Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

— Ну, теперь, привет, Серёжа… — чуть хрипя, поздоровался Николай, когда брат, наконец, смерил разделяющее их расстояние и медленно опустился на лавку рядом с ним.

— Привет, — одними губами ответил Сергей. — Ещё раз, привет…

— Вот оно как, оказывается… Холодно здесь.

— Обычно теплее… — признался Сергей.

— Да? Ну, тогда жить можно, — постарался пошутить младший брат.

— Ага, — попытался улыбнуться старший, но у него не получилось.

— Так, вот оно как, после…

— Нет. «После» — будет потом. А это, так, не пойми что…

— Да?

— Да, — кивнул Сергей. — Мы не знаем, почему мы здесь. Но, знаем, что это временно. Все отсюда уходят, рано или поздно.

— А ты почему не ушёл?

— Не знаю, — пожал старший плечами. — Точнее, не знаю куда идти и как. Этого никто не понимает…

— Да? — удивился младший. — А я, кажется, понимаю.

— Ты чего? — не понял Сергей, но Николай лишь вяло отмахнулся, поднялся и медленно зашагал в сторону выхода из парка. — Ты чего? Куда? — продолжал вопрошать Сергей, следуя за братом.

— Я не знаю… — как-то неуверенно пролепетал Коля. — Мне надо… Точнее, мне кажется, что надо.

— Куда «надо»?

— Туда, — кивнул младший брат на сгустки тумана. — Понимаешь, надо…

Николай вошёл арку и пропал в серовато-белёсых клубах. Сергей влетел за ним следом, но вместо того, чтобы врезаться в братскую спину, лишь снова погрузился в застилающую взор пелену. Он сделал шаг, другой, но, вопреки ожиданиям, туман становился не гуще, а, наоборот, терял в насыщенности и уже на десятом шаге практически развеялся. Сергей обернулся — позади был чистый, прозрачный воздух. Облако испарилось, будто и не было.

Булавин вздохнул и уселся прямо на проезжей части, где, конечно же, по эту сторону, никто не ездил. Он закрыл глаза, подставил лицо и ладони, уже такому привычному, свинцовому небу и стал ждать. Он вдыхал застоявшийся в безветрии воздух, зная что, вот-вот, щёки начнут покалывать такие озорные и редкие для этих мест проказницы-снежинки.

— Зря ждёшь, — услышал Сергей подростковый голос.

Открыв глаза, Булавин повернулся на звук и увидел Толика, бредущего со стороны площади.

— Почему? — не нарушая своей «позы Лотоса», вопросил Сергей.

— Снега не будет. По крайней мере, сейчас…

— Почему? — повторил инженер свой вопрос, но уже более настойчивым тоном, дающим понять необходимость более детального пояснения.

— Он не ушёл, твой брат.

— Как это? Я сам видел!

— Видел… — усмехнулся Толик, переходя через проезжую в мире живых улицу. — А почему ты решил, что он ушёл именно в ту сторону, а не в обратную, например?

— Как это?

— Он жив, Сергей. Пока жив…

Момента, когда железная дверь снова откроется, Константин Ярин ждал около пятнадцати минут. Наконец, засов скрипнул и в небольшую комнату, выкрашенную в цвет советского подъезда, завели Игнатова.

— Ты уж, не серчай, Сеня, — извиняющимся тоном, почти на ухо, проговорил вертухай, — порядки, сам знаешь…

— Знаю, — кивнул Игнатов, — знаю…

— Ну, давай, — шепнул надсмотрщик, перед тем как выйти за дверь, — двадцать минут у вас…

Игнатов кивнул в ответ. Дверь, с лязгом, захлопнулась, и он со вздохом опустился на стул.

— Ну, как? — вопросил Костя, когда Семён поднял-таки на него взгляд.

— Как-как… — прокудахтал Игнатов. — Как в СИЗО!

— Хата-то — отдельная?

— Отдельная… — махнул рукой Игнатов. — Закурить есть?

— На, — протянул Ярин пачку сигарет и зажигалку, сразу указав жестом, что возврату коробок не подлежит. — Крутят?

— Есть немного, но не особо.

— Чего говорят?

— А то ты не знаешь! — шумно выдохнул дым подозреваемый. — То же, что и мы. Только это же область, блин.

— Понятно, — потупил взор Костя и принял протянутую зажигалку. — Мы свидетелей нашли — пару человек, которые подтвердят, что ты из столовки сразу в участок пошёл.

— Ага, — усмехнулся Игнатов, — а они, прям, рядом со мной, всю дорогу, вприпрыжку скакали?

— Ну, — Костя чуть замялся, — нет, конечно. И всё же…

— Не, Костик… Тут от них ничего не зависит. Грохнуть этого дурика — секунда делов. Тут свидетели эти — ничего не дадут. Хотя, чем чёрт не шутит…

— И, что думаешь?

— Думаю, тут всё от политики будет зависеть. Как решат наверху — так и будет. Что по их имиджу ударит меньше…

— Сука…

— Кто? — не понял Игнатов.

— Архипов, кто ещё?! Не мог в другое время и в другом месте сдохнуть, козлина…

— Да, уж… И в смерти нагадить умудрился, сучонок, — снова грустно усмехнулся Семён.

— Кстати, насчёт смерти — ты в курсе, что вчера инкассаторов взорвали?

— Где?

— Здесь в облцентре. А знаешь кто?

— Ну, просвети…

— Наш, местный.

— Кто такой?

— Некто, Николай Булавин.

— Гонишь! — встрепенулся Игнатов.

— Чего это ты? — удивился Костя.

— Он у меня по делу проходил… Точнее, не проходил… Короче, у него брат пропал, ну и пообщаться пришлось с ним.

— И чего?

— Да, ничего, — сделал последнюю затяжку Семён и затушил сигарету в чернеющей своим нутром керамической пепельнице. — Не думал я, что он способен на подобное… И чего, признался?

— Нет. Не смог…

— Пережали?

— Пристрелили.

— Инкассаторы?

— Нет. Подельники, похоже. Он на своих двоих уйти хотел. Похоже, кинуть кого-то решил. Далеко не убежал, стрельнули прямо на вокзале.

— Совсем?

— Почти. Башку прострелили. Но, каким-то чудом его на этот свет вытащили. Сейчас в реанимации, под охраной.

— Говорить может?

— Смеёшься?

— Ага, — помрачнел Игнатов, — до коликов… Не верится, как-то.

— Ну, в жизни всякое бывает…

— Да, уж, всякое, — согласился Семён и достал из пачки ещё одну сигарету. — Всё-равно не верится… Я в людях ошибаюсь редко.

— Как показывает практика, обстоятельства часто меняют людей, — умудрённо заметил Ярин. — Проходил у меня как-то паренёк — отличник, юнат, блин. За бабушкой ухаживал, а по ночам собак бродячих резал. А потом и на людей переключился. Вот так вот!

— Да… Собак жалко. Иногда, даже больше чем людей…

Толик Осинов брёл меж пятиэтажек, никуда не спеша. Знал, что спешить было некуда. Ведь, у него времени гораздо больше, чем у кого-либо другого. Насколько именно больше — даже не хотел представлять. Он глядел в мир живых, лишь время от времени. Сейчас не нужно было человеческое зрение, чтобы найти того, кому задолжал. Да и, к тому же, видение казалось излишним. Можно было просто изредка вслушиваться и идти на музыку. Ритмичную и громкую. Гораздо более громкую, чем тогда, когда он слышал её, будучи мальчишкой, в том, другом мире…

В крайний раз такую мелодию наигрывали солдаты, что стояли за городом, пока командование не начало трубить отступление. Толик помнил, как улыбчивые чернявые ребята в гимнастерках отплясывали, на радость сослуживцам, под быстрый перелив гармошки и частую дробь импровизированного барабана, роль которого, вполне себе успешно, играл алюминиевый котелок. Лезгинка… Тогда, в сорок втором, эта мелодия вызывала радость. Слыша её, местные знали — здесь свои. Теперь всё по-другому.