Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

— Ой! — скривился Горбин. — Не корчи из себя Деву Марию, а?! Думаешь, в легальное русло перетёк и всё, грешки списал? Не бывает так Анвар, не бывает! Все мы прекрасно помним, сколько твои делишки народу в девяностые, да и в нулевые перегубили. Что, забыл, как моего зама, тогда ещё начальника уголовки, щемили? Как угрожали семью положить? Не помнишь? Так я напомню, Анварчик, напомню!

— Ну, и? — Анвар невозмутимо послал ещё один шар в угловую лузу. — А мы хоть кого-нибудь тронули? Не только из ментов? Не помнишь? То-то! Угрожали, запугивали, но, заметь, никого, ни разу не замочили. Среди таких же, как мы — да, было дело. Но там, либо мы, либо они — другого не дано. У нас даже налёты бескровные были. Так, фингалы да шишки… Так что, зря ты так. И сейчас — совсем другое. Тут шибко дерзко, да и грешно…

— Чего?! — не удержался от смеха Горбин, что даже поперхнулся алкоголем. — Грешно? Ты чего, Анвар, с дуба рухнул? Тебе, кстати, пред кем грешно? Христом, Аллахом? Всё забывал спросить…

— Да, перед кем бы ни было! Грешно одинаково… Просто к этому со временем приходишь. Ты, вот, тоже, когда-нибудь, придёшь. Вот увидишь… Особенно за парня этого совестно. Он ведь понимает, что его как громоотвод используют и всё равно идёт. Как ты его так подсадил? И, кстати, от чего он в твоё поле зрения попал, всё никак в толк не возьму? Вроде, обычный мужик, ничем не примечательный…

— Ну, отчего попал — это моё дело, — уклонился Горбин, — а подсадил — это просто. Страх, Анвар, страх. Причём, страх, от которого не убежать. У нас ведь страх легитимный, всё по закону. Оттого и боятся, что правды никогда не найдут. Потому — проще рискнуть. Страх перед авантюрой не такой сильный как перед неизбежностью. На деле — может, погорит, может, нет. Если да — тюрьма. Если нет — свобода, в том числе и от страха перед избирательным, но неизбежным правосудием. Плюс — бонус в виде денег. Выбор очевиден.

— Ты же его как-то по-другому хотел направить, ведь так?

— Сначала — да. Я хотел под Игнатова копнуть. Этот дурачок, как раз, мог помочь. А теперь Игнатов в КПЗ по подозрению в убийстве, под пристальным вниманием следаков из главка, прокуратуры, СК. Тут рыпаться нельзя. С подставой не получится. Да и не нужно уже, наверное. Закроют его. Тем более, я там подкинул информации к размышлению. Хотя, Бог его знает, может и отпустят. Но, навряд ли… Это я к чему — пусть твои хлопцы дурика этого уберут потом.

— Булавина?

— Ага, — кивнул Горбин и допил оставшийся в бокале глоток.

— В смысле, «уберут»? Когда, где, да и зачем? Пусть бегает. Сын у него, всё-таки…

— Дурак ты, Анварчик. Мягкотелый дурак ты стал, — с прискорбием покачал головой начальник управления. — Он же запоёт, как соловей, если его сцапают. А он единственный на кого составят фоторобот. Так что, найдут, не сомневайся.

— Не запоёт, — не согласился Сардиев. — Я ему намекнул на семью, на сына — на всякий случай, если что не так пойдёт. Он, аж, побледнел… Он слишком сильно их любит. Больше чем себя. Я такое чувствую.

— Нет, Анварчик. Нельзя так. Чище нужно работать, чище. Так что, давай без обсуждений.

Анвар в неодобрительном презрении скривил тонкие губы и отправил в лузу ещё один шар, уже третий подряд…

Подъезжая к воротам своего двора, Анвар Сардиев уже было хотел лезть в бардачок за пультом от автоматических ворот, но, почему-то, просто остановил машину, буквально на въезде, и заглушил двигатель. Окинул взглядом свой дом, точнее ту его часть, которую можно было разглядеть. Высокий кирпичный забор загораживал обзор, но второй и третий этажи было видно.

«Вот оно, родовое гнездо Сардиевых», — подумалось ему. «Точнее, таковым оно станет, когда своей семьёй обзаведётся сын. Он будет жить с нами — места всем хватит. Он будет жить… Он и его дети — мои внуки…» Такие мысли часто посещали Анвара. И именно с лейтмотивом «родовое гнездо». Ведь, до сих пор, никакого гнезда у него не было. Лишь маленькая двушка, в которой провёл детство и юность. Потом и её не стало. На смену пришли съёмные квартиры, общежитие…

Об этом периоде своей жизни, длинною в юность и совсем уж зелёную молодость, Анвар вспоминать не любил. Не потому что было тяжело — нет! Просто, в воспоминаниях скользило всё, что угодно, кроме семьи, кроме дома. А ведь, именно этого ему так хотелось — родового гнезда. Пусть небольшого, хотя бы гнёздышка, но уютного, тёплого, пропитанного любовью и теплой нежностью родных. Ничего этого не было. Да и быть не могло, наверное… Отец Анвара, являлся таковым лишь «де юре», а «де факто» — просто спившийся дядька, который лишь в припадках пьяного умиления вспоминал — пацанёнок, что шарится рядом, есть плоть и кровь от него самого.

Несмотря на недостаток воспитания, Анвар вырос умным парнем и впоследствии стал довольно мудрым мужчиной. Достаточно мудрым, чтобы никогда не осуждать своего отца за сделанное или не сделанное. Просто уже давно пришёл к одному выводу — его собственному сыну не должно быть за него стыдно. Никогда, ни при каких обстоятельствах. А для этого, в первую очередь, нужно тепло. Простое, человеческое — этого мало. Нужно семейное… А для семейного тепла непременно требуется гнездо. Оно может быть крохотным, но уютным. Но у Анвара имелись средства, чтобы сделать трёхэтажное, с садом, гаражом на четыре машины, беседками — всем тем, что делает жизнь человека в своих четырёх стенах чуточку счастливее, чем без оного. И это была не дань моде, на бахвальство богатством. На то, что подумают другие, Анвару было, как раз, наплевать. Просто, он искренне хотел, чтобы семья множилась, и места хватило всем. Чтобы сыну было комфортно и хорошо, чтобы он никогда не решил сбежать от собственного отца, как в свои семнадцать сам Анвар.

Но выстроенный дом и внимание своим домашним — лишь часть тех постулатов, которые Сардиев сам себе определил. Не жена, не сын, никогда не должны были в нём сомневаться. И, самое главное — он не должен был. Не мог, ведь сомнения в правильности выбранного пути, неминуемо пожирали душу, словно паразиты, поселившиеся в чреве и стремящиеся прогрызть себе дорогу в большой и мрачный мир таких же паразитов, коими, по сути, является большая часть современного люда.

Потому, даже принимая тяжёлые решения, Анвар старался не идти на сделку с собственной совестью. А если уж не получалось, то, как минимум, не оставить эту самую совесть в накладе. Иногда сам усмехался своим мыслям, при его-то прошлом, да и настоящем тоже… И, тем не менее, даже в таком мироустройстве, что он возвел вокруг себя, ему, казалось, удаётся жить по совести. Не по закону. Только по совести и то, периодически подвергая её различного рода мутациям.

Что же касалось писанного права, то Анвар в него не верил никогда. На бумаге закон был. В жизни — нет. Ещё никогда за свой век Сардиев не видел торжества правосудия. Посадить мелкого воришку — всегда «пожалуйста»! Замахнуться на всём известный наркотрафик или коррупционную схему — Боже упаси, зачем? Стабильный доход, все довольны… Избирательность правосудия равносильна отсутствию такового — вот во что верил Анвар. А потому, мутировавшая совесть оставалась единственным мерилом. Другого не знал, и знать не хотел. И, как раз сейчас, глядя на свой дом, где на втором этаже, скорее всего, сидит у монитора его шестнадцатилетний сын, Анвару очень не хотелось делать того, за что родным может быть потом стыдно.