Жорж Старков - Город ненаступившей зимы [СИ]

В небольшом старом парке небольшого старого городка, как всегда, стелился туман. По эту сторону смерти, туман — явление привычное, но, почему-то, именно в тут он всегда казался особенно густым и пушистым. Он будто полз над самой землёй, пытаясь пощекотать пятки всем, кто решил ступить за ограждение его здешней обители. Плыл, в некоторых местах даже чуть клубился, но никогда не забирался выше колена — всегда знал своё место молчаливого наблюдателя и никогда не мешал мёртвым глядеть друг другу в потускневшие глаза.

Правда, сейчас в глаза друг другу никто не смотрел. Нечего там было выискивать. Всё, что можно было копнуть в их глубине и так давно излилось наружу. Гнев, отчаяние, слепая ярость, молчаливое сочувствие и сожаление… Сергей, Толик и Григорий Иванович сидели на любимой лавочке Вайнштейна и молчали, каждый о своём. Единственное, что их по-настоящему объединяло — это полное опустошение. У каждого разное, но у всех единое, в степени чистоты того вакуума, что царил внутри мёртвых сердец. Чистейший, абсолютный… Все чувствовали пустоту в груди товарищей, почти так же явственно, как свою собственную. И у всех витала одна и та же мысль — может, это и есть она — настоящая смерть? Может, эта дыра и есть дверь, через которую она приходит?

— Я слышал, что психологи говорят: молчание в таких делах — плохой союзник… — нарушил тишину Вайнштейн.

Ему, практически на физическом уровне, казалось, что с каждой минутой гнетущей тишины пустота в груди всё больше раздвигает свои границы, отвоёвывая всё новые и новые территории, у остатков того, что при жизни называлось чувствами. И, не ровен час, она решит замахнуться на тот уголок, в котором прячется душа, скукожившаяся от ужасов существования, что по ту, что по эту сторону смерти.

— Ты как, Серёжа? Отошёл?

— Да, спасибо… — соврал Сергей, не пытаясь скрыть даже не нотки, а мелодию фальши и неверия в собственные слова.

Уже вскоре после того как он обрёк Горбина быть навеки привязанным к мёртвому телу, от которого уже сейчас голодные рыбы начали робко отщипывать первые кусочки, а слепая ярость перестала застилать глаза, Булавина изнутри начало грызть чувство великой скорби. Умом он понимал, что начальник полицейского главка заслуживает, возможно, даже больших мук, кои ещё следовало бы придумать. Но чувство не хотело слушать голову. Оно родилось и теперь жило и росло само по себе, словно паразит, питаясь внутренностями носителя.

— Знаешь, — продолжил Сергей через паузу, — вообще-то, нет! Знаешь, мне… Как бы это…

— Стыдно? — помог с формулировкой Толик.

— Тоскливо… — уточнил Булавин. — Мне не стыдно, наверное… Просто, тоскливо. Будто с этим упырём под воду ушла часть моей собственной души. Хотя, казалось бы, Горбин — мразь, каких поискать…

— Это всегда так… — вздохнул Толик. — Сначала огонь, разжигающий то, что в нас ещё осталось от людей и уничтожающий наших собственных демонов, а потом пепелище — горькое такое, противное…

— У тебя тоже? — как бы, между прочим, поинтересовался Сергей.

— Ага, — кивнул Толик.

— Почему?

— Бессмысленно всё… Я вчера убил ещё одного мерзавца, но не смог…

— Чего не смог?

— Почувствовать тепла. Я не смог почувствовать себя чуть более живым, — поднял свои выразительные грустные глаза подросток. — Я, кажется, понял, что держало меня здесь столько времени — ненависть. И, мне кажется, что я её уже исчерпал. Выжег всю. На её место встало безразличие. Резко так, категорично. Я мёртвый, Сергей, совсем мёртвый… Мне кажется, я только теперь это понял. Моё место не здесь, просто потому, что здесь я больше не нужен. Ненависти, такой живой, такой горячей — больше нет, значит и меня не должно быть…

— Странно… — вздохнул Сергей. — Я ощутил её, она пылала, но потом, не знаю что произошло… Пустота словно проглотила весь огонь… Не знаю почему.

— Может, потому, что это была не просто ненависть? — скорее у пространства, нежели Сергея вопросил Вайнштейн. — Может, вместе с ней были и любовь?

— Любовь? — не поверил своим ушам Сергей.

— Да, а почему нет? Ты ведь думал не о Горбине, правда? Не о том, на что ты его обрекаешь. Ведь, твои мысли были далеко, а вместе с ними и сердце.

— Мёртвое сердце… — усмехнулся Булавин.

— Пусть так, — согласился Вайнштейн. — Но, ведь оно помнит каково это — чувствовать.

— И что случилось?

— Не знаю. Может…

Договорить Вайнштейн не успел. Взгляды приковала к себе фигура, медленно бредущая к ним со стороны входа в парк.

— Может, потому, — тихо продолжил Вайнштейн, — что его не стало…

Сергей вскочил на ноги. В сизых клубах шёл брат. Такой же, каким всегда его помнил — с короткой стрижкой, трёхдневной щетиной и чуть хищными, но, вместе с тем, такими добрыми глазами, которые сейчас смотрелись снисходительно печальными. Он брёл медленно, совсем несмотря под ноги, будто зная — теперь нечего опасаться. И в этом убеждении он оказался абсолютно прав.

— Коляба! — хрипловато вырвалось у Сергея.

— Да, Серёга, Коляба… — отозвался брат, не спеша, но, вместе с тем, довольно быстро смеривший разделяющее их расстояние.

— Ты здесь?! — озвучил очевидное старший.

— Как видишь, — пожал плечами младший. — Но, я ненадолго.

— Ты… — у Сергея так и не получилось задать главный вопрос.

— Да! — кивнул Коля, поняв, о чем молчит брат. — Да, Серый, умер. Так будет лучше.

— Кому лучше?

— Всем. Оксане, Витюше…мне.

— Ты, что — совсем рехнулся?! — негодовал Сергей. — Ты же мог бороться, я знаю…

— Мог… — смущённо опустил глаза Коля. — Но, знаешь, наверное, сейчас это было бы лишним. Так лучше, поверь. А ещё… — он чуть замялся и так и не решился поднять взгляд, — прости меня, брат. Я знаю, ты бы хотел, чтобы я боролся, отец бы этого хотел, мать тоже, но я так устал… Мне так хочется покоя. А мой покой принесёт покой и родным. Я знаю…

— Чего ты знаешь?! Горбин мёртв! Тебе никто ничего не сде…

— Нет, — поднял, наконец, глаза Коля. — Даже если не Горбин, что дальше? Тюрьма, передачки, Витька-сын уголовника? Нет, брат. Так будет лучше. Для всех лучше. Знаешь, я пойду…

— Куда? — выпучил глаза Сергей.

— Туда, — спокойно кивнул Коля через плечо, на выход из парка, где туман расстелился плотными мятыми барханами. — Мне туда. Пока, брат… — протянул он руку.

— Пока… — пожал ладонь Сергей. — А может и я?

— Твоё время ещё не пришло, — с сожалением покачал головой Коля. — Я вижу. Тебя держит…

— Что меня держит? Скажи, что? — вопрошал Сергей уже в спину удаляющемуся в туман брата.

— Ты же сам чувствуешь! — не оборачиваясь, ответил тот, перед тем, как окончательно скрыться в густых клубах. — Наверное, это любовь…

— К чему любовь? К чему?! — выкрикнул Сергей в мутное пространство. — К себе? К этому проклятому месту? К чему?! Я тоже хочу покоя, я тоже хочу шагнуть чуть дальше этого долбанного предбанника!