Юлия Сиромолот - Подсолнух и яблоки

Мастер, верно.

Умелец, черт и сто раз черт…

А сердца нет.

А там, где сердце, под свернутым втрое узлом татуировки — страшная провидица с глазами-маслинами.

Правду она сказала — не будет тебе радости, Келли, от того, что ты спасешься.

Телефон зазвонил с переливами.

— Келли. Говори, Ланс.

— Здравствуй, Келли. Как поживаешь?

— Херово поживаю, — сказал Келли. — Сиду разбили.

Ланс хмыкнул.

— Ну, прости. Привычка.

— Прощаю. Когда Ванессу пришлешь?

— Э-э… собственно, Ванесса… не приедет.

— Что?!

— Она… на меня больше не работает.

— Ланс! Не шути!

— Келли. Я ничего о ней не знаю уже полгода. Не вздумай швырять трубку.

Келли осторожно разжал пальцы, переложил трубку направо, чтобы лучше слышать.

— Найду, что швырнуть… из твоих бесплатных приложений, не беспокойся… Слушай, Ланс, я тут просто бешусь, Марч этот бардак флагом завесил, но у меня все-таки ночной клуб, а не гребаная мэрия!

Ланс захихикал.

— Да-да. Умница Марч. Хорошие у тебя люди.

— Да уж, — с нажимом отвечал Келли, заводя глаза. Боже, взять бы Ланса за шкирку, потолочь носом в столешницу… — по крайней мере, не сбегают без вести. Что ты можешь для меня сделать?

— Все, что угодно, — весело отвечал Ланс. — Это будет стоить тебе двести сейчас, а за саму работу — как получится. По факту, так сказать.

Келли стиснул челюсти. За три куска цветного стекла…

За Сиду — чтобы она смотрела на моряков темным взглядом…

— Завтра, — сказал он и не удержался, сошел в хрип. — Чтобы завтра, слышишь…

— Будет тебе завтра. Не волнуйся, солнце мое, — и трубка забибикала отбоем.

Были другие дела в остатке дня, Келли очень старался, чтобы мысль о Сиде не втыкалась то и дело осколком между ребер. Клуб открылся в обычное время, постоянные посетители смешались с теми, кому завтра уплывать дальше, вокруг острова, к Аотеароа — Длинному Белому Облаку, к Австралии, к берегам Японии.

Келли не остался на вечернюю программу, как делал, если был в добром настроении. Ушел через кухню, чтобы никого не видеть — ни старых знакомцев, ни однодневных пришлых. Ешьте-пейте, шепчитесь-веселитесь, Марьян вам смешает, Тони, Лада и Орс поднесут… а Дэф спляшет… так, что у вас аж в глазах почернеет… Люди…

До дома идти было — всего ничего, несколько сот метров, но он встал под телефонной будкой и все перебирал на ощупь монетки в кармане. Позвонить Марине? Атану? Тераи? Нет, нет, да и не поможет это, потому что с ними и для них одно — спортивный секс, образцово-показательный, с обоюдными удовлетворениями. А как же — мастер! Черти тебя еще в аду за это мастерство… А того огня, что прежде был задаром, как вдох и выдох, нет и уже не будет. Ушел огонь, отступился, а куда, почему — вот, спроси-ка у Сиды!

Чего ж ты хотел, скажет она, когда убежал от судьбы? Разгребай теперь пепел.

Так никому и не позвонил. Холодно ему было в ту ночь, а Сида, закрывая лицо ладонями, шептала жалобно, но ее языка Келли почему-то не понимал.

Мастер приехал затемно, еще туман не поднялся. Келли спал — не спал, до утра промаялся, в затылке плескалась тяжесть. А ведь один только глоток с вечера — вон, стакан стоит недопитый, уже и «Джемисон» не в радость и не впрок. В этой беде выбрался на балкон, уперся голым животом в холодные завитушки — аж под сердцем заныло, — и услыхал, как у «Сиды» кто-то терзает что есть мочи сигнал. С минуту слушал — опомнился, побежал звонить на охрану. А еще через пару минут уже натягивал джинсы, путался в футболке — встречать дорогого гостя.

И встретились — мастер, уже немолодой, едва по плечо рослому управляющему «Сиды», и сам управляющий — встрепанный, серый после скверной ночи, больной.

— Я от Ланса, Ник Микаленич, работаю по стеклу.

— Да, — Келли прочистил горло, но голос звучал ржаво. — Это здорово. Доброе утро, Ник. Я Келли, управляющий… в общем, там мой клуб и все… Завтракать?

— Спасибо, — Ник улыбался, доброжелательно поглядывал по сторонам, дом ему нравился. — Я уже.

— Но я-то нет! — Келли воспрял духом при виде этого спокойного славного дядьки. — Заходите. Или нет, я сейчас… но все равно — заходите!

Усадил мастера в нижней гостиной, извинился раз пять за то, что в такую рань нечем угостить (Ник вежливо и терпеливо отнекивался); все-таки побежал под душ, оделся наново и спустился, голодный и почти бодрый.

— У меня пикапчик тут, — говорил мастер, выходя вслед за Келли в просветлевший туман, — там платформа, инструменты. Так я его подгоню, а ты мне покажешь, где там и что, да?

Выговор у него был мягкий, но не такой, как у местных. Мика… ле-нич, ну и фамилия, а дядька, кажется, в целом приятный…

Все еще в запале, Келли совершил налет на холодильник в ресторане, сварил кофе — но, пока жевал-запивал, тоска тут как тут — прогрызла подреберье, взялась за душу.

Мастер времени даром не терял — когда хмурый управляющий показался из парадного, платформа уже была собрана, Ник наверху осторожно отцеплял завязки флага.

Келли не сдержался, матерно охнул — в пол-лица ее черная рваная дыра, как же можно! Ник хмыкнул. Рассматривал витраж, то так, то сяк наклонял голову, осторожно трогал сколы. Наконец перегнулся через перила с отбитым куском стекла в руках:

— Хорошо. Прямо сейчас и займусь.

Три часа спустя в кабинет Келли заглянул Марч. Управляющий сидел на подоконнике, сонно смотрел на горизонт.

Оглянулся:

— Ну, что? Как дела?

Марч покачал головой.

— Ты лучше сам погляди.

— Что такое? Говори?

— Нет, Келли. Сходи сам. Чересчур он… самостоятельный.

Келли выбежал вон.

— Что ж ты делаешь, стекольщик хренов! Слезай оттуда! — Келли захлебнулся. Этот… горе-мастер вынул стекла в половине витража, от Сиды остались только летучие завитки волос по краям да синее платье.

Ник аккуратно положил стекло, сошел с подмостков.

— Что это я делаю? Работаю… но могу и поговорить…

Похлопал по карманам, вытащил «Мальборо», закурил. Келли не успел и рта раскрыть — зашелся кашлем, ухватился за лестницу.

— Что такое, что?

— Не кури… при мне… ясно?

— Ясно. Виноват, не знал же.

— Да пошел ты… что с Сидой теперь?

Мастер посмотрел на витраж.

— А что с ней? Все будет хорошо… Как ты сказал? Как ее зовут?

Не осталось сил злиться, гнев утонул в горькой слюне.

— Ее не зовут… Это Сида. Да ты все равно хрен поймешь… Я же тебя просил — что? На кой ты все разобрал?

Мастер усмехнулся.

— Вот как. Говоришь, ни хрена не пойму, да? По крайней мере, я работу свою знаю. Просто так не исправишь. Не окошко остеклить.

— Слушай, теоретик, — Келли снова закипал, — слушай, я твои художества поощрять не намерен. Что не окно — понятно, но ты… лучше не умничай, лезь наверх, ставь все на место, и завтра к вечеру чтобы я эту государственную символику отсюда прибрал! Мне нужна она. Живая… то есть целая, я хотел сказать, ну, ты понял.