Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

— Вот, видишь?! — снова раздалось в безумной, от переизбытка адреналина, голове Николая, — А ты говорил — всё. Мы с тобой ещё повоюем! — ободряюще возвестил голос.

— Я спятил? — спросил про себя Николай.

— Откуда мне знать? — усмехнулся голос.

— Кто ты? Чёрт тебя дери, кто? — взмолился Николай.

— А ты меня не узнаёшь? — неуверенно спросил голос.

— Нет. Нет, чёрт тебя дери! — чуть не плакал, внутри собственной головы, Николай.

— Хм… — усмехнулся голос, — богатым, значит, буду. Хотя…мне уже поздно, брат.

— Брат?

— Ну, а кто? Кому ты, на хрен, ещё нужен…

Сергей бежал рядом с братом, и ему казалось, что душу переполняют те же самые чувства. Страх, растерянность и потерянность, дикое желание замотаться в непроницаемый кокон, который сокроет от всех напастей, и зажмуриться крепко-крепко. Тогда станет совсем хорошо… Тогда будет, как в детстве, когда мама заворачивала в тёплое верблюжье одеяло, целовала в висок и тепло, так естественно улыбалась. В те моменты детское сознание окутывало постулативное понимание — всё будет хорошо. Вот и сейчас, казалось, ещё немного — нужно только найти укромный угол и затаиться вместе с братом. Прижаться лоб ко лбу и с истерической улыбкой прокричать в лицо друг другу: «Мы это сделали! Мы всех сделали!» И тогда придёт тот самый миг. Такой уютный, такой мягкий, окутывающий теплом и покоем. Но, это всё только казалось. Какой покой? От какого беспокойства? Кто мог причинить ему вред? Кто мог нагнать и заставить ответить за содеянное? Или, может, даже убить? Мёртвому не должно быть тепло и мягко. Мёртвому не должно быть страшно.

«Не должно — и не страшно», — понимал Сергей, но, вместе с тем, отказывался это признавать. Ведь сейчас, когда его, как и бегущего рядом живого и родного человека, переполняли настоящие чувства — он сам ощущал себя ещё не окончательно переступившим незримую, но беспощадную черту между мирами. Будто одна нога ещё на той земле, где есть лето, есть весна, зима тоже есть, а ещё есть снег… Сергею хотелось поверить в то, что можно сделать шаг назад. Что серое марево вечной мёртвой осени не будет столь жадным и отпустит случайно забредшего на её земли путника. Ему хотелось поверить, но не получалось. А потому, он просто наслаждался этими моментами, когда, несмотря ни на что, был больше жив, чем мёртв. Он находился там, где должен был бы находиться при жизни — рядом с близким, в трудный час. Сергей понимал, что это ненадолго. Пройдёт запредельный адреналиновый всплеск, меняющий и затуманивающий сознание настолько, что грань меж тонкими материями стирается, будто ластиком — и он снова станет для брата лишь воспоминанием.

Но шок ещё не прошёл. А значит, оставалось время немного побыть почти живым.

— Направо! — гаркнул он в самое ухо, почти потерявшему связь с реальностью, брату.

Николай ничего не стал спрашивать и, с небольшим заносом, пропахав кроссовками край придорожной клумбы, свернул в узкий проулок. «Чёрт! Куда дальше?» — услышал Сергей начинающуюся, точнее продолжающуюся внутри головы его младшего брата, истерику.

— Ещё два квартала, потом сворачивай вниз. Потом — снова направо и, в районе моста через железную дорогу, огибай вокзал справа.

— Там бетонный забор! — мысленно запротестовал брат.

— Ему сто лет в обед! Там дыр полно, поверь…

— А что потом?

— Потом вверх от реки, на Север. Сядешь на автобус — либо прямой, либо на автовокзале пересядешь.

— Вверх? Там же рядом областной главк!

— Ну и что? — усмехнулся Сергей в голове у Николая. — Думаешь, они в окрестностях управления будут налётчиков искать?

Николай остановился и припал спиной к кирпичному забору одного из, тянущихся вдоль узкой улочки на всём её протяжении, частных домов. Он тяжело дышал и еле сдерживался, чтобы не захлебнуться утробным, выворачивающим наизнанку кашлем. Марафон — не самое лучшее занятие для заядлого курильщика.

— Не останавливайся! — посоветовал Сергей и положил невидимую для Николая руку ему на плечо. — Не беги, просто иди и всё. Но, не останавливайся.

— Я схожу с ума, схожу с ума! Господи! — взмолился Николай и сполз вниз по забору. — Господи, прости меня. Господи…

— Причём тут Господь? — оборвал его Сергей. — Ты живёшь сам! И решаешь сам! Всё сам! Понимаешь?

— Нет! Я тебя не слышу! Тебя нет! Это бред! Лишь бред… Это кара за мои прегрешения. За тех парней горящих в машине…

Одновременно со сказанным, к Николаю вернулся автоматически выброшенный из памяти эпизод. Бросок бомбы, непонимающие взгляды инкассаторов, неведомая сила, подкосившая ноги и толкнувшая вбок, взрыв… Короткий, не очень громкий, но безумно яркий, разрезавший в нескольких местах кузов бронированной машины и вышвыривающий из микроавтобуса плотные, небольшие, но тяжёлые мешки… А ещё тело, того самого, сосредоточенного инкассатора с «Кедром», болтающимся на уровне пояса.

Картинка была столь чёткой и беспощадно сочной. Молодой, наверное, младше самого Николая, сильный пружинистый парень падает без чувств на асфальт, словно тряпичная кукла. Руки и ноги неестественно шлёпают о твердь мокрыми толстыми верёвками. Голова на безвольной шее таранит бордюр и даёт звонкую продолговатую трещину, аккурат, посреди макушки, будто спелый арбуз от первого укола нещадного кухонного ножа. Удивительно, но на землю не льётся кровь. А может, он просто не дождался? Ведь, та же неведомая сила, что толкнула в сторону за секунду до взрыва, теперь тащила вверх и будто подбадривала, мол — «Давай! Поднимайся, ты сможешь!»

И он смог. Смог оторвать взгляд от распластавшегося в неестественной позе инкассатора, и не задерживать его на двух других — впечатанных в углы машины, обгоревших, красно-чёрных… Смог схватить мешок. Сначала один, потом бросить его и взять другой подгоревший, с одного бока чуть дымящийся — тот, к которому потянула сила. Смог бежать. Бежать, не разбирая дороги, и слышать этот голос, говорить с ним. Говорить с братом…

— Бред. Это всё бред! — повторял себе налётчик. — Бред и кара…

— Нет, брат мой. Это не бред. Это жизнь, — говорил Сергей прямо в лицо брату, сидя на корточках, напротив сжавшегося в комок Николая. — Это яркая и сочная жизнь, брат. У тебя неприятности, но это лишь очередной поворот. Вот и всё!

— Поворот? — дрожь внезапно прекратилась, и в безумном взгляде появились проблески разума, в которых, впрочем, читалось отчаяние и безысходность. — Поворот на пути куда?

— Ты задаёшь неправильные вопросы, брат. Путь — он сам по себе. У него есть начало, но есть ли конец — лично я так и не понял, пока… Но твой путь пока лежит по живым землям и это самое главное! Просто иди по нему. И, знай, цена страху и сомнениям — ноль! Люди понимают это слишком поздно. Собственно, тогда, когда это знание уже ничем не может пригодиться.