Мелани Бенджамин - Госпожа отеля «Ритц» [litres]

Ее невыслушанный рассказ о гордости и храбрости, достоинстве и достижениях, как раненая птица, бьется на полу. Клод не видит там ее, эту искалеченную, мертворожденную историю.

А Бланш видит. Она перешагивает через нее, направляясь в ванную, закрывает дверь и погружается в теплую воду. Снаружи, в спальне, один раз звонит телефон.

Дверь в их люкс открывается и закрывается.

Когда Бланш выходит из ванной в пустой номер, она все еще видит ее на полу. Историю, которой уже никогда не поделится с мужем.

Лживый ублюдок этого просто не достоин!

Осень 1942 года

Звонит телефон; как обычно, всего один звонок. Клод бросает взгляд на жену, которая собирается уходить, не объясняя куда и зачем. Близится вечер, но для ужина еще слишком рано. Он давно собирается сводить Бланш куда-нибудь, даже если для этого придется израсходовать все продовольственные талоны. Обычно они, разумеется, едят здесь, в «Ритце» – в этом весь смысл пребывания в отеле. Сотрудникам и их семьям всегда достаются объедки с нацистских банкетов; это еда, которую можно получить без талонов.

Но в последнее время в поведении Бланш появилось что-то новое – безрассудство в сочетании с задумчивостью. Это беспокоит Клода почти так же сильно, как злит. Как будто у него есть время еще на одну проблему! Иногда она заводит разговор, который, кажется, давно хотела начать, а потом резко его обрывает. Она стала вести себя с немцами очень смело – иногда грубовато, иногда, напротив, игриво. Особенно со своим старым другом Спатзи; Бланш флиртует с ним так нагло, что Клод боится, как бы Шанель не столкнула его жену с лестницы. У него самого двойственное отношение к происходящему: с одной стороны, если Бланш будет любезна с нацистами, можно надеяться, что она не навлечет беду на него и на «Ритц». С другой стороны, ему неприятно видеть, как она льнет к ним, как будто не понимает, что эти люди – воплощенное зло.

Конечно, Клод предполагает, что и ей неприятно видеть, как он делает то же самое.

На днях, когда они ужинали в ресторане (единственное помещение в крыле, выходящем на Вандомскую площадь, куда допускались гражданские лица – помимо персонала отеля; возмутительно, что вооруженные охранники обыскивают Клода каждый раз, когда он пересекает длинный коридор, соединяющий два крыла), фон Штюльпнагель без приглашения сел за столик Аузелло.

Естественно, они не могли сказать ему, что хотят побыть одни; для немцев не существовало такого понятия, как «свободное время». Сотрудники «Ритца» были для них прислугой. Клод, конечно, привык к небрежному обращению со стороны богатых и знаменитых. Но раньше ему хорошо платили за эту «честь», да и постояльцы по большей части были людьми порядочными. Теперь слово «честь» забыто. И платят мало.

Что касается порядочности, то ей нет места в мире, который их окружает.

– Клод, друг мой! – воскликнул фон Штюльпнагель, размахивая руками; немец, казалось, был искренне рад его видеть. – И его очаровательная жена, – добавил он, все еще улыбаясь. – Американка. Теперь она тоже наш враг. У рейха так много врагов! – Он кивнул Бланш, его глаза были полузакрыты, в голосе звучала грусть.

– Спасибо японцам, – холодно ответила она, поглаживая длинную ножку винного бокала; Клод напрягся, опасаясь, как бы жена не выплеснула содержимое бокала в румяное лицо собеседника. – Это они в конце концов втянули Америку в войну.

– А вы бы хотели, чтобы ваша страна вступила в войну с нами раньше? – Он наклонился вперед и с усилием открыл глаза пошире, как будто ему просто любопытно. Клод никак не мог его раскусить – вдруг немец готовит для Бланш ловушку? Он крепко сжал нож, пристально наблюдая за фон Штюльпнагелем. Но тот вовсе не казался агрессивным; он был слегка навеселе и очень общителен.

– Как ни странно, Франклин Рузвельт не консультируется со мной по таким вопросам, – ответила Бланш, пожимая плечами. В эту минуту Клод искренне восхищался женой.

Фон Штюльпнагель рассмеялся; он даже хлопнул ладонью по столу от удовольствия.

– Остроумная женщина! Вы счастливый человек, господин Аузелло. Я сразу узнаю счастливчика! Мне ведь тоже повезло. Вы должны познакомиться с моей женой. Она почти так же очаровательна, как ваша. – Немец учтиво поклонился Бланш.

Она растерянно посмотрела на Клода; он ответил ей тем же. Супруги не знали, что делать с незваным гостем, который тем временем подозвал официанта и попросил еще бренди.

Но один из офицеров, сидевших за соседним столиком, явно слышал их разговор; он встал, поднял бокал и воскликнул: «За Вашингтон! Его мы завоюем следующим! Хайль Гитлер!»

Бланш задрожала; она так крепко сжимала ножку бокала, что Клод боялся, как бы та не треснула. Он не мог потянуться через стол и схватить жену за руку; их разделял фон Штюльпнагель, свирепо смотревший на офицера. Почти с неохотой, как показалось Клоду, тот тоже встал, поднял бокал и пробормотал: «Хайль Гитлер!» И весь ресторан, заполненный нацистами, сделал то же самое.

– Прошу меня извинить! – сказал Клод; он вскочил со стула, заставил Бланш подняться и подтолкнул ее к двери, хотя они съели только суп. – Я еще не заказал рыбу на завтра.

Затем мужчина с поклоном (он презирал себя за этот поклон, но десятилетия работы в индустрии предали директора отеля: нацисты или нет, эти люди все равно были гостями Сезара Ритца) вытолкал жену из столовой.

Когда они подошли к вооруженному охраннику, стоявшему в начале длинного коридора, молодой человек улыбнулся и приподнял шляпу.

– Добрый вечер, фрау Аузелло!

– Добрый вечер, Фридрих, – натянуто ответила Бланш. Потом она вздохнула и после небольшой паузы продолжила: – Ты получил сегодня письмо?

– Да! – мальчик просиял и полез в карман. – Хотите, я вам его прочту?

– В другой раз. – Бланш позволила мужу тащить ее дальше по бесконечному мраморному коридору. – Куда ты так спешишь, Клод?

– Я… я боялся, что ты скажешь какую-нибудь глупость.

– Ты имеешь в виду, что я могла бы сказать проклятым нацистам, что думаю об их шансах захватить Вашингтон?

– Да…

– О боже, как бы мне этого хотелось! – Она оттолкнула мужа и зашагала прочь; ему пришлось бежать, чтобы не отстать от нее. – И я сделаю это, раз уж ты упомянул такую возможность!

Она развернулась и пошла обратно в сторону ресторана, но Клод вовремя удержал ее.

– Убери от меня руки!

– Нет, Бланш, нет. Только не здесь.

– А почему бы и нет, черт возьми? Мне плевать на твой драгоценный «Ритц», Клод Аузелло! Как ты можешь кланяться им, как слуга? Мне плевать, что они очаровательны и обходительны! Мне даже на Фридриха плевать! Он такой же, как они все! Хотя он еще мальчик, совсем ребенок, как… – Тут, к его удивлению, Бланш горько заплакала. – О, это чертовски грустно, Клод! Все так бессмысленно. Что мне делать?