Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

— Сын, расскажи как есть. Я же вижу — что-то происходит с тобой. Ну, — толкнул он Колю локтем, усаживаясь рядом на валун, — выкладывай. Всё же, не чужие люди. Оно и на душе легче станет…

— Эх, батя-батя, — покачал головой Николай и, потянувшись, достал из пакета бутылку с вполне ещё холодным пивом, — может и станет. А может и не станет…

— А ты попробуй, — посоветовал отец.

— Хорошо, — на удивление, даже для самого себя, легко согласился Коля и откупорил бутыль. — Бабло, бать, бабло… Нужны деньги.

— И поэтому ты вместо работы пиво на бережку хлещешь? — скептически заметил отец, взял из рук сына бутылку, отхлебнул и вернул сосуд обратно.

— Ага, — кивнул Николай и тоже сделал большой глоток.

Сергей, усевшийся рядом, прямо на песок, усмехнулся.

— Мне много надо, — пояснил Коля, — на работе мне столько не достать. Разве что, «Газельку» хозяйскую пробарыжить. Посоветовал мне тут один… Да только все равно не хватит…

— Это кто такой грамотей?

— А! — махнул рукой Коля. — Не бери в голову.

— А зачем тебе деньги? Может, мы с матерью дадим? У нас есть тысяч семь. Занять, если что, ещё можем.

— Не, столько не займёте. Вам не у кого, — покачал головой младший сын. — Забей, бать, я разберусь.

— Не расскажешь? — сделал последнюю попытку галантный в мужских делах старик, и снова, взял у сына бутыль, приложился.

— Нет. Потом как-нибудь.

— Потом… Всё у тебя потом, — пробурчал отец, скорее про себя. — Знаешь, — смотря на воду, уже громче, но, ровно настолько, чтобы его можно было слышать отчётливо, если прислушаться, — я сегодня во сне Вайнштейна видел. Помнишь дедушку Грушу? Он тебя ещё кораблики в детстве учил делать.

— Помню, — кивнул Коля, — и что?

— Да ничего. Просто… — Владимир Иванович на мгновение замялся. — Просто он за Серёжу говорил.

— Чего говорил?

— Говорил, чтобы не ждали. Вот так вот, Коля.

— Да? — хмыкнул младший сын, в то время как старший, лишь покачал головой, думая о том, что Вайнштейн полез в чужое дело. — А мне Серый…

— Что Серый? — уточнил старик.

— Снился. Не помню как, и говорил ли что-то. Помню, что мёртвый он был. Вот так вот, папа…

— Прекрати, — шикнул на него отец.

— Я говорю как есть. Может, просто пьяные сны. Может, нет. Кто разберёт…

— Вот и не надо ничего разбирать! Ты лучше со своими делами разберись. Может, всё-таки, мы с матерью можем помочь?

— Бать, не заморачивайся! Всё нормально будет.

— Ну, смотри, — покачал головой отец, отдавая бутылку. — Если что, обращайся. Я всё понимаю — бывают ситуации, всё бывает…

— Ага, — кивнул Коля и сделал глоток.

— Что, «ага»? — поднимаясь с камня, бросил через плечо Владимир Иванович. — Лучше бы пива тёмного взял, чем в шпиона играться! Пьёшь мочу всякую… — пробурчал старик и зашагал прочь.

— Знаток пивной! — буркнул в ответ Коля.

— Ага, знаток, блин… — поддержал его Сергей и, поднеся нос к горлышку, вдохнул пары нефильтрованного светлого, которое отец, по большому счёту, считал «недопивом», всю жизнь предпочитая, как правило, портер.

— Хотя, ты знаешь, — обратился Сергей к брату, прекрасно понимая, что реакции не последует, — а тёмное сейчас пошло бы, действительно, лучше!

Лена шла по серым улицам, не разбирая дороги. Топала, что называется, куда ноги ведут, периодически засматриваясь в продолговатый осколок зеркала. Вокруг девушки раскинулась мрачная и унылая осень, а в отражении, за её спиной, играло всеми своими красками южное приветливое лето, уже вступившее в силу, несмотря на последние деньки календарного властвования мая. Лена видела, как носится туда-сюда ребятня, как ворчат на сорванцов, призванные следить за ними, бабульки, оккупировавшие приподъездные лавочки. Видела, как щебечут о чем-то девчата, её ровесницы, то смущенно хихикая, то в голос заливаясь звонким смехом. Она смотрела на жизнь! Ту, в которой было так много боли, и откуда, как ей казалось, имелся лишь один выход. Теперь она взирала на ту сторону и понимала сколько, на самом деле, было вариантов сбежать из сковавшего её юное тело и молодую душу терновника обстоятельств, жалящего своими не знающими пощадами шипами и впрыскивающего в кровь яд уныния. Но она узрела лишь один путь…

Самый простой, самый трусливый, самый, как казалось, приемлемый. Сейчас уже понимала свою ошибку, и от этого становилось не просто обидно, а больно до зубного скрежета. На той стороне остались возможности, на этой — лишь созерцание того, как ими пользуются другие. Но это не она сделала выбор! Её подтолкнули, купировав в сознании саму возможность альтернативы. Либо жизнь, полная унижений, суливших лишь набор оборотов, либо шаг за грань — туда, куда никто не сможет добраться, чтобы вновь поиграть с ней, как со старой тряпичной куклой.

Незаметно для себя самой Лена остановилась. Наконец, оторвав взгляд от зеркального осколка, поняла, что оказалась на территории, одновременно незнакомой и, в то же время, похожей на нечто, родом из живой памяти. Место напоминало парк, обнесённый кирпичным забором с решётками-окошками, выложенными, опять же, кирпичом и представляющими из себя некое подобие разметки шахматной доски.

Лена стояла за покосившимися ржавыми металлическими воротами на растрескавшейся асфальтовой дорожке, ведущей вглубь территории к двухэтажному зданию. Сделав робкий шаг вперёд, девушка поняла, что двигается в верном направлении. Необъяснимая сила тянула. Даже не сила, а некое ощущение того, что там, не в самом здании, а за ним — что-то важное. Она уверенно зашагала вперёд, прямо по ковру опавших листьев, что, невесть когда, сбросили деревья, сейчас стоящие, словно сказочные конвойные-исполины, по обе стороны аллейки.

Выйдя на бетонную площадку перед зданием и уже сменив курс, дабы обогнуть его, Лена поняла, что очутилась во дворе городской больницы, где в последний раз, по делу, была в четырнадцать лет. А ещё, год назад, вместе с весёлой компанией распивала вино на одной из укромных лавочек и шутила над тем, что если кто-то вдруг отравится, то можно уповать на спасение от рук медиков. Только вот, вновь открытое место совсем не походило на то, что осталось в закоулках памяти. Точнее, всё было так — здание, лавочки, аллеи, забор. Однако, по необъяснимой причине, сейчас всё казалось совсем иным. Едва ли не на физическом уровне ощущалась старость всего окружающего, а ещё — пустота и безжизненность, пронизавшая каждый кубический сантиметр пространства.

Всё выглядело декорацией в хорошем театре — очень реалистичной, но мёртвой. Как квартира на сцене. Герои пьесы могут закрываться друг от друга в разных комнатах. Но стоит обойти картонную стенку и партнёр окажется застигнут врасплох за своими грязными делишками. И, вместе с тем, картон настолько крепок, что может служить каменным бастионом.