Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

Терпение и душевные силы, с которыми Булавин ждал стариков-родителей, кончились ближе к рассвету. Он покинул дом, в котором вырос, и побрёл, в предрассветных сумерках, туда, куда несли ноги. Идя мимо вечной стройки, уловил запах горелого мяса — снова психопат сжёг себя заживо, как, впрочем, и всегда. Хотя, сегодня Сергей не слышал душераздирающих воплей полыхающего безумца. Наверное, мысли витали так далеко, что сознанию было не до какого-то извращенца…

Шаг за шагом, будто чужие ноги вынесли Булавина на главную площадь. Занимался рассвет и первые лучи падали на лысину памятника вождю Мирового пролетариата. Наверное, символично для этого места — свет озаряет прошлое, которое уже никогда не вернётся. Прямо, как у каждого здесь… Всё, что осталось «там», переливается в лучах золотистого света. Всё, что забрал с собой, бесцветно, серо, тоскливо.

«Хотя, наверное, у всех всё по-разному», — подумал Сергей, увидев на одной из лавочек Леночку, которая нашла себя именно тут, по эту сторону смерти. Здесь у неё, как оказалось, больше поводов для радости. Пусть и поводы эти жуткие до зубовного скрежета.

— Привет, чучело, — уныло проговорил Сергей, подойдя к потупившей голову и уставившейся в свой нож-осколок девушке.

— И тебе привет, — бесцветно ответила та. — Я, так понимаю, мне не стоит рассчитывать на то, что ты будешь звать меня по имени.

— Не знаю, — пожал плечами Булавин. — Обидно?

— Даже не знаю. Привыкла уже…

— Ну и славно… Может, отмоешься, перестанешь быть чучелом.

— Не отмывается, — с прискорбием сообщила Лена. — Въелась.

— В одежду?

— Во всё… — провела она осколком по покрытому склизкой кровью предплечью, соскребая жижу и смахивая её на землю. Однако, уже через мгновение, на очищенной древним способом коже, снова появилось бурое, вязкое. — Запятнала я себя, — пояснила Лена. — Навсегда…

— Но, ведь тебя это не смущает?

— Нет, — спокойно повертела она головой. — Не смущает… Как брат? — неожиданно перевела она тему.

— Не знаю, — на автомате ответил Сергей и почувствовал, как внутри ворчливо зашевелились почти атрофировавшиеся, на этой стороне смерти, чувства. — Он был здесь… — почему-то решил признаться Булавин.

— Умер?

— Да. Точнее, думал, что да. Потом вернулся…

— Как это было?

— Не знаю. Просто вошёл туман и… Не знаю, — замялся Сергей, — остался жить…

— Он сам? — вполне пространно спросила Лена, но Булавин понял, что она имеет в виду. Мёртвые редко спрашивают о чём-либо, кроме самой смерти…

— Нет. Убили, — не стал скрывать Сергей. — Точнее, почти убили.

— А где он сейчас?

— Не знаю точно. Но, мне отчётливо приходит на ум ЦГБ в облцентре. Не знаю откуда. Просто, есть понимание и всё тут…

— Хотел бы туда?

— Хотел бы… Но, сама знаешь. Мы как в клетке. Я нашёл выход, но, мне кажется, я только привёл за собой смерть. Привёл к близкому.

— Может быть… Кто знает… Хочешь посмотреть?

— Куда? — не понял Сергей.

— Туда, — неопределённо пояснила Лена, но, впрочем, сразу же уточнила, — на брата. У тебя получится, наверное…

Она протянула ему осколок. Булавин несколько мгновений колебался, но потом отпрянул.

— Нет, не надо!

— Почему? — удивилась девушка. — Не интересно?

— Боюсь, — признался Сергей. — Я и так принёс слишком много горя. Мне кажется, мне не стоит…

— Ты веришь в этот бред?

— Не верю! Но я уже не знаю, во что нужно верить, а во что нет! Каждый шаг в сторону близких приносит лишь горе. Думаю, мне лучше идти от них в другом направлении…

Горбин тихо вошёл в палату. Несмотря на то, что к подвешенному между жизнью и смертью подозреваемому не пускали даже родителей, он нашёл достаточно аргументов, чтобы для него сделали исключение. Он, с двумя его подчинёнными, был включён в состав следственной группы. Ну, а для того, кто имеет отношение к делу, минутное посещение — вполне допустимая вольность.

— Ничего не трогайте! И не шумите! — раздался из-за плеча Горбина, сонный голос врача.

— Хорошо, — кивнул полицейский. — Мне только с фотографиями сравнить, — пояснил он. — Вдруг, это не тот, вообще, человек?

— Хорошо, — согласился врач. — Короче, коль уж разбудили — я покурить, вернусь и заберу вас. Договорились?

— Лады, — добродушно кивнул начальник полицейского управления и проводил взглядом удаляющегося за дверь эскулапа.

Он подошёл к койке, где лежал весь обвешанный проводами и различными трубками Николай Булавин. В комнате повисла тишина. Её нарушал лишь тихий писк какого-то медицинского агрегата, да сопение аппарата искусственной вентиляции лёгких.

— Ну, привет, Коля, — улыбнулся Горбин вынужденному эквилибристу, балансирующему на тоненькой нити над пропастью в чёрную вечность. — Как твои дела? Можешь не отвечать. Вижу — лежишь, отдыхаешь…

Горбин легонько обхватил мизинец Николая.

— Врачи говорят, что тебя здесь нет, но я знаю — ты тут. Кома — это не то, что все думают. Я знаю, я видел это… — грустно прошептал Горбин и чуть сжал палец. — У тебя, ведь, семья, Коля…

При этих словах мизинец Булавина чуть дрогнул.

— Вот, — улыбнулся Горбин. — Я же говорил, что знаю… Так вот, Коля, тебе лучше не возвращаться. Лучше для всех. Знаешь, после комы, редко кто остаётся нормальным. Особенно после длительной. Зачем ты такой нужен? Жене, сыну… Нам всем. Уйди Коля, так будет лучше. Ты ведь хочешь для них счастья, правда? Для Оксаны, для Вити… Им будет хорошо без тебя. И без меня тоже. Ведь, если ты останешься, то останусь и я — мы с тобой повязаны. А я не привнесу в их жизнь ничего хорошего, уж поверь! Так что, им будет лучше без нас. Я бы мог помочь тебе уйти прямо сейчас, но я оставлю выбор. Это мой подарок. Чтобы ты смог сам сделать их счастливее. Это будет твоя последняя свобода выбора…

Горбин отпустил мизинец и сделал шаг к двери.

— Ну, пока, Коля. Я знаю — ты меня слышишь. И я знаю, что ты поступишь правильно.

Дверь хлопнула, потом открылась вновь. Бдительный омоновец, играющий роль постового, окинул взглядом палату, прошёлся по приборам, отображающим процессы жизнедеятельности цепляющегося за этот мир. Он мало что понимал в медтехнике, но элементарные вещи всё же осознавал. Убедившись, что охраняемый жив, прикрыл дверь. Лишь одна незначительная деталь ускользнула от его цепкого взора — по щеке прикованного к постели медленно катилась солёная капелька, не говорящая ровным счётом ничего, но, вместе с тем, беззвучно кричащая до хрипа, разрывающая связки в своём немом бессилии.

Рассвело. Сергею нравилось это время — время рождения нового дня. Конечно, в тусклом междумирье, оно было не столь ярким, не столь вдохновляющим и свежим, не столь живым. Здесь рассвет просто возвещал о том, что где-то, за пеленой извечно тяжёлых туч, взошло солнце. Его диск казался размытым, контуры стирал небесный серый саван, не давая лучам прогреть умершую землю, а самому светилу, как следует улыбнуться новому дню. Так, только чуть-чуть, едва заметно, одним уголком рта…