Василий Ермаков - Мотив

— Мать честная, — поежившись, как от озноба, проговорил Юрка. — Как вспомню эту роновскую даму, так и чешутся руки завести самый настоящий притон.

— А что? — засмеялась Галка. — Какой он должен быть, этот притон, нам уже приблизительно растолковали. Надо оправдывать надежды старших…

Неожиданно дверь распахнулась, и в спортзал вошел Сашка Моряков. Он деланно улыбался. Некоторое время он молча рассматривал нас.

— Торжествуете? — наконец спросил он. — Ну-ну… Вы, наверно, думаете, что тетрадь подбросил я?.. Ошибаетесь. Фотографии — мое дело. А с поэмой сами разбирайтесь…

— Сашка, — проговорил Витька Аншуков. — Шел бы ты, знаешь куда?..

— Остановись, Витенька, — вмешалась Галка. — Не надо прояснять свою мысль…

Татьяна вытащила из-под кровати свой вместительный, с дубовыми рейками на крышках и ремнями чемодан, выгребла из шкафа все свои платья, кофты, юбки, жакеты, халатики и отрезы тканей, призванные сыграть благородную роль подарков архангельским родственникам, и принялась укладываться. Значит, она все же уедет. Жалко. Я так привык к ней, что мне будет недоставать ее. Из всех нас только Альбина сочувственно отнеслась к намерению Татьяны уехать, надеялась, должно быть, снова завладеть Евгением.

Минут через пятнадцать после того, как Татьяна начала укладываться, в комнату ввалился Евгений. Веселье, как обычно, распирало его.

— Га! — воскликнул он, раскинув руки так широко, будто желал всех нас заключить в свои объятия. — Уже к новоселью готовитесь? С вас, между прочим, причитается… Танюша, давай кончай — в кино опоздаем.

— Не до кино мне сейчас, Женечка, — вздохнула Татьяна, неприступно растопырив розовые локотки. — Вишь вот… собираюсь.

Она как бы сильно растерялась, что Евгений застал ее за таким занятием, и стала путать вещи: легкую, например, кофточку укладывала под тяжелый жакет. («Ой, что это я?!»)

Евгений озадаченно хлопал глазами.

— Как не до кино? — нашелся он наконец. — Сама же хотела посмотреть этот фильм!

— Все, Женечка, знают, один ты только не замечаешь, — ласково, но твердо отстранила его Татьяна и опять вздохнула. — Уезжаю я. Домой, в Архангельск. К папе и маме…

— Не-ет… ты… погоди-ка!.. — разволновался Евгений и даже вспотел. — Как это уезжаешь? А я?.. Мы же… Выйдем, поговорим?..

И он увлек сопротивляющуюся, но не слишком, Татьяну в коридор. Нина и Альбина обменялись понимающими взглядами, и круглое лицо Альбины разочарованно вытянулось. Как всегда, будучи огорченной, она принялась сосредоточенно и печально расплетать и заплетать свою тяжелую черную косу. Нина усиленно захрустела макаронами, извлекая их из бумажного пакета.

Раздался стук дверей, ведущих на крыльцо, — должно быть, ушел Евгений, отправился, наверно, сдавать билеты в кино. Вернулась Татьяна, побросала барахло в чемодан и опять задвинула его под кровать. Словно по мановению волшебной палочки на Татьяне появился длинный, до пят, халат, внушающий к ней невольное почтение, и все пуговицы на нем были застегнуты. Я сообразил, что подарки от Татьяны ее архангельские родственники получат не скоро, может быть, совсем не получат.

Минут через десять Евгений вернулся. Он выглядел слегка сконфуженным, будто жизнь преподнесла ему такой сюрприз, к которому он был не совсем готов. Под мышками он держал бутылки с шампанским, а в руках — огромные кульки с конфетами и пряниками.

— Там тебя девчонка спрашивает, — шепнул он мне, улучив минуту. — Симпатичная такая.

Я тут же догадался, кто меня спрашивает, и, забыв про все остальное, потянулся за пальто и шапкой.

Как и в прошлый раз, Дина стояла на нижней площадке крыльца, среди обледенелых санок. Она выглядела расстроенной. Наверно, митинг, так беспутно закончившийся, не прошел для нее бесследно. Не дождавшись, когда я спущусь, она вышла. Мне показалось, что взгляд, которым она смерила меня, был оценивающим, будто Дина спрашивала себя, подхожу ли я для какой-то роли. Ответ, поди, был отрицательным. Это встревожило меня. Я кинулся за Диной следом.

— Ну как твое настроение? — с оттенком некоторой враждебности осведомилась Дина, когда я поравнялся с нею. — Ты, конечно, собой доволен?..

Пораженный ее тоном, я молча пожал плечами. Мы поднялись на Большой мост. Отсюда хорошо просматривалась площадь перед универмагом, посреди которой рабочие заканчивали устанавливать новогоднюю елку. За их работой серьезно и терпеливо наблюдал Шарик. В главной витрине магазина уже выставлен был румяный дед-мороз.

— Леня-Боровок в Петрозаводске натворил что-то, — сказала Дина. — Ленка говорит, что в народную дружину из республиканской газеты телеграфный запрос пришел. Орудовал в привокзальном ресторане по договоренности со швейцаром…

— Сколько веревочка ни вейся, а конец будет, — удовлетворенно отозвался я.

— Ну, этой веревочке еще долго виться, — возразила Дина. — Знаешь, о чем доложила мне Ленка Ерышева?.. Что Чеснокову с Даниловой уже влетело за неправильное ведение этого дела. Что никакой митинг и не нужен был, еще чего вздумали. Так что не рано ли возомнили о победе?..

Ее слова, как говорится, громом поразили меня. Значит, у тех, кто глумился, есть и другой способ — простой и безотказный — разделаться с нами раз и навсегда: вообще не затевать никакие игры, а поступить так, как им заблагорассудится, как пожелается. А наш удел — покориться, смириться, принимать все, как должное, молчать и надеяться на снисхождение — может быть, пожалеют нас, горемычных?.. Ну, ладно. Это мы еще посмотрим. Свет на всех этих моряковых и ерышевых клином не сошелся. Одного только я никак не мог понять — кто дал им такую власть над нами? Почему им известно, как надо правильно жить, а нам нет? И почему мы обязаны, согласны или нет, беспрекословно подчиняться им?..

Бессильная злоба захлестывала меня. Чтобы как-то отвлечься, я спросил Дину, а почему она отмолчалась на митинге, Дина нахмурилась и поджала губы. С кем ни заговори, у всех лица идут наперекосяк при упоминании об этом уроке гражданского воспитания.

— Меня приберегали на конец, да не успели, — ответила Дина. — Мастер спорта заклеймит — звучит.

— Звучит, — согласился я. — А ты бы заклеймила?

Она вскинула на меня взгляд:

— А ты как думаешь?

— Ни секунды не думал, что заклеймишь!

— Вот спасибочко-то, — поблагодарила она меня и вдруг опять смерила тем же взглядом, что и на крыльце. — Ты как одет?

— А что? — удивился я.

— Под пальто у тебя что?

— Пиджак. Рубашка. Брюки…

— Брюки я вижу… Я хочу познакомить тебя с моими… Особенно с бабушкой. Ты как, не против?

— Боязно как-то, — признался я. — Может, потом?

Дина отрицательно покачала головой. Она, кажется, уже думала о чем-то другом. Я ждал, когда она заговорит. Обжигающий ветер теребил прядку белокурых волос, выбившуюся из-под шапочки. Дуя из-под подобранной верхней губы, Дина отбрасывала прядку с глаз.