Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

И, тем не менее, это было лучше, чем ничего. Тем более, что в свои норы уползал ночной холодный мрак. Нехотя, лениво, но, всё же, ретировался, дабы скопить силы и обрушишься на вечно осенний город снова, когда придёт время ласковых и удушающих объятий. Булавин уже перестал бояться. Просто не любил тьму. Слишком одиноко, слишком холодно, даже для мертвеца. А день давал хоть какую-то иллюзию жизни. Днём, когда-никогда, даже по эту сторону, сами собой пробивались запахи, иногда отдельные звуки. Они манили, звали… Чтобы выйти к ним за тонкую грань, нужно было сделать всего шаг. Но, когда все родные люди уехали за пределы его серого и безжизненного заповедника, делать это стало намного труднее. Уже не получалось, вот так запросто, выйти и мир живых, подслушать, подсмотреть… Невидимая грань стала вязкой и пружинистой, тянущей назад, и достаточно эластичной её могло сделать только тепло, которого теперь в этом городе нестало.

Другим было легче. У Леночки имелось своё кровавое тепло, у Толика тоже. Что согревало Вайнштейна — Сергей не понимал, да и сомневался в том, что и сам Дядя Груша знает. У других спрашивать было неловко, ведь это так интимно… У каждого по-разному, по-своему, индивидуально. Что греет тетку из соседнего дома, которая умерла два месяца назад и так любила поздним вечером выходить во двор, наблюдать как психопат устраивает акты самосожжения? Что грет психопата? Неужто боль? А, что греет маленькую девчушку, что каждый день, около полудня, выходит на площадь и скачет на своей скакалке? Нас больше, чем кажется. Нас — проклятых, застрявших в этом предбаннике и ждущих своего часа.

Сергей ждал совсем недолго, но уже устал. Как Толик справляется? Хотя, у Толика есть цель. Своя, непонятная, но есть. Каждый сходит с ума по-своему. Булавин или ещё не сошёл, либо сошёл, но как-то неправильно. У него не появилось навязчивой идеи, ради которой можно было бы оправдать здешнее пребывание. Образовалось лишь уныние и новое чувство, которое было ярче всех остальных, приглушённых вечным лёгким туманом, окутывающим город мёртвых, неведомо с каких времён. Чувство вины… Вины за то, что и его жизнь и его смерть принесли лишь страдания и горе самым близким. И, самое главное, что исправить что-либо он уже не в силах.

В мрачных, совсем не рассветных мыслях, Сергей смерил неспешным шагом большую часть города и спустился к реке. Она, как всегда, несла воды почти незримо и очень нехотя отражала от своей глади мутный солнечный свет. В последнее время вода стала тянуть Булавина. Возможно потому, что он здесь погиб… А может, потому, что воды поглотили его тело? Кто знает. Сергей не знал, да и не хотел. К чему это? Тянет, значит так надо. Что ещё делать в этом месте? Только потакать своим притуплённым желаниям.

Булавин шёл вдоль берега и вспоминал, как в этих самых местах проходили деньки далёкого детства. Вспомнились пацаны со двора. Вспомнился брат, который так и норовил привязаться хвостиком, а перед сверстниками было как-то неудобно. Эти мысли заставили улыбнуться. Теплее стало, но совсем чуть-чуть, неощутимо почти…

Сергей окинул взглядом берег. Почему-то показалось, что именно сейчас нужно посмотреть на него другими глазами. Булавин расфокусировал взгляд и, будто преодолевая сопротивление сильнейшего ветра, шагнул вперёд. Песок стал ярко-жёлтым, вода искрящейся, небо голубым, а солнце улыбчивым. Потянуло чуть вверх по прибрежному склону, туда, где раскинулся ресторан, с великолепной терассой из срубов. Массивные брёвна подпирали перекрытия из брёвен потоньше, в свою очередь удерживающих крышу, так же подбитую натуральным деревом. На терассе о чем-то беседовали двое мужчин. Стояли, курили. Сергей двинулся к ним и уже вскоре до него начали долетать обрывки разговора. Подойдя чуть-чуть поближе, он узнал их. Один был бизнесменом, довольно успешным и узнаваемым в городе, другой начальником полицейского управления.

Сардиев и Горбин. Горбин и Сардиев. Одного из них Сергей уже хотел убить, но не знал как. Сейчас желание проснулось и заклокотало внутри с новой силой. Даже зародилось тепло, не такое как от близости родных, другое. Оно ощущалось не столь мягким и обволакивающим, но оно было. Булавин поймал себя на мысли, что начинает понимать и сумасшедшую Леночку и, не менее сумасшедшего, Толика.

— Я не разумею, Анварчик, — с какой-то кислинкой говорил Горбин, — ты же стреляный воробей, так почему прокол? Косяк это, Анварчик, косяк!

— Всё, что я хотел сказать, я уже сказал вчера. Мне нечего добавить, — с ледяной сталью в голосе ответил Анвар и затушил сигарету.

— Ты же понимаешь, что если этот инвалид защебечет — нам с тобой придётся думать о других проблемах. Тебе придётся…

— Только мне?

— А как же! К тебе всё сходится, Анварчик, к тебе. А я сделаю так, чтобы на тебе всё и замкнулось. Так лучше будет, поверь…

— Так, значит? — брезгливо бросил Анвар.

— А, что делать? — развёл руками Горбин. — Ты недоделал — ты и отвечай. Так что, молись, чтобы дурачок этот сдох. Я бы мог помочь ему… Но зачем мне подозрительные взгляды, раньше времени.

— Сука ты, всё-таки, Вадим Артёмович. И сука редкостная.

— Ты за языком своим следи, Анварчик, ага? А то, так и раньше времени договориться можно.

— Знаешь, Вадим Артёмович, — кивнул Сардиев в сторону крытого зала и направился ко входу, — я ведь ни разу никого не подставлял. И дурачков таких, как этот Булавин, в жернова не кидал. Ты понимаешь, что это неправильно?

— Правильно-неправильно — чего ты скулишь, Анварчик? — скривился Горбин. — Ты мне ещё скажи, что тебе стыдно стало!

— Представляешь, стало, — признался Сардиев, когда они оказались в пустом банкетном зале. — Ты знаешь, внутри у меня сейчас, как здесь, — окинул он взглядом помещение, — пусто, людей нет нормальных, ничего нет нормального. Дерьмо одно…

— Анварчик, ты случаем не заболел? — Горбин заботливо коснулся ладонью лба своего компаньона. — Тебе?! Стыдно?! В душе у тебя пусто?! Да нет у тебя никакой души! И не было никогда! Такие как ты — они бездушные. Продали давно души свои, понимаешь? Не ломай комедию мне тут! Без таких, как этот мудак, что сейчас полутрупом лежит — мир лучше становится. Чего он в него привнёс? Ублюдка вырастил? Ходят, воздух коптят… Что, такие, как он после себя оставят, скажи мне Анвар, что? Это — сброд! А сброд жалеть не надо. И ты, Анварчик, ты тоже сброд. Только приподнявшийся, благодаря таким как я! Что, думаешь вот это всё, — окинул он взглядом ресторан, — просто так, благодаря таланту, у тебя появилось? Нет, родной, ни хрена! Это потому, что такие, как я позволили этому появиться. И такой вот зарвавшийся сброд должен понимать, что рано или поздно нужно будет расплатиться. Так что, будь добр, закрой свою пасть, Анварчик, и слушай, что тебе взрослый дядя говорит. Может и обойдётся ещё всё! Но, пока сиди и сожми свою чёрную жопу покрепче! Сечёшь?