери, уперев руки в бока.

— Мама, оставь тарелки! И окна закрой, чтобы люди не слышали. И без того от такого смрада за месяц не избавишься.

Дядя Тодор вынужден был оторваться от бумаг.

— Шесть тысяч двести… Да… Ну, что теперь?

— Что? Будто и не знаешь…

Он нервно запихнул бумаги в портфель, достал сигарету, но вдруг вспомнил, что Муревых уже нет, и сунул ее обратно.

— Не одна же я в этом доме родитель, Тодор! Не могу больше, не могу! Понимаешь! Всему есть человеческий предел… Не мо-гу!

Слезы выступили у нее на глазах. Голос задрожал.