Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

— Запасной! — крикнул вслед Ярин и снова погрузился в детальное изучение каждого квадратного сантиметра ванной комнаты, поскольку, даже в банальных делах порядок любил.

Усевшись в машину и отъехав от дома Юсуповой порядка полукилометра, Архипов остановился, достал из внутреннего кармана ветровки фото Николая Булавина. Поглядев на простое славянское лицо несколько мгновений, перевернул карточку. На оборотной стороне было написано всего три слова: «Он не убийца!»

— Вот сучка! — выругался Архипов, спрятал фото, запустил двигатель и снова вдавил в пол педаль газа.

Лена с Толиком стояли напротив старого зеркала. Деревянная рама растрескалась, лак, почти по всей поверхности, облупился. Однако, сама отражающая поверхность была способна исполнять своё предназначение.

— Смотри, — призвал к вниманию Толик.

— Я смотрю, — отозвалась девушка, проводя пальцами по разбитой губе. — Не больно… — с грустной улыбкой призналась она.

— Здесь не бывает больно, если только сам не придумаешь себе боль.

— А зачем её придумывать?

— Незачем. Просто, для некоторых это единственный способ доказать себе, что они ещё существуют.

— А мы существуем?

— А как же!

— Мы умерли.

— Ну и что, — усмехнулся парень. — Мы умерли для них. Может и для себя, в какой-то мере. Но, ведь, это не конец. Ты же понимаешь?

— Понимаю, — качнула головой девица.

— Смотри, — вновь приказал Толик.

— Что я должна увидеть?

— Ты ничего не должна. Здесь — никому. Разве, что самой себе. Чего ты хочешь?

— Не знаю. Может, разве что, посмотреть в глаза…

— Кому?

— Им всем!

Толик прекрасно понимал, о ком говорит Лена, а потому, лишь в очередной раз повторил: «Тогда, смотри!»

Покойница послушно глядела в своё отражение. На разбитые губы, на слегка опухшее лицо и, на удивление, чистые глаза. Периодически, переводила взгляд на Толика, но тот мимикой давал понять, что отвлекаться не стоит и она снова возвращалась к созерцанию самой себя. Через какое-то время, то, что было вокруг, стало наливаться красками. Обои за спиной уже не казались такими выгоревшими и обшарпанными. Диван — таким продавленным и старым. Вскоре она поняла, что в отражении её комната. Та, живая… И Толика за спиной уже не было, хотя она явственно ощущала шеей его прохладное дыхание. Вдруг, в отражении появился человек. Тот самый, что ещё вчера грозил убить, если она, словно послужная кукла-марионетка, не повинуется его воле.

«Ну, теперь то, уже поздно», — усмехнулась Лена сама себе. Она, вдруг, поняла — как глупо бояться смерти. Ведь, всё равно это случится, рано или поздно. А в разрезе вечности, что рано, что поздно — всё едино. Но, вот человек скользнул к окну, туда, где уже столько лет бессменно утвердился её старый столик из лакированной фанеры. Девушка несколько сместилась в сторону, меняя угол обзора. Брюнет схватил фотографию незнакомца, которого Лене предписывалось оболгать, и поспешно скрылся. На девушку начал безудержными волнами накатывать столь яркий на фоне общей унылой затхлости гнев. Он казался не таким как при жизни. Живых гнев ослепляет, делает безумными. У неё оказалось всё по-другому. Она чувствовала, как жгучий яд становится зудящей силой — той, что может привести в движение её саму, дать импульс для чего-то нового, неизведанного, но достижимого. Безумно захотелось пойти незнакомцем, который вообразил, что ему позволено распоряжаться её волей и судьбою. Она оторвалась от зеркала и уже хотела броситься следом, как поняла, что находится в пустой и безжизненной комнате. Серой, с рассохшимся линолеумом, тусклыми обоями и мёртвым Толиком за спиной.

— Ты увидела то, что хотела? — поинтересовался новый товарищ.

— Всё только в зеркале?

— Нет. Не только, — спокойно проговорил юноша. — Ты скоро научишься смотреть в мир живых и без него. Но, для этого нужно время.

— Я хочу сейчас! — холодно и упрямо притопнула Лена.

— Время, только время.

— Ну, уж, нет, — злобно улыбнулась девушка. — Время, говоришь? — воззрилась она на Толика. Юноша, слегка отшатнулся. В эту секунду он отчётливо понял — в мир мёртвых пришёл новый монстр, подобный ему.

Лена снова повернулась к зеркалу и неумело, но, со всех сил, ударила кулаком. Осколки посыпались на пол. Девушка томным взглядом проводила их полет, а потом долго смотрела на неожиданно живо, для этого места, сверкающие стекляшки. Она села на корточки и взяла в руку самый большой и длинный сколок, что походил на большой варварский нож, очень несуразно смотрящийся в тонкой девичьей руке. Она сильно сжала пальцы и на пол упало несколько капель чёрной крови.

— Не больно, — улыбнулась Лена и поднесла осколок к глазам. — Я вижу солнце! — поделилась она с Толиком.

В отражении, Лена действительно увидела яркое весеннее дневное светило, что дарило свои ласковые лучи всем, от мала до велика, плохим и хорошим, в том — живом мире.

— Теперь у меня есть своё окошко! — холодно проговорила девушка и уверенно двинулась прочь из серости неживой квартиры.

Часы показывали уже пол-одиннадцатого вечера, а телефон — пять пропущенных вызовов, три от супруги и два от матери. Но Николаю Булавину было не до благоверной, которая таковой, по сути, не являлась, и не до старушки, что, безусловно, очень волновалась. Однако, у Николая не было новостей, способных хоть как-то успокоить материнское сердце. Сегодня он уже принёс достаточно худых вестей, а потому не спешил добавлять в общий котёл новые.

После того, как мать попала к начальнику городской полиции, она не преминула позвонить младшему сыну с просьбой и слезами о том, чтобы тот бросал всё и ехал на встречу с Горбиным. Послушался. И теперь, к скопу проблем, с которыми обычный работяга привык жить год за годом, добавилась ещё одна, решения которой он пока не видел.

Главный полицейский обрисовал весьма мрачную перспективу. Теперь младший брат оказался главным подозреваемым, в деле о пропаже или убийстве старшего и, согласно размышлениям Горбина, шанс попасть за решётку был примерно девяносто процентов из ста. Однако, столь печального исхода, по словам начальника, можно было избежать. Причём, избежать вполне тривиально и вполне в духе Российской правоохранительной системы — попросту купить себе свободу. Цена вопроса — миллион. Для людей бизнеса — сумма, не ахти какая. А вот для простого трудяги, да ещё и обременённого ипотекой, приговор, равносильный судебному.

Горбин говорил о том, что вопрос о снятии подозрений нужно решать исключительно со следователем, а он — так, с боку-припёку. У Булавина на этот счёт были сомнения. Ему не показалось, что Игнатов выказал намерение возвести его в ранг «козла отпущения». Но, так или иначе, Николай понимал — без денег ему конец. Даже если рассказ о «главном подозреваемом» не больше чем разводка, то без откупа байка станет былью. И не важно, кто решил нажиться — следователь, начальник управления, или оба сразу. И так и эдак — без денег он сядет в тюрьму, а дело благополучно закроют. Миллион нужен через неделю. В три часа дня должен лежать на столе у следователя Игнатова. Кстати, связываться с самим Игнатовым Горбин настоятельно не рекомендовал, пространно объяснив, что последствия могут быть катастрофическими, в первую очередь, для самого Булавина.