Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

Девушка звонко, но беззлобно рассмеялась. Так Вайнштейн познакомился со своей будущей женой. Она умерла за тринадцать лет до его собственной кончины. А потому, когда Григорий Васильевич стал понимать, что конец уже не за горами, то ждал его, в надежде воссоединения. Но, как показала жизнь, а вернее смерть — не случилось. И теперь, по эту сторону, он всегда, приходя в парк, садился именно на ту самую лавочку, где впервые заговорил с любовью всей своей жизни. Он не питал никаких иллюзий, не надеялся, что вдруг всё повторится вновь и из воздуха возникнет она. Нет! Ему просто было приятно цепляться за воспоминания. Вайнштейн понимал, что всё равно увидит её, рано или поздно. Просто время ещё не пришло. Хотя, где-то глубоко было осознание того, что это не совсем правильно. Но он просто верил. А вера, по эту сторону, самая главная сила. Значит — он силён. Значит — ещё победит…

Вайнштейн дошёл до «своей лавочки», со вздохом опустился на облезшие доски.

— Скоро, Лиза, скоро, — еле шевеля сухими губами, произнёс старик. — Я чувствую. Скоро мы будем снова вместе…

Он действительно ощущал, что этот мир скоро его отпустит. Это нельзя было описать. Это было что-то едва уловимое, сидящее где-то глубоко внутри. Почти незаметное, почти неощутимое. Но, в сравнении с той звенящей пустотой, что поселилась у Вайнштейна в груди последние годы — это чувство казалось более чем ярким.

Близость смерти… При жизни оно пугало своей неопределенностью будущего, которого, по всем светским канонам живых, не было. Теперь предчувствие ухода приносило радость. Впереди тоже оставалась неопределённость. Только сейчас старик понимал — бояться её не стоит. Бояться неизбежного — глупо. Вообще, бояться чего либо — глупо.

А потому, страха не было. Был интерес. Почти детское любопытство, граничащее со старческим безумием и одержимостью разгадать главную загадку: что именно откроет дорога в мир мёртвых? Настоящий мир мёртвых, а не этот предбанник, в котором он оказался. Вайнштейн знал по опыту — никто не уходит отсюда, пока его что-то держит. Это может быть что угодно: незавершённые дела, по ту сторону смерти, любовь, оставшаяся в мире живых, месть, просто шершавые щупальца помутившегося рассудка, крепко вцепившиеся в ткань мирского бытия.

Каков швартовой канат его лодки — Вайнштейн не знал. Но, отчётливо чувствовал, что он истончился и уже скоро удар судьбы должен освободить судно для дальнейшего плавания. Однако, для этого, непременно, что-то должно произойти. Какое-то событие, которое станет точкой невозврата. Предугадать невозможно. Это Григорий Васильевич понял уже давно. Многие на его памяти уходили после совершенно невинного поступка, на первый взгляд, ничего не значащего и не имеющего никакой кармической важности.

У каждого всё было по-разному. Многие просто исчезали через некоторое время, так и найдя себя в этом междумирье. Кто-то приспосабливался, как, например, Толик. Кто-то, вообще, не ощущал отрыва от живых и чувствовал себя вполне комфортно, хотя, по всем канонам, являлся сумасшедшим. Было всякое. Разные люди, разные судьбы.

Невольное погружение в раздумья прервал шелест сухой листвы. Взглянув вправо, Вайнштейн увидел парочку — совсем молодого старомодно одетого парнишку и девушку, чуть постарше. Во что была облачена она — разглядеть доподлинно не представлялось возможным, так как почти вся её одежда насквозь пропиталась кровью. Что-то похожее на платье, либо сарафан, прилипший к телу. Вдаваться в подробности Вайнштейну не хотелось, и он отвёл взгляд. Старик повидал многое и многих, в том числе и отъявленных психов, но такой картины наблюдать ещё не приходилось.

Вскоре парочка поравнялась с заветной скамейкой, и Вайнштеёну пришлось вновь поднять глаза на своего давнего знакомого и его, ужасающего вида, спутницу.

— Здравствуйте, Григорий Васильевич, — поприветствовал старика Толик.

— Здравствуй, Толя, — отозвался Вайнштейн. — И вам доброго дня, барышня! — кивнул и перемазанной в крови девице.

— Добрый день, — отозвалась девушка. — Толик рассказывал о вас много хорошего.

— Да? — удивился старик. — Когда же это он успел? Вы, ведь, недавно здесь, не так ли?

— Так. Я умерла вчера. Повесилась, — нисколько не смущаясь, пояснила девица. — А вы, Толик говорил, давно здесь?

— Прилично, — кивнул Вайнштейн.

— Но, Толик дольше? — спросила она, будто перепроверяя слова своего первого знакомого по эту сторону смерти.

— Дольше, — утвердительно кивнул старик.

— Это Лена, — запоздало представил Толик спутницу.

— Очень приятно, — ответил любезностью старик, хотя, на самом деле, ничего приятного в перемазанной в почти чёрной крови девице, не видел. — Лена, если позволите, можно два нескромных вопроса?

Девушка молча кивнула.

— Почему вы решили уйти из жизни?

— А, это не я, — вполне спокойно, но, в то же время, с вызовом в голосе, ответила Лена. — Это жизнь так решила. Она не отвела мне в себе достаточно места.

— В жизни места всем хватает, — философски заметил Вайнштейн.

— Значит, не всем. Или места такие, из которых бежать хочется.

— Здесь ей лучше, — вмешался в диалог Толик. — Здесь не нужно прятаться от… — он на секунду замялся. — От самой себя.

— От себя не спрячешься, — снова философски изрёк старик.

— А, здесь и не нужно, правда? — по-детски наивно спросила Лена у всех сразу. — Разве здесь есть те, кто использует других, словно половую тряпку, которой обычно вытирают растёкшееся по полу дерьмо? От такой «себя» я и здесь буду прятаться, — она подняла к глазам осколок зеркала, посмотрелась, поправила слипшуюся от чужой крови чёлку. — Но, ведь, теперь я не похожа на измазанную дерьмом тряпку, не так ли?

— Не так, — кивнул Вайнштейн. — Как раз, второй вопрос — что это? — окинул он её вопросительным взглядом, хотя и сам знал ответ, однако жаждал пояснений.

— Это? — провела она ладонью по почти чёрному влажному сарафану. — Это моё очищение. От той «меня», — кивнула куда-то вбок, символизируя своё существование по ту сторону, — живой. Той девки, которая была годна, лишь на то, чтобы трахаться и мечтать о хоть какой-то надежде на просвет в убогой жизни.

— Лена… — попытался было как-то успокоить её Толик, но девчонка властно подняла руку с растопыренными, измазанными бурой жижей, пальчиками.

— Я была дерьмом, — с напором продолжила Лена, — теперь — нет. Теперь я буду усердно напрягать память и потихоньку вспоминать, кто меня в это дерьмо превратил. У меня, как я понимаю, на это много времени?

— Много, — безучастно ответил Вайнштейн и отвернулся. — Мёртвые не должны лезть к живым.

— Кто это сказал? — деловито упёрла она руки в бока.

— Не знаю, — пожал плечами старик. — Так принято…