Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

Старший брат ещё не до конца понимал, как именно поступит, но осознавал, что ребёнок вполне может стать связующим звеном. По крайней мере, Витя мог передать послание. Сложность заключалась в том, чтобы пацана после этого не определили в какой-нибудь детский дурдом. Но размышления о деталях мертвец оставил на потом. Его душа требовала действий, а потому, после значительного пребывания в пропитанном подлостью и скверной кабинете начальника полицейского управления, инженер спешно направился к брату, но обнаружил его, не дойдя до самого дома какой-то сотни метров.

К слову, Коля, после возлияний, тоже до калитки дойти не смог. Правда, всего нескольких шагов. Споткнувшись о бордюр, распластался на земле и подняться уже не сумел. После нескольких неудачных попыток, лёг набок, подстелил руку под голову и начал отходить ко сну. Сергей остался рядом. Он понимал, что не может оставить брата одного в таком состоянии, хоть и не знал, чем сможет помочь, реши местная шпана пошарить в карманах у не в меру подвинтившего мужчины.

— Чего же ты так нажрался! — в сердцах протянул Сергей, усаживаясь на землю рядом, с практически отошедшим в мир сна, братом.

— Не твоё собачье дело! — сквозь дрём, пробубнил Коля и чуть приоткрыл один глаз.

Сергей пристально уставился брату прямо в щёлочку меж не донца сомкнувшихся век.

— Ты меня слышишь? — удивлённо вопросил покойник.

— Нет, — отозвался Коля. — Иди на хрен, Серый! Дай поспать!

Сергей улыбнулся. Сначала, как-то неуверенно, будто боясь спугнуть удачу. Но уже через мгновение лицо сияло, а улыбка растянулась, буквально, от уха до уха. Он понял, почему брат его слышит. Сон! Точнее, полусон. Вот ключ! Вайнштейн как-то обмолвился, что ночью, перед самым рассветом, резался в карты с его отцом. Ночью отец спит. Сон, чёрт его дери! Сергей мысленно клял себя за непомерную тупость.

— Эй! — оторвался он от внутреннего самобичевания. — Алкаш! Давай, просыпайся! В смысле — слушай! — быстро исправился он.

— Серый, чего мне тебя слушать? Чего ты можешь сказать в своё оправдание? — еле ворочая языком, сквозь дремоту бубнил Коля.

— Оправдание? — удивился Сергей.

— Оправдание. Ты знаешь, что из-за тебя мне теперь лям где-то взять надо? А? — приоткрыл второй глаз Коля, видимо, для придания выразительности своей речи. — Родить мне его или как? Что посоветуешь?

— Коляба — это развод! Игнатов ничего тебе не пришивает! Это мудак-Горбин всё! Он следака твоего так подставить хочет! Не ведись!

— Ага, — согласился Коля и закрыл глаза. — Только это не важно.

— Что значит «не важно»? — Сергей хлопнул брата по плечу и, как ни странно, тот почувствовал.

— То и значит. Принесу бабло — закроют следака. Не принесу — закроют меня. Кого-нибудь всё равно закроют…

— И, что теперь? Где ты деньги возьмёшь?

— Это ты мне скажи — где? — Коля снова приоткрыл левый глаз. — А ты, кстати, того — где сам-то? Умер, да? — безмятежно промямлил он и слегка приподнял голову.

— Умер, — кивнул Сергей. — Ты такой спокойный, — удивился он безмятежности брата.

— Спокойный, — согласился тот и снова умостил голову на своём же плече. — Ты, Серый, не серчай, но всё же — на хрен ты приехал?

— В смысле?

— В коромысле! — перекривил младший брат старшего. — Жил бы себе в Черногории, письма бы писал, по звонил и было бы всё хорошо!

— Я домой хотел. Для меня вы — это всё.

— «Всё?» — зло усмехнулся Коля и снова приподнял голову. — Не будет скоро ничего! Матери, которая ночи не спит… Отца — тоже… Меня закрыть могут, если денег не найду! А ведь, это ты, браток! Всё — ты!

— Коляба, ты чего, охренел совсем?

— Это ты охренел! — огрызнулся Коля. — Когда ты свалил — тебе было плевать, что мне нужна помощь. Я был в полной жопе! Плевать, что мать болела! Ты думал о себе тогда, когда был нужен нам! Ты свалил и мы привыкли жить без тебя. Мы перестроили свои жизни. О! Забыл упомянуть — ты же ещё нагадил мне, сукин ты сын, перед тем как свалить! Ты думал о том, что мы это твоё «всё», когда трахал мою жену?

— Витя — твой сын! Ты его воспитываешь, ты его отец! И не так важно от кого он! В первую очередь, ему самому. Он видит в тебе отца. Ты не должен…

— Чего я должен и чего не должен — мне решать! Витюша — мой, хоть и от тебя. Мне на это плевать! Плевать на тебя, на то, что ты сделал! Это не по-братски. Значит, ты не считал меня братом. И вот теперь — мы расплачиваемся за то, что ты вдруг передумал… Ты вернулся и привёз с собой проклятье. Проклятье предателя!

— Коля…

— Нет, не надо! — махнул свободной рукой младший брат. — Я тебя понимаю! И даже прощаю. И родители тоже. Вот только, что теперь делать, а, брат? Хотя, это не твоя забота. Покойся с миром и дай мне поспать!

Сергей посмотрел в припухшее, чуть перекошенное лицо долгим печальным взглядом, положил руку на братское плечо. Коля, улыбнулся во сне и, как и мать, совсем недавно, чуть поёрзал, извернувшись, опустил ладонь на то место, где только что была призрачная плоть. Сам же Сергей снова растворился в мире без тепла и красок жизни.

Вайнштейн, по обыкновению, сидел на лавочке у своего подъезда. Он, как и всегда, когда у него не было компании, собирал в фигурку мелкие камешки. Если бы каждый новый день на возвращал все на круги невесть когда установившегося порядка, весь дворовой асфальт уже давно бы представлял из себя одну большую мозаику. Однако, сколько бы старик не старался — каждое утро дорожки становились чисты, словно белый лист бумаги, лишь с тем различием, что этот лист был сер и растрескавшийся от нещадного хода времени, которое здесь шло по одному ему ведомым законам.

На этот раз Вайнштейн выкладывал розу ветров. Старательно отделял от аккуратной кучки по одному камешку и сдвигал к композиции, подставляя именно в то место, которое подходило для этого лучше всего. В расчёт шёл и размер, и цвет, и форма. Вайнштейн, за годы жизни по эту сторону смерти, стал настоящим художником. Жаль только, похвастаться было не перед кем. Как правило, на одну фигуру уходил целый день. А уже на следующий от неё ничего не оставалось. Однако, старику и не больно-то требовалось хвастать. Он просто получал удовольствие, и этого казалось достаточно. Ведь, здесь удовольствия можно было пересчитать по пальцам.

Мертвец уже выложил центр фигуры и почти закончил один из лучей, как его вдруг обуяло чувство тревоги и необъяснимой боли в груди. Старик засунул руку под пиджак и положил ладонь на то место, где когда-то так яростно билось горячее сердце. Он чувствовал, что надо идти. Не понимал, зачем точно. Просто, знал, что надо. Вайнштейн поднялся, окунул взглядом неоконченную картину и зашагал вдоль дома. Ноги сами несли его. Так было всегда, когда кому-то требовалась помощь. Вайнштейн понял это лишь полгода назад. Понял своё место в этом сером мире. До момента осознания, просто мучился непонятными тревогами, не зная ни причины их возникновения, ни способа от них избавиться.