Василий Ермаков - Мотив

— Можно мне? — обратился к красному столу Полуянов.

Оттуда испытующе взглянули на военрука, словно спрашивая, чего от него ожидать можно. Затем Старикова, принужденно улыбнувшись, ответила:

— Пожалуйста, Илья Борисович. Вы, как человек военный, внесете в это дело полную ясность.

— Постараюсь, — сдержанно пообещал военрук, движением правой руки сверху вниз проверив, все ли пуговицы на кителе застегнуты. — Я начну не с поэмы Ямщикова и не с Пазухина. Я начну со статьи, опубликованной во вчерашнем номере районной газеты. В ней что ни слово, то все ложь. Ложь про так называемый притон, ложь про Пазухина, ложь про Ямщикова…

Слова Полуянова упали резко. В группе учителей протестующе всхлипнула «блаженная Маша». Не передать словами, какое возмущение выразилось на лице Даниловой, как приподнялись и округлились ее дымчатые бровки. А Чесноков внушительно спросил:

— Послушайте, вы что — ставите под сомнение авторитет нашей прессы?

Колючие глаза Полуянова насмешливо и пронзительно заблестели.

— Знаете что, не берите меня на испуг, — ответил он Чеснокову. — Районная газета еще не вся н а ш а пресса, не надо преувеличивать… Так вот, повторяю, в статье все ложь — от первой строчки до последней. В ней заведующий «Утильсырьем» обозван человеком с темным прошлым, якобы уже заклейменным нашим рабоче-крестьянским правосудием… — Полуянов брезгливо покривился. — Слова-то какие — заклейменный, будто про диких зверей… Так вот: прошлое этого человека безупречно. Он воевал и воевал хорошо. Раненый попал в плен, но и там боролся в рядах лагерного сопротивления. Да, он был репрессирован по ложному доносу. Но сейчас полностью, пол-но-стью реабилитирован… Так легко разоблачается первая подлая ложь…

Чесноков поюлил головой в ставшем вдруг неудобном воротнике. Напряглась и насторожилась и Данилова, вцепилась обеими руками в свой ридикюльчик, словно он мог вспорхнуть и улететь.

— И притона никакого не было и быть не могло. Я бывал в приемном пункте. Эти ребята собирались там, чтобы поговорить. А где им еще собираться? В пионерской комнате, под надзором учителей и вожатых, как пишет газета? Так это ерунда. Не станут ребята откровенничать под чьим-то надзором — и правильно сделают!

Данилова дернулась — она-то, разумеется, была убеждена в обратном, — и возмущенно взглянула на Чеснокова. Но тот молчал, угрожающе насупившись. «Говори, говори, — как бы предупреждал весь его облик. — Чем больше наговоришь, тем хуже тебе будет».

— А теперь я хочу опровергнуть третью ложь, может быть, самую гнусную, — продолжил Полуянов. — Сразу же после празднования сорок второй годовщины Октября ученик Моряков принес в школу пачку фотографий. Он объяснил это тем, что хотел разоблачить Пазухина, якобы силой, будучи пьяным, ворвавшегося в его дом. Клавдия Степановна, так это?

Клавдия Степановна кивнула.

— Так вот, — сказал Полуянов. — Одна из этих фотографий и висит сейчас в витрине «Они мешают нам жить». Пазухин никогда не задерживался дружинниками пьяным. Налицо подтасовка фактов, подлог, а это уже пахнет уголовщиной.

— А вы уверены, что его не задерживали? — несколько озадаченно осведомился Чесноков.

— Абсолютно уверен, — ответил военрук. — Я лично просмотрел журнал приводов и задержаний. Пазухина не задерживали.

— А может, забыли отметить? — предположила Данилова тоже растерянно.

— Может, — согласился Полуянов. — Но почему бы заодно не забыть и вывесить фотографию? Но не забыли же?..

Чесноков тревожно взглянул на Старикову. Та пожимала плечами. Что-то неладное почуяли они.

— Пойдем дальше, — пощипывая усы, продолжал Полуянов. — Газета в самых оскорбительных выражениях поносит поэму Ямщикова. Не снисходит даже до цитат из нее, чтобы мы, хотя бы приблизительно, могли судить о ее достоинствах или недостатках. А зачем? Дело читателя беспрекословно верить каждой газетной ерунде. Подумаешь — какой-то Ямщиков! Да таких Ямщиковых полна Россия. Чего с ними церемониться?

— Послушайте! — вскипел Чесноков. — Вы все-таки выражения-то поаккуратней выбирайте. Тут дети!

— Вот как, — усмехнулся Полуянов. — А о ком же вы думали, когда собирали этот митинг? И вот так-то вы намерены воспитать гармонично развитых людей?.. Ну и ну. Своеобразное у вас понимание гармоничности. Это, очевидно, себеподобие. Будьте, как мы, и вы будете гармонично развитыми…

Непонятно было, надсмехался ли Полуянов, но его последние слова, даже если они и были произнесены без всякой задней мысли, заставили меня по-другому, чем только что, взглянуть и на Чеснокова, и на Старикову, и на Данилову. Нет, не отвечали они моим представлениям о гармонично развитом человеке. А ведь учат и, значит, претендуют. Да от таких гармонично развитых бежать без оглядки хочется. И вдруг меня буквально обожгла мысль: да они ведь, эти люди, и коммунизм строить призывают. И руководят этим строительством. Что же это за коммунизм получится?

— На уроках литературы мы торжественно внушаем, что вот если бы Александр Сергеевич Пушкин жил в наше время, ему были бы созданы все условия — твори только… В нашей школе растет поэт. Но фамилия его не Пушкин, И, значит, можно клеймить его и унижать? — словно размышляя вслух, продолжал Полуянов.

— Пушкин и Ямщиков! — фыркнула Данилова. — Что-то вы, товарищ военрук, совсем зарапортовались.

Глаза Полуянова оскорбленно сузились, пятна со скул расползлись по всему, внезапно осунувшемуся лицу, и, наверно, не у меня одного мелькнула опасливая мысль: а не хватит ли военрука один из тех ударов, от которых, как говорят, не застрахованы пожилые люди. Словно подтверждая возникшее опасение, правая рука его машинально расстегнула верхние пуговицы воротника, освобождая смуглую напрягшуюся шею.

— Пушкин и Ямщиков, — как бы взвешивая эти два слова, две фамилии, произнес он заметно задыхающимся голосом. — Значит, по вашему мнению, Ямщиковы заведомо обречены на бесталанность?.. Мда-а… Хорошо же вы верите в свой народ. Твердо… Как же можно… с такими убеждениями воспитывать? Интересно бы знать, какой смысл вкладываете вы в понятие коммунизма… Вот вы тут в начале митинга обронили, что зал тесен… А вот я искренне рад за тех детей, которых здесь нет. Хороший бы они получили урок гражданского воспитания…

— Кто бы говорил о воспитании, только не вы, — пришла на помощь Даниловой Старикова. — Мы ведь осведомлены, что происходит на ваших уроках.

Лицо Полуянова осунулось еще больше. Вот как сработали наши шалости, которым мы не придавали особенного значения. Против нас же и сработали. Мне стало горько за военрука. Он хотел что-то сказать, может быть, согласиться со Стариковой, но не успел.